Продолжение беседы с руководителем Русского экономического общества Валентином Катасоновым о жизни и творчестве выдающегося мыслителя Константина Леонтьева.
«ЗАВТРА». Итак, мы подошли к девятому положению социологии Леонтьева.
Валентин КАТАСОНОВ. Оно звучит так: появление социологической науки – признак умирания общества. Социология – одна из форм самопознания общества. Леонтьев показывает, что внимание к развитию общественных наук появляется у людей и политиков тогда, когда цивилизация вступает в стадию упрощения и распада. Тут полная аналогия с человеком и медициной: человек начинает активно интересоваться медицинской наукой во второй половине своей жизни, когда он вступает в фазу незаметного умирания, особенно когда у него возникают серьезные болезни.
«ЗАВТРА». И в этом – большая мудрость. А дальше?
Валентин КАТАСОНОВ. Положение 10. Боль как понятие натуралистической социологии Леонтьева. Будучи по образованию медиком, Леонтьев оснащает свою социологию некоторыми понятиями, которые до него никто не использовал. Например, сравнивая общество с живым организмом, он вводит понятие «боли». Конечно, никакими инструментами эту социальную «боль» не зафиксируешь, это очень субъективное понятие. Однако оно помогает Леонтьеву лучше описать состояние общества и его динамику. Впрочем, Леонтьев полагает, что «боль» существует на всех трёх стадиях развития цивилизации, без неё нет живого общества. Кстати, Леонтьев, имея особую способность чувствовать социальный мир, чуть ли не физически ощущал те моменты в истории человечества, когда боль была особенно острой. Будучи врачом по образованию, Леонтьев подчёркивал, что боль неизбежна и необходима обществу.
«ЗАВТРА». Тогда он неизбежно должен был бы проанализировать понятие «страх».
Валентин КАТАСОНОВ. Правильно. И положение 11 звучит так: «Страх как главная скрепа общества и двигатель истории».
Социальную жизнь невозможно также понять без такой ключевой для Леонтьева категории, как «страх». Здесь Леонтьев выступает оппонентом русским философам, особенно славянофилам, которые считали, что общественная жизнь должна выстраиваться на базе любви. Леонтьев полагает, что славянофилы – фантазёры и мечтатели.
«ЗАВТРА». Почему?
Валентин КАТАСОНОВ. Любовь – недосягаемое состояние для обычного человека. В крайнем случае, он допускает любовь биологического происхождения (любовь матери к ребёнку). Настоящая, высшая любовь духовного свойства доступна лишь единицам, монахам, да и то не далеко не всем. Страх и только страх – скрепа общества. Хороши те правители, которые это усвоили и используют в своей политике. Леонтьев признаёт, что есть два вида страха:
а) страх человека перед другим человеком, другими людьми, начальником, хозяином, царем;
б) страх перед Богом.
«ЗАВТРА». Тогда, по мнению Леонтьева, желательно было бы, чтобы в обществе было больше страха?
Валентин КАТАСОНОВ. Да, но перед Богом, а не перед людьми. Страх Божий – основа крепости государства. Именно поэтому, по мнению Леонтьева, русское самодержавие отличалось большой крепостью. С данным положением Леонтьева трудно не согласиться, но оно явно не укладывается в прокрустово ложе «натуралистической» социологии Леонтьева. «Натуралист» Леонтьев время от времени вынужден апеллировать к духовной сфере жизни человека и общества.
«ЗАВТРА». У него ведь было ещё одно положение – о невозможности построения «рая не земле».
Валентин КАТАСОНОВ. Как раз положение 12. Леонтьев подвергает резкой критике почти все существующие социологические воззрения и школы за то, что они исходят из посылки, что земная история человечества не имеет конца. Отсюда рождается ни на чём не основанный оптимизм и вера в возможность построения «светлого будущего», «рая на земле». Это очень опасное заблуждение, разновидность религиозной веры. Оно, во-первых, противоречит законам природы, «органического развития». Во-вторых, находится в прямом противоречии с положениями христианства, Священного Писания о конечности земного мира и земной истории. Православная Церковь на протяжении многих веков последовательно боролась с ересью хилиазма – верой в возможность существования Царства Божьего на земле (условно – в течение тысячи лет). Следствием подобного научно-социологического обмана (научно-социологического хилиазма), по мнению Леонтьева, является неправильная государственная политика и неправильное выстраивание жизни на уровне семьи и отдельно взятого человека. Чем больше общество секуляризируется, тем больше иллюзий, тем больше ошибок. Здесь Леонтьев останавливается, поскольку более глубокий анализ последствий таких ошибок выходит за рамки «натуралистической» социологии Леонтьева. Об этом лучше могут сказать богословы, а Леонтьев богословом себя не считал.
