Он был выразителем простого, как их фамилии, ратного подвига солдат-красноармейцев, вовеки бессмертных, прославленных во все времена!
Погибший в первые месяцы Николай Майоров, другой поэт-воин, говорил о своём поколении:
Потомок различит в архивном хламе
кусок горячей, верной нам земли,
где мы прошли с обугленными ртами
и мужество, как знамя, пронесли.
Мы были высоки, русоволосы...
…Когда б не бой, не вечные исканья
крутых путей к последней высоте,
мы б сохранились в бронзовых ваяньях,
в столбцах газет, в набросках на холсте.
Мир, как окно, для воздуха распахнут,
он нами пройден, пройден до конца,
и хорошо, что руки наши пахнут
угрюмой песней верного свинца.
Жаркой осенью 2019 года беру с полки избы прохладную книгу «Стихотворений и поэм» Сергея Наровчатова. Рано повзрослеет, неутомимый путешественник, ещё мальчишкой он изъездит маршрут Хвалынск (где родился) - Нижний Новгород - Москва. Юг - Симеиз, Алушта. В возрасте 14 лет вместе с семьёй поселится на берегу Охотского моря. Через всю жизнь пронесёт любовь к Дальнему Востоку. Его дед Яков Капитонович лично знал Джона Рида, Константина Федина, Алексея Толстого.
«…Хотя я рос в типично интеллигентской семье, корни отцовского рода уводят в древние пензенские леса, в маленький городок Наровчат, известный в истории отечества с XIV века. Это край и былинный, и соловьиный, северными своими границами соприкасающийся с муромскими лесами. Ну, а муромские леса, сами знаете, родина Ильи Муромца — брата по крови и песне моего новгородского посадника Василия Буслаева…»
Вспоминает дочь: «Отец рос в семье высокопорядочных, наделённых большой внутренней культурой людей, людей целеустремлённых, стремящихся к постоянному пополнению своих знаний, отличающихся редкой преданностью друг другу, свято относящхся к самой идее семьи».
— Открыт ветрам мой дом пустой, — глаголит поэт,
— Кругом равнин широкий роскид,
и, забираясь на постой,
ветра чердак разносят в доски.
В поселок путь смела пурга,
и слышно лишь по ночи мглистой,
как табуном встают снега
под ветра уркаганский высвист.
Пускай буран колотит в дом,
пускай зовет в белесый омут,
но ни теперь и ни потом
меня не выманить из дому.
Сорвется заржавелый крюк,
и дверь, распахнутая настежь.
Закличет из крутящих вьюг
моё беспамятное счастье...
Это до времени «не выманит». Он был активным участником всяческих начинаний, не только литературных: спускался вниз по Волге, работал на строительстве Ферганского канала, пешком проходил Старый Крым, в музее ему подарили ботинки Грина.
Он побывает на всех пяти континентах.
Сергей Наровчатов родился 3 октября 1919 года.
«В ту пору я был ладным поджарым парнем с копной светлых волос, решительным и азартным. От своих друзей я мало в чём отставал, а кое в чём и перегонял их. Ну, например, я сочинял стихи. Неважно какие, но сочинял. Это среди ребят ценилось».
Да, юность, да, молодость, Сергей Наровчатов такого воспитания, что с самого детства не относился к жизни как забаве, игре, он был устремлён к идеалу. Его одногодкам по возрасту предстоит испить чашу потерь и разлук, лишений, обретений и завоеваний, пыльных дорог и неминуемых побед — стать святыми этой войны, как и полагается окрылённым идеалом: «…отец был алхимиком Духа — все свои качества, данные ему природой, — бурный темперамент, бесшабашность, удаль, храбрость, азарт, он годами переплавлял в единый сплав…», — он и его соратники — Михаил Львов, Михаил Луконин — поток энергии, смелости, красоты, служения народу, традиции.
Хорошо в испытанье рассудку,
на семи разносмертных ветрах,
не рассыпав, свернуть самокрутку,
закурить равнодушный табак.
Чтобы искрой привычного риска
полыхал, закавказский, у рта,
пока взрывов гремучие брызги
прополаскивают борта…
Михаил Луконин в рассуждении о поэзии Наровчатова говорил: «Мы гордимся своим военным происхождением, но не дадим захлопнуть нас в его рамках. Тут важно то, что это пробуждение к поэзии происходит в момент слияния с жизнью народа, потому что у поэзии только один путь: из жизни в жизнь».
В Сокольнический райвоенкомат Сергей явится добровольцем в декабре 1939 года и в следующем месяце уже совершит вместе с товарищами рейд по тылам противника, откуда живыми возвратятся четверо из полсотни призванных.
