«А жизнь – только слово: есть лишь любовь, и есть смерть…»
В. Цой.
«Кажется, можно заниматься с помощью одного лишь интеллекта любой наукой, кроме психологии…именно благодаря «аффекту» субъект становится сопричастным реальности…бессознательного боится гораздо большее количество людей, чем это можно было бы ожидать…»
Юнг К.Г.
Сегодня в российском обществе, особенно в социальном пространстве мегаполисов, все более популярной среди подростков становится субкультура смерти и умирания. Как пишет портал «Общественный контроль»[1], «тема участия детей в так называемых «группах смерти» после затишья, связанного с арестом в ноябре 2016 года одного из администраторов суцидальных пабликов Филиппа Будейкина (Филиппа Лиса), обрела невиданную остроту в конце января – начале февраля 2017 года. ОК-информ неоднократно писал о попытках самоубийств среди подростков как в Санкт-Петербурге, так и в других регионах России. Правоохранители официально отказываются комментировать ситуацию. Однако в неформальных беседах намекают, что оперативная работа ведется. Следователи работают совместно с администрацией социальных сетей, в первую очередь «ВКонтакте» и Instagram, где суицидальные группы наиболее распространены. Однако и так называемые кураторы «китов» не дремлют: создаются десятки новых пабликов, меняются хэштеги».
Когда-то давно эта субкультура была представлена прежде всего «панками» и «хиппи», несколько лет назад на «авансцену» вышли «готы» и «эмо» (так называемые «розовые готы»), а сегодня многие тинейджеры уходят к «жрецам смерти», которые придумывают для них специальные «квесты», ведущие к самоубийству, или «просто» погружаются в состояние, хронически деструктивное с психологической точки зрения.
Такие подростки утверждают, что только культ умирания и смерти представляет собой нечто, заслуживающее интерес, и заявляют об отказе принимать нормальную человеческую жизнь, считая ее бессмысленной и «фальшивой». Они предпочитают слушать депрессивную музыку, в которой отрицается ценность радостной жизни и выражается неверие в осмысленность бытия. Примером такой музыки является творчество популярной в свое время среди подростков группы «Агата Кристи». Скажем, слушая её песню «Опиум», подросткивпитывают в себя слова: «Накрасив губы гуталином, я уходу на променад… давай вечером умрем весело, будем опиум курить … поиграем в декаданс…».
Да, в любой культуре, в том числе и подростковой, есть маргинальная «ниша». И в эту «нишу» тянется ряд неблагополучных подростков, которых к этому влечет специфически подростковая реакция группирования: «Подросткам свойственно почти инстинктивное группирование со сверстниками. Подростковые группы проходят через всю историю человечества от первобытного общества и древней Спарты до современных хиппи. С.Haffter (1966) полагает, что распространившиеся в развитых капиталистических странах, начиная с 50-х годов, подростковые «банды», с социологической точки зрения, явление отнюдь не новое, а скорее архаическое»[2]. Кроме того, болезненные размышления о смерти, тщетности жизни и о смысле бытия свойственны некоторым старшим подросткам, представляя собой симптомы специфически подросткового психотического нарушения – метафизической интоксикации.
«Ведущим симптомом [метафизической интоксикации] являются непрерывные размышления о философских и социальных проблемах: о смысле жизни и смерти, о предназначении человечества, о самосовершенствовании, об улучшении жизни общества, о путях устранения опасностей, грозящих людям, о соотношении мозга и сознания, о материи и душе, о пятом измерении, о шестом чувстве и т. п. … Сутью метафизической интоксикации являются именно размышления, склонность к мудрствованию, тенденция к резонерству»[3]. Метафизическая интоксикация – это навязчивые размышления о смысле жизни, от которых подросток не может избавиться и концентрируется только на них, отказываясь от нормальной, здоровой жизни. Важно подчеркнуть, что метафизическая интоксикация поражает именно подростков: «подросткам свойственны синдромы … присущие именно этому возрасту: метафизической интоксикации, дисморфоманический, аноректический, юношеской астенической несостоятельности. У взрослых эти синдромы встречаются редко»[4].