«ЗАВТРА». Известно также о критике Леонтьевым ключевых понятий научно-социологического хилиазма: прогресс, равенство, демократия, социализм и т. п.
Валентин КАТАСОНОВ. Это уже положение 13. Какое прикладное значение может играть социология Леонтьева? Прежде всего, она избавляет людей от многих иллюзий. Основными такими иллюзиями и обманами, которые в обществе ХIХ века насаждались официальной наукой, политиками, средствами массовой информации, литераторами, были такие «маяки», как социализм, прогресс, либерализм, эгалитаризм (идеология равенства), демократия, технические достижения, конституция, «правовое государство» и т. п. Леонтьев подробно разъясняет, что стоит за каждым из этих понятий. А стоит за всеми этими «маяками» упрощение, разложение, смерть. Среди перечисленных выше ложных «маяков» Леонтьев особо выделяет либерализм.
«ЗАВТРА». То есть либерализм по Леонтьеву – вирус разложения общества?
Валентин КАТАСОНОВ. Как раз его положение 14. Теме либерализма у Леонтьева уделяется особое внимание (чуть ли не половина всего им написанного). Либерализм Леонтьев рассматривает в самом широком смысле этого слова. Либерализм – многоголовая гидра, причём отдельные головы порой не имеют видимой связи с самой гидрой либерализма. Либерализм проникает во все поры и клетки общественного организма, используя для этого такие институты, как школа, культура, наука, средства массовой информации и даже официальная религия. Активная экспансия либерализма в немалой степени объясняется тем, что он «освящается» официальной наукой. Сама по себе наука в эпоху победы буржуазных революций приобретает признаки религии, замещая и вытесняя из жизни человека Бога и Церковь. Точно так же и либерализм становится неофициальной религией. Делается всё возможное для того, чтобы «средний европеец» воспринимал догматы либерализма не как религию, а как продукт «позитивного знания».
«ЗАВТРА». Давайте напомним, какие положения являются важнейшими догматами либерализма.
Валентин КАТАСОНОВ. Их несколько:
а) о бесконечности земной истории, о возможности построения рая на земле, о первенстве науки над религией;
б) о гуманизме (человек становится на место Бога и становится объектом поклонения);
в) о демократии (как высшей форме политической организации общества по отношению к монархии и другим формам);
г) о первенстве права над моралью и религиозными нормами («правовое государство») и т. д.
Эти и другие «догматы» либерализма «открываются» и «обосновываются» «наукой». Прежде всего, социальными «науками» типа философии, истории, социологии, экономики. Но в ХIХ веке на религию либерализма стали работать и «науки» естественные. Достаточно вспомнить «теорию происхождения человека», которая формально возникла в недрах биологического знания. Став служанками либерализма, науки естественные стали превращаться в науки «противоестественные». Леонтьев не раз показывает своё скептическое, даже острокритическое отношение к тогдашней официальной науке.
Следует отметить ещё одну особенность либерализма. Он похож на яд, который действует постепенно, его влияние растянуто во времени. Догматы либерализма на самом деле никакие не догматы (догматы вечны), а некие «бабочки-однодневки», сменяющие друг друга. Тактика либерализма такова, чтобы люди не отвергали его «догматы», а принимали как «естественные», «полезные» и даже «приятные». Но в последние времена, как отмечает Леонтьев, либерализм, окончательно отравив и подчинив себе человека, сбросит свои маски. Люди увидят, что за этими масками скрывается сатанизм. Либералы всех мастей и времён – предтечи антихриста.
«ЗАВТРА». Как сложно не согласиться с таким выводом. Но дальше, пожалуйста, дальше!
Валентин КАТАСОНОВ. Положение 15. Технический прогресс как форма религиозной веры.
Одной из наиболее крупных голов гидры либерализма, по мнению Леонтьева, является технический прогресс. Вернее, не сам технический прогресс, а вера в его безграничные возможности.
«ЗАВТРА». Это и сегодня более чем актуально!..