Через несколько месяцев уходит добровольцем на Великую Отечественную. «Я помню страшные дороги отступления — мы прошли их с Михаилом Лукониным, выходя из окружения брянскими лесами и орловскими нивами в 1941 году. Я помню блокадный Ленинград — прозрачные лица, осьмушку хлеба и стук метронома по радио. И я помню ветер боевой удачи, пахнувший нам в лицо на равнинах Прибалтики. Я вижу до сих пор во снах распахнутые ворота гитлеровских концлагерей в Польше, откуда, плача и смеясь, бежали навстречу нам люди всех наций и языков. День Победы я встретил в центральной Германии, и одно воспоминание о тех немыслимых днях пьянит меня сильнее любого вина…»
Наровчатов сродни платоновским «Одухотворённым людям», подвиг которых будет жить пока живы предания, устные рассказы, литература. Но который порой трудно понять и осмыслить отяжелённым выбором последней версии смартфона.
«Я проходил, скрипя зубами, мимо
Сожжённых сёл, казнённых городов,
По горестной, по русской, по родимой,
Завещанной от дедов и отцов…»
Равнение на историю и воля к жизни, победе — вот что движет патриотом, он неравнодушен к боли матери, ладоням её почерствевшим, слову родного отца, и мстить он зовёт своих брата и сестру.
«…Запоминал над деревнями пламя,
И ветер, разносивший жаркий прах,
И девушек, библейскими гвоздями
Распятых на райкомовских дверях…»
Евпатий Коловрат, Александр Невский, Дмитрий Донской встали в полный богатырский рост, расправив плечи, и плачут вместе с поэтом — холодный ветер столетий бьёт в их заржавленные мечи, их серебрит первый мороз, слёзы замерзают на щеках — они хотят видеть нового героя времени в испытаниях.
В своей печали древним песням равный,
Я села, словно летопись, листал
И в каждой бабе видел Ярославну,
Во всех ручьях Непрядву узнавал.
Это он, освободитель народов земли, это он верный заступник материнской и сестринской чести, бессмертный в неудержимом и праведном устремлении своём и волевом озарении, красоте и доблести, мятежный и неодолимый громовой раскат эпохи!
Крови своей, своим святыням верный,
Слова старинные я повторял, скорбя:
— Россия-мати! Свете мой безмерный,
Которой местью мстить мне за тебя?
II
Он стоит, распятый Христос, над миром. И кровь его на перекладине, кровь его у подножья креста, но он думает не о своих страданиях, он воскликнет: «Не ведают, что творят» …
В военной лирике поэта есть одна главная особенность: вся она написана даже не по горячим следам, а очевидцем и участником событий — и как будто сразу за происходящим, внутри события — и оттого особо прожигает слово поэта душу.
Когда читаешь десятиклассникам его стихи, никто не остаётся равнодушным. И это несмотря на то, что класс по преимуществу математический, все непременно отлипают от парт, планшетов и заостряют своё внимание на образах, а после чтения завязывается бурное обсуждение. Ребята спорят между собой, спорят с учителем, и кто-то берётся выучить отрывок наизусть, кто-то просит повторить прочитанное и записывает отдельные строки, название произведения... Цель достигнута. Порой русской классикой XIX века не овладеваешь вниманием ребят так, как это легко происходит стихами поэтов и воинов XX века. Поэзия Сергея Наровчатова и есть русская советская классика, с её психологией и преодолениями, заделом не отчаиваться, помогать ближнему, быть снисходительным к младшему, со всем тем вековечным русским нравственным императивом, присущим от природы и воспитываемым высоким искусством.
Необычайно живописны полотна поэта:
Где сосны рыжи,
Где хвоя как пламя,
Где каждый ствол
Смолой, как потом, взмок…
… Там запах игол
Едок, словно щёлочь,
Там в ноздри бьёт
Медвяный терпкий чад,
И комары, озлясь, гудят, как пчёлы,
А пчёлы, словно мельницы, гремят.
Смятение родной природой и неустанное благоговение перед ней, вот что восхищает и вдохновляет даже в перестрелку:
Вечером у омута
Светится вода.
Закинули черёмухи
В омут невода…
Ходят тени ощупью
Вдоль песчаных кос…
Но короткой очередью
Бьёт крутой откос.
Против нашей роты
Вражеский расчёт.
Никакой природы.
Никаких красот.
Погружаешься в настоящую летопись боевых действий, знакомую по воспоминаниям партизан или, к примеру, Героя Советского Союза Василия Архипова, здесь такая же «повесть временных лет», искусная, богатая языком и событиями, прославляющая величие и мощь государства советского, его героев:
К бою! Но искрой негаданных встреч
Вспыхнуло слово далече.