Проблема заключается в степени распространённости движения «синих китов», а также в том факте, что Россия лидирует в Европе по числу подростковых суицидов[5]!
И это уже не психиатрическая, а психологическая, социально-психологическая проблема! Педагоги-психологи в специальных центрах и школах свидетельствуют о резком возрастании случаев суицидального поведения (которым являются любые заявления подростка о тяге к суициду) среди тинэйджеров. И число приверженцев «культуре смерти/умирания» продолжает расти. Более того, такое подростки активны. Они стремятся к взаимодействию друг с другом, склонны к проповедованию своих суицидальных идей, к которым их подталкивают взрослые преступники. А это, повторимся, означает, что синдром метафизической интоксикации как психотическое явление (по крайней мере, в открытой, явной форме) вряд ли относятся к адептам движения «синих китов», ведь подверженные ему подростки: «Активности в распространении своих идей не проявляют, единомышленников не ищут. Пытаются беседовать на излюбленную тему со сверстниками, но не встречая интереса, замыкаются. Вскоре вообще о своих размышлениях начинают говорить только, если о них спрашивают. Иногда пишут нелепые воззвания и расклеивают их в самых неподходящих местах. Постепенно нарастают замкнутость и отрешенность от окружающего. Живут в мире своих раздумий. Размышления про себя приближаются к бредоподобному фантазированию»[6].
Когда мы осознаем вышеизложенные факты, проблема субкультуры смерти должна вызывать в нас тревогу даже без фактов самоубийств!
Речь уже идет о близком к серьезной патологии и при этом не сводящемся к этой патологии массовом социальном и социально-психологическом явлении, по отношению к которому обществу и конкретным людям, стремящимся защитить своих близких, надо что-то делать. Следует понимать, что мировоззрение современного подростка – это один из ключевых вопросов, которые ставит жизнь перед теми взрослыми.
Вообще мировоззрение как таковое – это «совокупность принципов, взглядов и убеждений, определяющих направление деятельности и отношение к действительности отдельного человека, социальной группы, класса или общества в целом»[7]), в то время как подростковый возраст представляет собой именно тот период жизни, когда развивается самосознание человека («Самосознание – выделение человеком себя из объективного мира, осознание и оценка своего отношения к миру, себя как личности, своих поступков, действий, мыслей и чувств, желаний и интересов»[8]), и, стало быть, формируется основа мировоззрения личности. То есть, повторимся, речь идет о ключевых для существования, безопасности и развития общества вопросах.
Но как правильно ответить на эти вопросы?
Стремясь это сделать, мы неизбежно сталкиваемся с необходимостью понять, почему в общественном организме появилась субкультура смерти. В самом деле, симптом любой болезни индивидуального организма представляет собой некое сообщение о тех или иных неполадках в этом организме. То же самое относится и к негативным социальным явлениям. Каждое из них представляет собой определенный message общественному сознанию со стороны общественного (коллективного) бессознательного. Какое же послание обществу (взрослым) посылает депрессивная субкультура поклоняющихся смерти подростков?
Вернемся к понятию «метафизической интоксикации». Мы видим, что сегодня ненормально большое количество подростков подвержено психическому нарушению, по симптомам во многом совпадающему именно с метафизической интоксикацией. Подростки пытаются и не могут найти то, что называют смыслом жизни.
Зададимся и мы вопросом: что это такое – «смысл жизни»?
З. Фрейд считал, что поиск смысла жизни, сама постановки вопроса о нем свидетельствует о неврозе. «В плане творения отсутствует стремление сделать человека счастливым…его программа ставит человека во враждебные отношения как с микрокосмом, так и макрокосмом» [9]. И, в принципе, Фрейд был прав.
Смысл жизни ищут те, кто ощущает неудовлетворенность своей жизнью. Но следует ли из этого, что смысла жизни не существует вовсе? Разве в жизни нет ничего, кроме далеких от духовного поиска социальных задач?