Валентин КАТАСОНОВ. Уже Леонтьев жил как раз в то время, когда мир начал покрываться сетью железных дорог, быстро развивалось телеграфное сообщение, появился телефон. А в разных отраслях промышленности повсеместно использовались паровые машины, появились первые двигатели внутреннего сгорания и первые электрические двигатели. Улицы и дома стали освещаться электричеством и т. п. Технический прогресс второй половины ХIХ века резко активизировал веру людей в то, что с его помощью можно будет построить рай земной на земле. Возникла «технократическая» версия ереси хилиазма. Подобного рода надежды Леонтьев характеризует как религиозную веру. Он, в частности, в своей работе «Средний европеец как идеал и орудие всемирного разрушения» анализирует взгляды английского экономиста Джона Стюарта Милля на технический прогресс, называя их «верой», не имеющей никаких рациональных объяснений. Леонтьев иронично отмечает: «Милль говорит там и сям, что в прогресс нельзя не верить. И мы, правда, верим в него; нельзя не верить в воспаление, когда пульс и жар, и даже движения судорог сильны, и сам человек слаб…». В этой фразе Леонтьев показывает, что этот самый прогресс не делает даже современного ему человека счастливым и более обеспеченным. В упомянутой работе Леонтьева мы встречаем такие выражения: «бешенство бесплодных сообщений, которое овладело европейцами», «воспалительное, горячечное кровообращение дорог, телеграфов, пароходов, агрономических завоеваний, утилитарных путешествий» и т. п.
Впрочем, кроме технического прогресса Леонтьев рассматривал и другие виды прогресса: научный, экономический. Последние виды мало чем отличаются от технического прогресса, так как также опираются на иррациональную веру в их способность преобразовать общество. Это дополнительные головы гидры либерализма. Для нас сегодня, в ХХI веке особенно актуален феномен веры в экономический прогресс. Часто эта вера облекается в популярные теории экономического роста.
«ЗАВТРА». И далее Леонтьев должен неизбежно подойти к разрушительному характеру научного, технического, промышленного, экономического прогресса.
Валентин КАТАСОНОВ. Это говорится в его положении 16. Описание Леонтьевым различных видов прогресса не ограничивается выводом, что все эти прогрессы становятся предметом религиозной веры человека, который отошёл от христианства. Другим, не менее важным, является вывод о их разрушительном характере. Разрушительное действие этих прогрессов объясняется тем, что имеет место гипертрофированное развитие научной деятельности, техники и промышленности. Это развитие выходит далеко за пределы реальных потребностей общества. Прогресс ориентирован на удовлетворение преимущественно ложных и избыточных потребностей. Негативные, разрушительные последствия научно-технического и промышленно-экономического прогресса нарастают быстрее, чем происходит удовлетворение жизненно необходимых потребностей человека.
«ЗАВТРА». Что мы и видим ныне…
Валентин КАТАСОНОВ. Конечно! Таким образом, происходит ускорение всех видов прогресса на фоне деградации человека. К. Леонтьев прекрасно показывает, что человек, которые не понимает смысла жизни и истинных своих потребностей, становится жертвой так называемого «прогресса». К. Н. Леонтьев одним из первых не только в России, но и в мире показал неизбежность экологического кризиса. В этом отношении очень показательна статья Леонтьева «Епископ Никанор о вреде железных дорог, пара и вообще об опасностях слишком быстрого движения жизни» (1886). В ней он показал, каким образом технический и промышленный прогресс делает человека заложником этого прогресса. Заставляя его расширять постоянно все виды производств, которые бы обеспечивали новые виды техники. При этом возникают такие последствия, которые затрагивают как живущих в данный момент людей, так и будущие поколения. Конкретно Леонтьев говорит об исчерпании невоспроизводимых природных ресурсов, истощении почв, уничтожении многих видов растений и животных, загрязнении окружающей среды (особенно в городах). Особенно Леонтьев как эстет обращает внимание на то, что уничтожается красота природы и всего мира. Конечной жертвой всех видов прогресса оказывается сам человек (разрушение не только его физического тела, но также духовного начала). Прогрессу (как его понимают либералы) Леонтьев противопоставляет «органическое развитие».
«ЗАВТРА». А как Константин Николаевич рассматривает роль государства?
Валентин КАТАСОНОВ. Обратимся к его положению 17. Государство как центральная категория «натуралистической социологии» Леонтьева.
