Владимир Карпов, на мой взгляд, самый непрочитанный писатель. Ему бы с его яркой эротичностью, чувственностью, с увлекательными сюжетами возглавлять рыночные продажи, определять рейтинг популярности, а он и доселе почти никому не известен. Что за нелепица? Явно, ему помешало полное созвучие в имени и фамилии со старшим по возрасту писателем-фронтовиком, документалистом Владимиром Карповым. И хоть по художественности, образности своей прозы младший Карпов далеко опережает своего однофамильца, но героическая биография старшего перечеркивает все художественные достижения младшего. Тот сидел в лагере, оттуда — в штрафную роту на фронт, затем в разведку, за "языками". Его даже можно не читать, о нём интересно рассказывать. Да и человек был очень интересный. А то, что проза не блистала образностью, так не каждому же быть Шолоховым или Бондаревым. Он и выбрал себе осознанно жанр биографии: о Сталине, о полководцах Великой Отечественной…
Куда тут с ним молодому выдумщику было тягаться? Тем более, и проза молодого Владимира Карпова — игровая, раскованная, эротическая, скорее противостояла всей своей эстетикой фронтовым описаниям своего старшего товарища. Разве что сейчас, когда коллега ушёл в высший мир, и будут скорее вспоминать его заслуженно героическую жизнь, а не документальные повествования, есть у уже тоже не молодого Владимира Карпова реальный шанс прорваться на передовую литературного процесса. И тому залог — его новый роман "Малинка".
Герои романа "Малинка" с такой неистовостью мечутся между блудом и любовью, что приходят на ум аналогии с произведениями былого, где человек выбирал между красными и белыми, либералами и консерваторами, войной или миром. Плоть, тело, насаждения обретают знаки искомого идеала. "В полуночном свете и отблесках города Ферамон неторопливо с наслаждением рассекал движением рук морские воды, как неподалеку, на возвышении волнореза, бросились в глаза челночные движения девушки, примостившейся в объятьях мужчины… Это казалось культовым обрядом — языческим актом служения телу", — видится герою романа Вале Поцелуеву. "Мое тело — мой храм", — выводит формулу "обнажённая, растянувшаяся в шпагате Лора-Джан", путешествующая по миру автостопом. Сама о себе Джан говорит: "Я счастье, ищущее души".
Героинь женщин в романе много: и стриптизерша Злата, перед красотой которой конфузливо деформируется даже море, и дивеевская монахиня Васена, рождённая от латиноамериканского папы, и философ Непорочная, которая, решив, что если женщине нельзя проповедовать в храме, делает это в системе Интернет. Малинка — Таня Малинина — центральная фигура произведения. Мы прослеживаем на её человеческом опыте путь взросления женщины от девочки до девушки и матери: девочкой Таня Малинина услышала хор в Божьем храме, и пришло время, когда она стала его участницей. На каждом жизненном отрезке, по мнению автора, женщина, по существу, это разный человек. Да и женское лоно представляется ещё одной женской ипостасью: "Мужчине кажется, что он покорил женщину, и женщина ему принадлежит?! Тогда как женское — в женщине — не принадлежит даже ей самой, и живёт своей отдельной жизнью, — это морской блик, часть магмы невидимого мирового океана, бурлящего, дышащего — бесконечного хлюпающего пузырчатого болота, рождающего в жаркий день потоки человеческого комарья. Как можно победить болото, сунув туда отвертку?!"
Валентин Поцелуев, уроженец деревни Любимовка, прозванный Ферамоном, носится по белу свету в поиске любви, от любви убегая. Повсюду он легко и радостно сближается с разнообразными женщинами, делая это в точности с утверждением Фрейда, которое расположено в романе на сайте философа Вероники Непорочной: "Половая активность — это самый удобный способ заглушить внутренний ужас перед смертью, осеняемые символом воспроизводства, мы торжествуем победу над самой смертью…". Жизнь наказывает его за несделанный вовремя выбор.
Писатель Владимир Карпов зачастую идёт по грани, по кромочке, за которой повествование грозит превратиться из эротики в порнографию. Он взял в работу материал, которым ныне широко пользуются "модные" литераторы: плоть, пот, кровь, но сделал это хорошим русским плотным языком с типичной для сибиряка экспрессией. Фаллос он называет "сеятель", точнее, так мысленно называет мужское достоинство Малинка. Это не только дань деликатности, но и выявление сути: чувства Малинки и понимание Непорочной ведут читателя к простой мысли, что венцом сексуальных отношений мужчины и женщины является ребёнок: "зачем семя ложится в лунку, если не прорастёт колос?".