Карл Густав Юнг писал: «смысл жизни не определяется всецело лишь деловой жизнью, так же как глубина желаний человеческого сердца не измеряется величиной счета в банке. В тот период человеческой истории, когда энергия всех пытливых сил тратилась на изучение природы, очень мало внимания обращалось на сущность человека, что и составляет его психическое начало, хотя много исследований функций сознания было проведено.
Но самая сложная и неведомая часть разума, производящая символы, до сих пор почти не исследована. Это может показаться почти невероятным, ведь мы получаем сигналы из бессознательного каждую ночь, но расшифровка этих посланий представляется слишком утомительным занятием почти для всех, исключая немногих людей, которых это беспокоит. Величайший инструмент человека, его психика, привлекает мало внимания, зачастую ей попросту не доверяют и презирают ее»[10].
Юнг считал, что ощущение смысла жизни дается нам тогда, когда мы живем глубинными чувствами, воспринимаем архетипические изначальные образы, выходим за пределы самих себя, своего «эго», ощущая ценность Другого, ближнего. В житейской психологии считается, что смысл жизни определяется тем, насколько хорошо человеческой душе. Однако о душе говорят и профессиональные психологи: «…никогда не говорится о том, что душа имеет отношение к Эго или является частью той человеческой сферы, которая подчиняется воле и доступна пониманию рассудка …. "Тебе не отыскать границ души, в каком бы направлении ты ни пошел, столь глубок ее логос", – так говорил Гераклит. Не алмаз, но губка, не отдельно горящее пламя, но непрерывное соучастие, бесконечно запутанный клубок из жизненных нитей, чьи узлы в такой же степени моя проблема, как и "ваша", и "их", – вот образ души. Коллективная природа глубин души означает: ни один человек не представляет собой острова»[11].
Другими словами, для ощущения смысла жизни человеку нужно чувство сопричастности кому-то, тождественности кому-то. И прежде всего данная закономерность относится к подростковому возрасту: «…в отрочестве и ранней юности все тождества и непрерывности, на которые эго полагалось до этого, снова в той или иной степени подвергаются сомнению…»[12] и при этом «в период подросткового возраста происходят две крупные перемены в жизни: органическая – половое созревание, культурное – открытие своего Я, оформление личности и мировоззрения»[13].
А ощущение тожественности, непрерывности, открытие своего «я» напрямую зависят от возможности практического сопереживания другому человеку и ощущения себя частью некой общности (рода, народа…): «Смысл жизни раскрываются лишь тогда, когда человек переступит собственное Я, "забывая о себе в слиянии с душой другого" (3, стр. 49). К сожалению, в сегодняшнем российском обществе, основанного на древней культуре соборности, на традициях искреннего сопереживания, мы наблюдаем тенденцию именно к «деловому подходу», насаждению ценностей эгоистического существования, ценностей системы «купи-продай». Наше общество разрушает «ряд проблем, с которыми сталкивается молодежь сегодняшнего мира. Промышленная революция, глобальная коммуникация, стандартизация, централизация и механизация угрожают идентичностям, унаследованным человеком от примитивных, аграрных, феодальных и аристократических культур. То, что внутреннее равновесие этих культур позволяло предложить, сейчас подвергается опасности в огромных масштабах. Поскольку страх утратить идентичность доминирует в большей части нашей иррациональной мотивации, он призывает весь арсенал тревоги, оставленный в каждом человеке простым фактом его детства. В этом критическом состоянии массы людей склонны искать спасения в псевдоидентичностях».[14].
Современные россияне и в том числе подростки лишены системы символов, позволяющих им обратиться к подлинным, глубинным переживаниям настоящей жизни, развивать в себе чувство общности. У современного российского общества нет «проекта выживания», позволяющего целому сообществу динамично развиваться, не впадая в метафизическую интоксикацию: «…подростковый ум есть по существу ум моратория — психологической стадии между детством и взрослостью, между моралью, уже усвоенной ребенком, и этикой, которую еще предстоит развить взрослому. Это — идеологический ум, и действительно, именно идеологическая перспектива общества откровенно обращается к тем молодым людям, что полны желания быть утвержденными сверстниками в роли «своих» и готовы пройти процедуру ратификации, участвуя в ритуалах и принимая символы веры и программы, которые в то же время определяют, что считать злым (порочным), сверхъестественным и враждебным. …»[15].