В центре «натуралистической социологии» Леонтьева находится государство, государственная власть (хотя в его метафизической иерархии это второй уровень после Бога). Оригинален «натуралистический» подход Леонтьева к объяснению и описанию государства. В природе организмы обладают индивидуальностью, которая удерживается «в форме» до самой смерти. Таковы же и государственные организмы. Идея государства, считал Леонтьев, заключена в его форме. Без формообразующей функции государства общество существовать не может, оно неизбежно «расползётся», «растечётся», развалится, начнётся анархия. «Форма есть деспотизм внутренней идеи, не дающий материи разбегаться». Эта мысль выделена курсивом в работе «Византизм и славянство». Отталкиваясь от этого постулата, Леонтьев постоянно ищет пути и способы укрепления государства, в первую очередь российского. По Леонтьеву, государство не только может, но обязано быть деспотическим. Сантименты в области государственного строительства не допустимы. Особенно в России с её монархическими традициями не допустимы никакие либеральные идеи типа «правового государства», «парламентаризма», «конституции», «конституционной монархии» и т. п.
Государство рассматривалось Леонтьевым не только как организм, но и как машина, сделанная людьми «полусознательно».
«ЗАВТРА». Такое понимание государства важно, поскольку определяло допустимые границы государственных реформ?
Валентин КАТАСОНОВ. Да. Реформировать можно лишь механизмы государственного управления, «механическую» часть государства. А вот в «органические» части государства с реформами лучше не лезть, можно обрушить всё государство и вызвать социальный хаос. Таким грубым и опасным «реформаторством» Леонтьев, в частности, считал требования либералов преобразовать русское самодержавие в конституционную монархию по типу английской. Леонтьев не был абсолютным реакционером (скажем, по типу К.П. Победоносцева), поскольку не только допускал государственные реформы, но даже считал их жизненно необходимыми. Правильнее его называть конструктивным консерватором.
«ЗАВТРА». Теперь о следующем его положении.
Валентин КАТАСОНОВ. Положение 18. Ослабление религиозного начала и усиление национализма как проявление социальной энтропии.
Леонтьев обращает внимание на то, что по мере секуляризации общества (а это, с его точки зрения, яркое проявление социальной энтропии) скрепы общества ослабляются. Религиозные скрепы во всё большей степени начинают замещаться скрепами, основанными на крови, племенных связях. Леонтьев констатирует усиление националистических процессов в обществе, а их последствия оценивает негативно. Он доказывает, что национализм в конечном счёте усиливает эгалитарно-либеральные процессы в той же Европе, ускоряя её «закат». С позиций своей социологии Леонтьев выступал против ложной и опасной идеи «панславизма» (объединение славянских народов в единую федерацию под эгидой России), которая была популярна в русском обществе. Леонтьев предсказывал усиление племенных начал в Германии, предсказывая появление там национал-социализма (хотя такого термина он не использовал).
«ЗАВТРА». А его «монархический социализм»?
Валентин КАТАСОНОВ. Здесь вернёмся к положению Леонтьева 19. «Подмораживание» процессов социальной энтропии.
Социология Леонтьева достаточно пессимистична и противоречива. Веет неким духом фатализма. Леонтьев сам это чувствует и ищет пути выхода из тупика. По большому счёту, всё, что ему удалось придумать, - организовать торможение (по выражению Леонтьева - «подмораживание») процесса социальной энтропии. Применительно к российской действительности инструментом такого «подмораживания» может и должно стать государство.
«ЗАВТРА». Причём только самодержавное государство, не ослабленное конституцией?
Валентин КАТАСОНОВ. Да. В результате у Леонтьева, ярого противника социализма, в его практических предложениях по спасению русско-византийской цивилизации появляется идея «монархического социализма». Здесь Леонтьев делает попытку увязать социализм и монархию. Впрочем, социализм в этих построениях не является самодовлеющей цивилизацией. Он выступает лишь в качестве социально-экономической политики русского самодержавия в рамках русско-византийской цивилизации. Леонтьев предупреждал, что если в России не удастся реализовать проект монархического социализма, то её может захлестнуть «пугачёвщина». В России может установиться жёсткий вариант материалистического социализма, основанного на рабском труде.
«ЗАВТРА». И, наконец, о его известном утверждении о сословности как условии устойчивости общества.
Валентин КАТАСОНОВ. Положение 20. Сословность у Леонтьева – такое же важное условие устойчивости общества, как крепкая государственная власть, основанная на самодержавии. Под сословностью Константин Николаевич понимал деление общества на отдельные группы, каждая социальная группа отличается от другой группы правами и обязанностями её членов. Права и обязанности относятся к сфере имущественных отношений, участию в политической жизни, военной службе и т. д. Сословность является средством защиты против социального смешения и последующего упрощения социальной структуры общества. Применительно к России Леонтьев выступает за сохранение таких сословий, как крестьянство, дворянство, духовенство, купечество, прочее мещанство. В России наступала эпоха капитализма со всеми его «прелестями». Сохранение сословной структуры общества, по Леонтьеву, должно было затормозить «подвижность капитала».