"Если так разнятся табуретки, сделанные с любовью и наспех, то как же должны разниться дети, сотворённые с любовью и зачатые по факту "залетела"? — задаётся вопросом философ Непорочная. Владимир Карпов рискованно отправляет читателя в те мировые глубины, где происходит зачатие человека. Всё та же Непорочная в очерке на тему наследственности рассуждает: "…кто, как и каким невидимым пером наносил черты поколений на тончайшую полоску сахарозы длиною в человеческий рост, скрученную мельчайшим клубком в молекуле ДНК? Каждый из людей оставлял на ней свою отметину, не касаясь рисунка, пришедшего от первого пращура. Как и заповедано в Книге:
…Я — первый, и в последних тот же…"
И далее: "Было: сладкую плотскую вольницу скручивали жёсткие ветхозаветные родовые законы. Перестала действовать мораль, заповеди, явилась наука евгеника, и в предвоенной фашистской Германии, или в другой, далекой от нацизма стране, — в двенадцати штатах Америки, а по существу, негласно, и во всех остальных, — прошла насильственная массовая стерилизация людей с выбракованной породой… Правда, и Вселенная не промолчала: откликнулась страшной войной, распространив локально изъятую человеческую ущербность по всему миру…".
Вероника Непорочная на собственном опыте поверяет свои идеи и расправляется с "выбракованной породой", утверждая право на аборт. Право — моделировать будущее.
Малинка, также в поиске смысла, как раз наоборот, "выправляет" перекосившиеся бытие рождением дитя. Рожает в романе и девочка Даша, да ещё в воде, где роды принимает дикарское племя интеллектуалок.
Малинке в романе противостоит Непорочная: и как женщина, претендующая на того же мужчину, и как носитель определенной идеи. А Валентину Поцелуеву — руководитель камерного хора Евгений Бобруйский. Ферамон гоняется за женщинами, к Бобруйскому женщины стекаются сами из любви к хоровому пению. Образ дирижёра представляет собой характер типичного для современной жизни ханжи, умеющего вовремя декларировать высшие ценности: на людях он "воплощение праведности благообразия", а внутри жизни хора вполне животное и ненасытное существо. Дирижёр при этом успешно делает своё дело: его самодеятельный певческий коллектив, состоящий в основном из женщин, ездит заграницу, получает призы.
"Малинка" — роман многосюжетный, многомерный. Отдельно стоило бы поговорить о главе, рассказывающей о монашке Васёне, пожалуй, единственной героине, которая не блудит, а сохраняет верность Господу. Но и её образ не приносит ощущение хоть где-то существующего человеческого порядка: Ферамон физически страдает от мысли, что ныне в подъездах, саунах, по выпивке или под наркотиками происходят зачатия, а эти, прекрасные собою, нравственные монастырские юные девушки так и останутся без плода. И вновь вместе с Ферамоном мы мчимся по дороге туда, где "клубы тумана, будто весенние стада, тешились ненасытными любовными играми на пастбище реки" и где "туманная ночь развалилась по земле нагой белой женщиной с раскинутыми полусогнутыми ногами и вывернутыми внутрь сильными стопами степнячки".
В главе "Утешение" вместо плотских радостей Вале открылась судьба слепой красивой молодой женщины, потерявшей зрение в студенческие годы. А Слепая — насквозь увидела Валю. В жены "выбирай ту, — дала она ему, мечущемуся, предельно простой совет, — с которой хочется лечь в постель". Имея ввиду: от которой хочется детей…
Во времена стирания границ, размытости общественных ценностей сегодня многие художники пытаются указать на спасительную сущность семьи.
Дитя, дитя — рефреном призывает выправить сознание образом будущего младенца роман Владимира Карпова, — дитя, рождённое любовью.
Как не запомнить диалог, в котором Поцелуев объясняет Малинке разницу между "бабой" и "женщиной": "У женщины муж — всегда лучший. У бабы — всегда ничтожество". Или слова: "Женщина — поле… Два злака не могут лечь в одну лунку без ущерба друг другу". На иную тему: "Старость начинается тогда, когда полезное становится вкусным". Будущие крылатые выражения!
И всё-таки приходится сомневаться. Да, семейные ценности в романе Владимира Карпова "Малинка" побеждают. Но на протяжении довольно объёмного повествовании автор с таким, прямо скажем, сладострастием описывает близость между мужчиной и женщиной, даже не только близость, а зов этот непрекращающийся к близости, что невольно думаешь: а не перевешивает ли именно это впечатление — увлекающее желание блуда и лёгкости сближения мужчины и женщины? Но по прочтении романа вдруг понимаешь, что за эротикой и плотским зовом у писателя стоит скорее утверждение семейных ценностей, утверждение семейной любви. Ибо, по Божьей воле, все по-настоящему прекрасные постельные откровения заканчиваются рождением детей. Грех превращается в свою противоположность — Благость Матери и ребёнка.