И вот фактически движение «культуры смерти» есть сигнал целостному российскому обществу о необходимости осознать проблему потери ощущения глубинного смысла жизни русским, российским народом, потери им здорового чувства смысла жизни и одновременно своих корней, своей идентичности, своей общности. Этот сигнал, (по сути «крик о помощи») подают подростки, в силу своих возрастных особенностей наиболее чувствительные к проблеме глубинной потребности в обретении осмысленной жизни и при этом неспособные решить данную проблему.
Таким образом, мы видим, что самосознание попадающих в ловушку движения «синих китов» мировоззрение «заточено» под поиск (пусть и омраченный) глубинной жизни, наполненной искренним выражением чувств, ощущением Другого. Такие подростки сознательно отказываются в полной мире принимать мир, где царствует культ потребления, «мир, где все состоит из торговли и борьбы за жизнь … а жить, как живут взрослые – это нечто совсем другое: это значит смириться со смертью»[16]. Они подсознательно стремятся к утверждению любви, но нередко оказываются в той же мировоззренческой системе координат, что и З. Фрейд с его сторонниками, оказываются под властью влечения к смерти и вслед за Ж. Лаканом, поклонявшимся «Абсолютному Господину – Смерти», повторяют (наверняка не читав Лакана): «Любовь – это форма самоубийства»[17].
Поэтому когда известный психоаналитик, доктор психологических наук Михаил Решетников говорит, что в каждом человека заложено влечение к смерти, он продуцирует идеологию, по сути дела и являющуюся причиной разрушительного движения подростков. Влечение к смерти является противоестественной болезнью, к которой склонны люди, потерявшие чувство сопричастности, любви, смысла жизни, а не «естественным» мотивом человеческой души. Но под его удар чаще всего попадают наиболее тонко чувствующие Другого и самих себя люди, стремящиеся жить духовной жизни, а не интересами «эго», которое, как аппарат приспособления к миру, разрушается и вновь формируется в подростковом возрасте.
Вовлеченные в систему «синих китов» подростки отказываются от ложной, оторванной от глубинных чувств идентичности, но не могут, не имеют достаточных психических сил, для того, чтобы пройти сквозь Тень, и застревают там. «Молодые люди иногда предпочитают быть абсолютно никем, нежели представлять собой пучок абсолютно противоположных фрагментов идентичности»[18]. И тогда на уровне самосознания они теряют ценность этого мира, этого общества, и начинают поклоняться смерти: «кому здесь делать нечего, того ничто творить заставит»[19]. Здесь же присутствует «высший героизм» мужественного выдерживания собственного разрушения при новом созидании (которое может происходить на всех «уровнях» пути героя), прохождения сквозь преисподнюю Хаоса, в котором очищается загнившее «я».
Усиление деструктивного начала (влечения к смерти) первоначально направлено на выжигание ядовито больного, отжившего: «Мне приходилось наблюдать случаи, в которых тенденция бессознательного могла рассматриваться, как исключительно разрушительная. Но вполне логичным может быть предположение, что саморазрушение того, что является безнадежно неэффективным…следует понимать как еще одну попытку компенсации»[20], писал Карл Густав Юнг.
Одновременно в сознательной (мировоззренческой) сфере принадлежащих к деструктивной субкультуре происходит расширение поля переживаний, за которое и следует заплатить жертвенным отказом от «обычной жизни». «Центральной идеей трансформации во всех случаях является жертвоприношение как метафора отказа от эгоистических притязаний. Жертвоприношением человек доказывает, что владеет собой, поскольку принесение себя в жертву означает не пассивное позволение взять себя, но сознательную и волевую самоотдачу, которая доказывает, что человек полностью владеет собой, т.е. своим «я». Тем самым «я» превращается в объект нравственного действия»[21]. Подростки как бы жертвуют свою «обычную жизнь» ради некой настоящей жизни, ради идеи, не понимая, что их обманов вовлекают в еще большую ложь.