В Европе уничтожение сословий после буржуазных революций привело к тому, что большую часть общества стали составлять так называемые «средние европейцы». Он их ещё называет «обывателями», «буржуа», «бесцветными личностями». Когда Леонтьев называет европейца «буржуа», он имеет в виду не обязательно социально-экономическое его положение. Леонтьев как бы не замечает, что при капитализме возникли новые сословия: капиталистическая буржуазия и пролетариат (наёмные работники). Для него те и другие составляют единую «серую» массу. Он говорит об ограниченности мировоззрения такого «среднего европейца», его безбожии, примитивном материализме и т. п.
«ЗАВТРА». Слом сословных перегородок в обществе неизбежно ускоряет процесс эгалитаризма.
Валентин КАТАСОНОВ. Безусловно. Лозунги эгалитаризма (равенства) и ликвидации сословий стояли рядом на знамени буржуазной революции. Социалистические революции, как предвидел Леонтьев, сотрут последние различия между остатками традиционных сословий и различия между новыми сословиями капиталистического общества (капиталистическая буржуазия, пролетариат). Он рассматривал это не как достижение, а как величайшую трагедию. Бессословное общество неизбежно войдёт в состояние анархии и хаоса. В качестве некоего паллиатива Леонтьев предлагал для России особый тип социализма, в котором будет существовать сословность. Последователи Леонтьева в ХХ веке трансформировали идею сословности в идею корпоративизма. Примерами государств жёстко корпоративного образца в прошлом веке были Германия, Испания времён Франко, Португалия Салазара.
«ЗАВТРА». Так какое же влияние оказала социология Леонтьева на современность?
Валентин КАТАСОНОВ. В чистом виде «натуралистической социологии» Леонтьеву создать не удалось. Формально эта социология, как не раз отмечал сам Леонтьев, никак не противоречит христианству. Но внимательный анализ его работ показывает, что этому мыслителю без учёта роли религии и Церкви не удаётся никак обойтись. Он и сам признаёт, например, что скрепы общества крепче в том случае, когда в обществе преобладает страх Божий над страхом перед людьми (фактически – животным страхом). Что «монархический социализм» можно реализовать лишь при сильном государстве, а сильного самодержавного государства в Российской империи не может быть без крепкой Восточной Церкви и веры народа. Что принятие конституции в России означало бы утрату сакрального благоговения русского мужика перед царём как помазанником Божиим. В общем, «самодостаточной» «натуралистической социологии» у Леонтьева не получилось. Более того, под конец жизни у Константина Николаевича возникли серьёзные сомнения в том, что эстетический критерий является высшим мерилом для оценки социальной жизни. Он стал всё чаще признавать приоритет духовно-религиозных критериев и начал.
Наверное, знатоки творчества Леонтьева скажут, что приведённый выше список из 20 положений его социологии является неполным. И будут правы. Не хотел его расширять. Пусть лучше наши современники читают книги К. Леонтьева.
«ЗАВТРА». Но ведь социологическое наследие Леонтьева крайне актуально для нас, живущих в ХХI веке.
Валентин КАТАСОНОВ. С этим не поспоришь. За прошедшее после смерти Леонтьева время вышло громадное количество публикаций, посвящённых его творчеству. Прав был Н. Бердяев, который в своей известной работе «Константин Леонтьев (очерк из истории русской религиозной мысли)» отмечал некую фаталистичность, пессимизм и обречённость социологии Леонтьева. Бердяев сравнивал мировоззрение Константина Николаевича с пантеизмом (Бог «растворён» в природе), бесконечно далёким от христианского миропонимания. Впрочем, некоторые православные исследователи полагают, что у Леонтьева не пантеизм, а деизм (Бог создал наш мир, а после этого «дистанцировался» от созданного им мира), что не менее далеко от истинного православия. Человек в философской конструкции Леонтьева лишён всякой свободы духовного выбора, он фактически заложник и невольник этого материального мира. А идея «Царства Божия», как отмечают некоторые критики православного направления, у Леонтьева вообще оказывается «за кадром» его философских изысканий. Действительно, Бог у Леонтьева оказывается «за кадром» его изысканий, но не «за кадром» его личной жизни. Более того, Бог оказывается в центре его личной жизни. Может быть, благодаря этому ему так хорошо удаётся рассмотреть окружающий его физический и социальный мир. Но это особая тема, тема гносеологического метода (метода познания) Леонтьева.