Всё ярче и шире русская речь
Разгорается нам навстречу!
И там, где разгромленный замер дот -
Хоть памятник ставь над ними,-
Питерец волховцу руки жмет,
Целуются. Не разнимешь!
Стоило жизнью не дорожить,
Снова рискуя и снова,
Чтоб не мы, так другие смогли дожить
До этого дня большого.
И прямо на улице фляжки с ремней
Срываем и светлым утром
За нашу победу, за память о ней
На празднике пьем трехминутном.
Что интересно, это стихи 1943 года, но уже имеется воодушевление победой. Без этого чувства и нельзя воевать, без него, наверное, и не стоит вставать на военную тропу, но ведь ещё предстоят два тяжелейших года движения на Берлин.
Мы в чащах партизанили по году,
По госпиталям мыкались в бреду,
Вставали вновь и шли в огонь и в воду
По нарвскому расхлёстанному льду.
Я всех пропавших помню поимённо, —
Их имена зарницами вдали
Незнаемые режут небосклоны
На всех концах взбунтованной земли.
И всегда среди жестокости «верховного жреца всех» тема любимой, чьи очи заплаканы, она ждёт и верит, знает о возвращении защитника:
Я бился, как за глухое село,
патроны истратив без счёта.
Со свистом и руганью, в рост и в лоб
в штыковую выходит рота.
И село превращает в столицу борьба,
и вечером невесёлым
догорает Одессой простая изба
и Севастополем — школа…
И удачу с расчётом спаяв, опять
каким-нибудь утром нечаянным
ворваться и с боем тебя отобрать
всю — до последней окраины!
Воина-поэта «тянет туда, где в разлёт свинца золотые идут ребята…»
И они выходят из этой мясорубки победителями над «фашистской империей», которой суждено «разлететься вдрызг». Выходят победителями вопреки здравому смыслу и рассудку в проигрышной, казалось бы, войне. Таково искусство и военное искусство, оно необъяснимой силою притягивает потомка и отталкивает, чтобы засветить в нём веру в свои силы, веру в народ и товарищей. И искру победы высекает вождь Иосиф Сталин.
В период наступлений Красной армии поэт пишет пронзительные стихи «Ты не русская», брошенные собирательному образу той, которая не дождалась. Пишет «Прощальные стихи», напоённые грустью, усталостью, но никогда отчаянием. Ровеснику и другу-поэту, за месяц до его гибели в феврале 1944 года в боях на Нарве, он посвящает проникновенные стихи: «Чтоб вечно душу с сердцем настежь, чтоб взгляд ловил полёт орла и чтоб суворовское счастье дало тебе свои крыла». И так могли сказать только люди верующие, в святое имя «товарищества», боевого братства, для которого нет забвения, оно само себе и Бог, и Символ Веры.
Хрестоматийно и не банально одновременно стихотворение "Волчонок" 1945 года о еврейском мальчике, спасённом солдатом: "... Чёрный пепел варшавского гетто, катакомб сладковатый смрад... Он узнал, как бессудной ночью правит суд немецкий свинец, оттого и смотрит по-волчьи семилетний этот птенец..."
Вообще читая стихи 44-45 года не покидает чувство проникновенно святого отношения к ближнему. А вот к конкретному захватчику у русского воина тоже чувство: «На талом мартовском снегу, как вербы сломленная ветка, расстрелянная на бегу, лежала девочка-трёхлетка. По свежим кинувшись следам, мы на обрыве, у оврага, узнав убийцу по когтям, в тупик загнали вурдалака. На нём Железный крест бренчал, был сам он розов и упитан… Я целый диск в него вогнал и лишь тогда признал убитым.»
И вот эта чаша мести «на тризне вражьих похорон» эхом отдаётся через десятилетия и в моё поколение, потому мы не должны забывать лица немецкого национализма, ставшего нацизмом и бросившем вызов святости и красоте Союза Советских Социалистических Республик, молодому государству самого справедливого строя за всю историю человечества. И его защитником был отважный воин и поэт Сергей Наровчатов, за него он шёл грудью:
«Повсюду — от края до края — близка она мне и родна, праздничная и молодая, большая моя страна!
Не раз мы были пулями отпеты, но, исходив все смертные пути, Мы с семизначной цифрой партбилеты сквозь семь смертей сумели пронести.
В отличие от времени позднесоветского, когда в партию вступали за «благами» материальными, вступить в партию в военное время означало получить неминучую пулю в случае пленения.