Попадая в депрессивную, разрушительную субкультуру подросток выходит за пределы «массовой культуры», разрушая стереотипы, поддерживающие ранее адаптивное существование, в том числе и у «взрослых», вводя в поле сознания новые архетипические содержания, недоступные закосневшему миру, действуя как отчаявшийся герой, осознавший экзистенциальный вакуум реальности и встречающийся с трагической необходимостью.
Но тогда свершается действительно страшное. Мир Египта, с его культурой умирания воскресает в психических реальностях современных российских тинейджеров, живущих в сегодняшнем мире отчужденности и «воинствующей архаики» божков, которые, как и прежде, поклоняются богине плодородия и Приапу, пытаясь при этом их обмануть (контрацептивы). Недаром добрая часть дверей и стен наших домов испещрены изображениями фаллосов, ассоциирующимися с египеткими д ж е д а м и (ритуальными столбами, символизирующими жизненное начало, из которого должен воскреснуть в «высшей мужественности» «преодолевший смерть» бог Осирис).
Повальное «оглупление» (по крайней мере, с точки зрения учителей – понижение уровня сознания) современных подростков совпадает с «последним византийским рывком», некой особой культурой, в которой смешаны маргинальность и идея Третьего Рима. И это проявляется сейчас среди подростков, в том числе и в их играх, нередко “забавных”, и в их по– настоящему отчаянном мировоззрении.
Здесь следует отметить очень важную опасность: Запад не принимает Россию, прежде всего, потому, что душа человека русской культуры (вне зависимости от национальности!) коренятся в психологии нестяжательства, переживания Бога и ближнего, веры в непосредственную реальность Другого. Нашей культуре чужд культ потребностей и закон формирования адаптивного эго. Нам чуждо культивирование разумного эгоизма. И это, по меньшей мере, вызывает раздражение людей «культуры эго», это разрушает их психическую реальность. И «левые интеллектуалы», и прагматичные дельцы из ТНК видят здесь прямую угрозу основам своего психического бытия. Они понимают, что воспитанный в российской культуре человек не может жить ради походов в гипермаркет. С позиций психоанализа это свидетельствует о неразвитости, «пограничности» типичной личности другого человека. Однако даже с позиций психоанализа разрушение духовности и подмена ее божками потребления может, в конечном счете, привести лишь к прорыву процессов саморазрушения. Но транснациональные финансовые структуры все равно будут насаждать в нас бездуховный образ жизни, ибо это им выгодно идеологически и экономически. Он будет делать это, спасаясь от страха смерти (именно в смысле потери своей реальности и крайне болезненной встречи с Подлинностью).
«Чем спокойнее, чем более размерена и упорядочена внешняя жизнь, чем более она занята текущими земными интересами и имеет удачу в их осуществлении, тем глубже та душевная могила, в которой похоронен вопрос о смысле жизни. Поэтому мы, например, видим, что средний европеец, типичный западноевропейский «буржуа» (не в экономическом, а в духовной смысле слова), как будто совсем не интересуется более этим вопросом и потому перестал нуждаться в религии, которая одна только дает на него ответ»[22]. Получается практически и теоретически неразрешимое противоречие. И «Запад» ведет активное идеологическое наступление. Его направляют жрецы потребительского общества. Их главное оружие – совращение[23]. А между тем именно сегодня можно повторить вслед за русским философом С.Л. Франком: «Происшедшее ужасающее потрясение и разрушение всей нашей общественной жизни принесло нам … ценнейшее, несмотря на всю его горечь, благо: оно обнажило перед нами жизнь как она есть на самом деле. … Происшедшее … как бы сняло призрачный покров с жизни и показало нам неприкрытый ужас как она всегда есть сама и по себе»[24]
Это может в полной мере относиться к «депрессивным подросткам», к их мировоззрению!
