Какие парижские достопримечательности наиболее известны в России? – ну, конечно, прежде всего, Эйфелева башня, Лувр, собор Парижской Богоматери. Кто-то, может быть, еще припомнит Елисейские поля, Триумфальную арку, Вандомскую колонну, Александровский мост, Гранд-Опера. Безусловно, в этом ряду стоит и еще одна достодивность, осмотреть которую прежде считали своим долгом большинство путешественников из России – русское кладбище Сент-Женевьев де Буа. Впрочем в последние годы русские могилы под Парижем все менее привлекают внимание соотечественников. Меняются времена. Меняются интересы. Забываются ценности прошлого.
После революции в России за рубежом оказались многие тысячи русских людей. Некоторые исследователи исчисляют эмиграцию миллионами. Общее число теперь установить крайне сложно, практически невозможно. Во всяком случае, доподлинно известно, что в Париже в середине 1920-х годов проживало порядка семидесяти тысяч наших соотечественников.
В первые годы у русских парижан отдельного православного кладбище не было, – их хоронили вместе с французами на латинских кладбищах. А появилось православное Сент-Женевьев де Буа благодаря счастливому случаю. Дочка одного американского миллионера – Дороти Педжет – приехала в Париж обучаться благородным манерам, потому что на родине, кроме попоек, перестрелок и брани неотесанных ковбоев, она ничего не видела и не слышала. В Париже эта мисс поступила в русский пансион, который держали сестры Струве. Они вскоре сделали из простоватой американки настоящую леди, так что той не стыдно и в губернском дворянском собрании было бы показаться. Не зная как бы отблагодарить русских наставниц, благовоспитанная отныне Дороти заявила, что любую их волю она исполнит, как свою. Тогда сестры, заверив подопечную в том, что сами они ни в чем не нуждаются, обратили внимание мисс Педжет на незавидную участь своих престарелых соотечественников – эмигрантов из России. Если уж она так желает воздать за науку, которую ей преподали русские люди, пусть сделает что-нибудь для обездоленных стариков из России. Так подсказали ей поступить сестры Струве.
Деловая американка немедленно купила вблизи Парижа, в местечке Сен-Женевьев де Буа, старинную усадьбу – просторный трехэтажный дом с флигелями, службами и большим парком вокруг. Причем она не просто купила эту усадьбу, передала русским старикам и забыла о них тут же, – великодушная Дороти стала опекать учрежденную ею богадельню: исключительно обустроила ее и следила, чтобы великовозрастные обитатели ни в чем не знали недостатка. По воспоминаниям очевидцев мисс Педжет искренне любила своих пансионеров, навещала их, заботилась, в праздники старалась угостить, побаловать – посылала им гусей, индеек.
Эта богадельня стала называться Русским домом. Вскоре и главное здание, и флигеля, а затем и благоустроенные служебные помещения были полностью заселены. Впоследствии для пансионеров стали даже нанимать квартиры у местных жителей. И все равно всех желающих перебраться в Сен-Женевьев де Буа Русский дом принять не мог, – такие изумительные условия здесь были созданы благодарной американкой!
Понятно, что через недолгое время богадельне потребовалось и свое кладбище: увы, у пансионеров только один путь из заведения собеса– на погост.
Первые могилы вблизи Русского дома появились в 1927 году. Вначале лишь немногие находили там место последнего упокоения – в основном это были именно пансионеры-женевьевцы. А русских парижан так все продолжали хоронить на городских латинских кладбищах.
Накануне Второй мировой на Сент-Женевьев де Буа было менее четырехсот могил. В наше время их уже свыше десяти тысяч. Причем в последние годы там хоронят не так уж часто: приблизительно, как на московском Новодевичьем – самых знаменитых, самых избранных, вроде архиепископа Георгия (Вагнера) или В.Е. Максимова. Наибольшее же число похорон там было в период 1940–1970 годов.
Наступившую в 1940-е популярность Сент-Женевьев де Буа митрополит Евлогий объяснял так: «Часто русские предпочитают хоронить своих близких в S-te Genevieve, а не на парижских кладбищах потому, что здесь постоянно творится православная молитва, и как-то приятнее лежать среди своих соотечественников».
По проекту Альберта Александровича Бенуа на кладбище была построена Успенская церковь. Митрополит Евлогий вспоминал: «Самое дело построении храма, план его и осуществление было поручено художнику-архитектору Альберту Бенуа. Архитектор Бенуа – замечательный не только как художник, но и как нравственная личность: скромный до застенчивости, бескорыстный, самоотверженный труженик, он совершенно безвозмездно отдает св. Церкви свой огромный труд. Храм в S-te Genevieve он спроектировал в новгородском стиле XV и начала XVI века. Это было очень красиво и идейно связывало нас с Матерью Родиной – св. Русью. Постройка шла очень быстро. Роспись храма взял на себя тоже А.А. Бенуа. Он начал свою работу в марте 1939 года и безвозмездно трудился над этим делом со своею женой. Бедная женщина едва не погибла, поскользнувшись на неустойчивой лестнице…» Освящен храм был в октябре 1939-го.
В Сент-Женевьев собралась вся Россия: люди всех сословий и званий – от крестьян до членов царской семьи, от нижних чинов до генералов. Здесь можно найти могилы депутатов Государственной думы, выпускников Пажеского корпуса и Смольного института благородных девиц, офицеры полков лейб-гвардии, галлиполийцы, корниловцы, дроздовцы, казаки, моряки, писатели, музыканты, артисты, власовцы, энтеэсовцы, эмигранты-диссиденты позднего советского периода.
Дмитрий Сергеевич Мережковский, похороненный здесь же, кстати, еще задолго до эмиграции провидчески, будто именно об этом самом уголке России в дальнем нерусском мире, писал:
В просветленной, трогательной дали,
Что неясна, как мечты мои, –
Не печаль, а только след печали,
Не любовь, а только след любви
И порой в безжизненном молчаньи,
Как из гроба веет с высоты
Мне в лицо холодное дыханье
Безграничной мертвой пустоты…