III
Дочь поэта — Ольга, он посвятит ей строки стихотворения «Имя твоё», она сыграет в проникновенном фильме-символе «Трижды воскресший» юную мечтательницу и октябрёнка. Старый буксир «Орлёнок», герой Гражданской, застрял на мёртвом якоре, ребята-школьники завладели судном. Они бережно собирают фотографии героев, куски простреленного знамени, обломанные штыки и пулемётные ленты. В 1919 году на «Орлёнке» первые комсомольцы отправлялись бить интервентов, а в дни Отечественной войны раненые дети и бойцы перевозились на нём из героического Сталинграда. Натка (актриса-дочь поэта) была одной из дружной команды: отбивались склянки, сменялись вахты, а штурман тщательно отмечал на карте пройденный маршрут, всё как по-настоящему. И вот однажды проезжающая мимо комсомольская делегация, узнав славную историю судна, принимает решение снарядить корабль в плавание. «Орлёнок» мчится в новый, третий поход.
Как знать, может, не за горами и четвёртый?
Поэт за свою жизнь создаст ещё несколько чеканных поэм о первопроходцах, о Василии Буслаеве, где прозвучит сила и слава русских людей, русского оружия в мастерской обработке. Будет известен как скрупулёзный переводчик. И навсегда останется в памяти потомков, в нас, внуках и правнуках, его правдивая летопись Священной войны, запечатлённая смелым и умелым, подчас непревзойдённым пером.
Но как на фронте, заново и снова,
мы веруем в свой путь через века,
как веруем мы в ленинское слово
и в наш ЦК!
Или
Я верю только той из двух систем, с которой я, как капля с морем, слился, когда в райкоме ВЛКСМ впервые с коммунизмом породнился…
Или
Страны и всей планеты новосёл, неистовый в мечте и дерзновенье, на партию ровняйся, комсомол, и вместе с ней выигрывай сраженье! — завещает поэт потомкам.
Окончание войны и Победу он празднует в Грейсфальде, Германии, среди поверженных и обгорелых вражеских орудий, обугленной земли, в кругу своих товарищей-победителей. Они ликуют и «клянутся новой свободе на полях прадедовых сеч!»
Такого ещё не бывало встарь —
пусть радость повсюду гремит не смолкая:
праздником мира войдёт в календарь
праздник Победы — девятое мая!
Пройдёт семьдесят пять лет с этой минуты, мы будем славить и помнить беззаветный подвиг наших дедов и прадедов, спасших вселенную от уничтожения тогда, будем помнить о долге нашем сейчас, примером которому «вручает смертным людям комиссар, как право на бессмертье партбилеты.»
Часто было не до славословий и торжественных речей:
«Без громких слов и просветленных слез,
в своих переживаньях неречисты,
платить свой первый и свой кровный взнос
уходят молодые коммунисты.
И сто веков над миром прошумит,
но в языке всесветного народа
святое слово память сохранит
о юношах сорок второго года.
Оно расскажет, как со смертной тьмой
мы совладали в светопреставленье,
как белый свет и честный род людской
спасло моё стальное поколенье.»
Военное поколение вынесло на своих плечах непосильное, и его раны и ожоги до сих пор ощущаются на теле народа, потому как в его, ветерана, «понятливые руки вложила огненную смерть..» сама история, само провидение, Россия!
Россия Наровчатова нераздельно связана с Великим Октябрём как продолжение прошлых достижений:
«Россия! Зачарован этим словом,
Я в сердце сохранял его своём.
В нём посвист стрел над полем Куликовым,
В нём стук мечей на озере Чудском…
…Я помню всё! И я горжусь по праву,
Горжусь тобой, моя родная Русь…
Но отчего ж твою былую славу
Безмерная пронизывает грусть?!
Да оттого, что мой народ могучий
В тенетах бед, в тисках невзгод и зол
Томился, ждал и рвался к доле лучшей
Из века в век, как скованный орёл.
И как орёл стремит полёт в просторы,
Так и народ мой вышел к Октябрю,
Когда безвестный канонир «Авроры»
Для всей планеты возвестил зарю.
Прошли года. И ты, моя Россия,
В такой сейчас поднялась красоте,
Что рад я повторить слова простые:
«И ты не та, и мы уже не те!»
Высокий свет грядущих поколений
Пройдя и побеждая смерть и тлен,
Своих врагов поставив на колени,
Не ты ль полмира подняла с колен!»
Эти строки дороги вступающему в новую эру человеку, отцу ли, матери своих детей, дороги наличием идеала, за который отдавали жизни, немеркнущее слово и дело Красной империи. Идеал не может выцвесть, поблекнуть, умереть.
Он будет лихорадить оттенками красного и оживать в веках!
двойной клик - редактировать изображение