Вновь обратимся к Франку: «Именно наше время таково – об этом мы говорили в книжке «Крушение кумиров – что все кумиры, соблазняющие и слепившие нас прежде, рушатся один за другим, изобличенные в своей лжи; все украшающие и затуманившие завесы над жизнью ниспадают, все иллюзии гибнут сами собой. Остается жизнь. … Задача – научиться отличать истинную жизнь от жизни, которая есть смерть, понять тот смысл жизни, который впервые вообще делает жизнь жизнью … эта задача <…> стоит перед нами с такой неотвязностью, с такой неумолимо грозной очевидностью, что никто, раз ощутивший ее, не может уклониться от обязанности ее разрешения»[25].
Итак, какие выводы мы можем сделать, проведя анализ мировоззрения представителей современной разрушительной подростковой субкультуры?
Мировоззрение таких подростков- это мировоззрение людей, жертвующих развитием своего эго ради того, чтобы попытаться ощутить глубинные чувства, понять и принять смысл жизнь, но при этом не имеющих сил преодолеть эмоции и мысли, соответствующие архетипу Тени. Другими словами, они начинают естественный для подросткового возраста процесс движения к ощущению и осознанию смысла жизни, но не могут его завершить, застряв на стадии «отчаяния», и это выражается в их разрушительных действиях.
Крайне важно, что для взрослого мира подростковая субкультура смерти и подростковые самоубийства являются «сообщением», символом необходимости возвращения к глубинным ценностям трансценденции, диалога, собеседования с Другим, а не с Чужим («торговцем»). Мировоззрение таких подростков во многом является следствием глубинной потребности современных российских подростков обратиться за пределы Тени, преодолеть то, что в психоанализе называется влечением к смерти. То есть мировоззрение оно отображает собой извращенную попытку удовлетворить естественную потребность подростка (и особенно российского подростка) и российского общества в бессознательном и осознанном обретении смысла
Мировоззрение вовлеченных в субкультуру смерти подростков во многом соответствует философии психоанализа, особенно метатеории Фрейда и его наиболее последовательных сторонников, в частности, Ж. Лакана. Поступающий от данной субкультуры сигнал, – это, повторимся, симптом, свидетельствующий о болезни, и сам являющийся серьезнейшим нарушением духовного и социально-психологического состояния всего общества!
Что же делать, нам, взрослым? По нашему мнению, нам следует осознать, что за извращенным поведением «готов» стоит естественная потребность в насыщенной смыслом жизни, в чувстве сопричастности, особенно важным именно для носителей российской культуры. И, если мы осознаем это, перед нами откроются возможности исправления ситуации.
Формирование глубинных созидательных убеждений, приобщение к национальным традициям, к русской, советской культуре в противовес системе ценностей «купи-продай» – все это способы исцеления и «депрессивных» подростков, в частности, и российского общества, в целом. Конечно, реализация этих возможностей зависит от «выверенности», психологической оправданности действий взрослых.
Диалог с депрессивным подростком со стороны взрослого должен строиться на уважительном отношении к внутренней работе такого подростка. Отсюда следует, что, изучая мировоззрение вошедших в депрессивную субкультуру (и, тем более, сообщества «синих китов») подростков и, тем более, стремясь практически с ними работать, взрослый должен пропустить через себя их философию, их взгляды на жизнь, встретиться со своим «внутренним депрессивным подростком» и, пройдя тяжкий путь сам, выводить из-под власти влечения к смерти другого человека. Только административными методами и обращением к психиатрам (что тоже, конечно, надо делать) проблему не решишь.
Полезно помнить слова Эриха Ноймана: «Осторожнее! Говорим мы себе. Если это дегенеративно, то и мы являемся дегенератами, поскольку бесчисленное множество индивидуумов переживает то же самое отчуждение»[26].
Речь идет о внутренней серьезной работе, работе над собой, от которой во многом зависит существование, безопасность российского общества и жизнь наших близких!
Литература:
1. Абрамова Г.С. «Возрастная психология», М, 1999
2. Дольто Ф. «На стороне подростка», М, 1997
3. Лакан Ж. «Семинары. Кн. 1. Работы Фрейда по технике психоанализа (1953/54)». М., 1998..
4. Личко А.Е. «Психопатии и акцентуации характера у подростков», Л, 1983;
5. Медведев В.А. «Террор как основание коммуникативной ку∅льтуры XXI века: от понимания к интерпретации http://www.vapp.ru/docs/terror/»
6. Ницше Ф. «Веселая наука», М, 2007
7. Нойманн Э. «Происхождение и развитие сознания», М, 1998
8. Психология личности в трудах отечественных психологов, хрестоматия, СПб, 2002;
9. Сайт «Общественный контроль». Источник: https://ok-inform.ru/obshchestvo/86693-chto-delat-esli-rebenok-stal-kitom.html
10. Сайт «Topnews» . Источник: http://www.topnews.ru/news_id_56676.html
11. Философский словарь / Под ред. И.Т. Фролова. – 4-е изд.-М, 1981.
12. Фрейд З. «Психология бессознательного», М, 1989;
13. Хиллман Дж, «Опус психологии: сотворение души», М, 2008.
14. Эриксон Э. Идентичность: юность и кризис. М., 1996
15. Эриксон Э. «Детство и общество», СПб, 1996
16. Юнг К.Г. Психология бессознательного. М., 1994
17. Юнг К.Г. «Трансцендентная функция», М, 1996
А
[1] Сайт «Общественный контроль». Ис точник: https://ok-inform.ru/obshchestvo/86693-chto-delat-esli-rebenok-stal-kitom.html
[2] Личко А.Е. «Психопатии и акцентуации характера у подростков», Л, 1983, стр. 45
[3] Личко А.Е. «Психопатии и акцентуации характера у подростков», Л, 1983, стр. 15
[4] Личко А.Е. «Психопатии и акцентуации характера у подростков», Л, 1983, стр. 31
[5] Сайт «Topnews» . Источник: http://www.topnews.ru/news_id_56676.html
[6] Личко А.Е. «Психопатии и акцентуации характера у подростков», Л, 1983, стр. 32
[7] Философский словарь / Под ред. И.Т. Фролова. – 4-е изд.-М, 1981, стр. 267
[8] Философский словарь / Под ред. И.Т. Фролова. – 4-е изд.-М, 1981, стр. 153
[9] Фрейд З. «Психология бессознательного», М, 1989, стр. 45
[10] Юнг К.Г. «Трансцендентная функция», М, 1996, стр. 205
[11] Хиллман Дж, «Опус психологии: сотворение души», М, 2008, стр. 114
[12] Эриксон Э. «Детство и общество», СПб, 1996, стр. 265
[13] Абрамова Г.С. «Возрастная психология», М, 1999. Стр. 317
[14] Эриксон Э. «Детство и общество», СПб, 1996, стр. 58
[15] Эриксон Э. «Детство и общество», СПб, 1996, стр. 327
[16] Дольто Ф. «На стороне подростка», М, 1997, стр. 186
[17] Лакан Ж. «Семинары. Кн. 1. Работы Фрейда по технике психоанализа (1953/54)». М., 1998. Стр. 52
[18] Эриксон Э. Идентичность: юность и кризис. М., 1996,стр. 118
[19] Ницше Ф. «Веселая наука», М, 2007, стр. 76
[20] Юнг К.Г. Психология бессознательного. М., 1994, стр. 301
[21] Нойманн Э. «Происхождение и развитие сознания», М, 1998, стр. 239
[22] Психология личности в трудах отечественных психологов, хрестоматия, СПб, 2002, стр. 354
[23] Медведев В.А. «Террор как основание коммуникативной ку∅льтуры XXI века: от понимания к интерпретации https://vapp.ru/biblio/medvedev-v-a/medvedev-v-a-terror-kak-osnovanie-kommunikativnoj-kultury-xxi-veka-ot-ponimaniya-k-interpretatsii/
[24] Психология личности в трудах отечественных психологов, хрестоматия, СПб, 2002, стр. 355
[25] Психология личности в трудах отечественных психологов, хрестоматия, СПб, 2002, стр. 253
[26] Нойманн Э. «Происхождение и развитие сознания», М, 1998, стр.250