Даже самые непримиримые критики Леонтьева (коих, кстати, немало) вынуждены признать: многие прозрения, предсказания, предчувствия Леонтьева сбылись.
«ЗАВТРА». Какие из них применительно к России?
Валентин КАТАСОНОВ. Это и конституция (которой так боялся Леонтьев), и русские революции, и сталинский социализм. Применительно к миру и другим странам: мировая война, германский национал-социализм, дальнейший «закат Европы». Конечно, было бы наивно на этом основании делать вывод, что «натуралистическая социология» Леонтьева может использоваться как универсальное средство для прогнозирования будущего. Думаю, что предсказания Леонтьева оказались достаточно точными не в силу того, что он использовал какую-то теорию, а в первую очередь по причине его сильно развитой интуиции. И это, кстати, важный урок для нас, кто воспитан или продолжает воспитываться в духе протестантского рационализма (так, к сожалению, устроена наша система образования). Интуиция – не менее важный инструмент мировосприятия, чем рациональное познание, основанное на формальной логике. Интуиция – важное свойство русского ума, недоступное европейцу, особенно немцу (у славянофилов это неплохо объяснено). Думаю, что прозорливость Леонтьева имела духовные основания. Всё-таки он был христианином, с годами его жизнь становилась всё более аскетической, он общался с монахами сначала с Афона, а потом из Оптиной пустыни.
«ЗАВТРА». Его духовным наставником был Амвросий Оптинский!
Валентин КАТАСОНОВ. Да. Сам Константин Николаевич за несколько месяцев до смерти принял монашеский постриг. Острота его духовного зрения возрастала, он видел «сквозь время». Личность Леонтьева – пример яркого дуализма. В своей личной религиозной жизни для него нет ничего выше Церкви, Священного Писания, Святых Отцов, церковных догматов, правил, послушания духовному наставнику. В этой личной религиозной жизни для него духовное безо всяких оговорок было выше всего земного, включая эстетику. А вот в светской жизни, в писательской деятельности он давал полную волю своим чувствам, особенно эстетическим. И очень ревниво следил за «чистотой» своей «натуралистической социологии», старался не допускать в своих рассуждениях ссылок на первопричины духовно-религиозные. Впрочем, это ему плохо удавалось. Такие ссылки встречаются то там, то сям. Полной «сходимости» религиозного и эстетического начал, к большому для Леонтьева сожалению, не получалось. Лишь в последний год перед смертью наметилось преодоление тяжёлого для Константина Николаевича состояния раздвоенности. Справедливости ради надо признать, что такой же раздвоенностью страдали и многие другие мыслители (писатели, философы, учёные), жившие и творившие в России в конце ХIХ – начале ХХ вв. Такие, например, как Н. Бердяев и С. Булгаков.
Ни в коем случае нельзя абсолютизировать «натуралистическую социологию» Леонтьева. Но применять её можно и нужно.
«ЗАВТРА». Если не забывать, что эта социология предназначена для описания и объяснения материальной составляющей общественной жизни.
Валентин КАТАСОНОВ. Правильно. То есть прежде всего экономики. Признаюсь, не будучи ещё знакомым с социологией Леонтьева, я, тем не менее, для объяснения экономики студентам постоянно прибегал к сравнениям с человеческим организмом. Например, денежное обращение сравнивал с кровообращением, центральный банк – с сердцем, товарно-денежные отношения – с процессами метаболизма (обмена веществ), человека со всем многообразием его экономических функций – с клеточкой организма и т. п. Думаю, что прикладное использование «натуралистической социологии» Леонтьева в целях исследования и преподавания экономики очень перспективно (несмотря на то что размышления Леонтьева были весьма далеки от предметов экономических).
Нынешние СМИ настойчиво нас «грузят» такими понятиями, как «социальный прогресс», «экономический прогресс», «научно-технический прогресс», «цивилизованный мир», «международное сообщество», «демократия», «либерализм», «общественные идеалы», «мнение науки» и т. п. В том, чтобы наши граждане быстрее и без вопросов «заглатывали» все эти небезопасные для умственного здоровья «конфетки», нашим СМИ очень активно помогает официальная социальная (общественная) наука и система образования. Кстати, Леонтьев еще в 80-е годы ХIХ века констатировал, что в русские школы пришёл материализм и атеизм, учителя фактически готовили будущих революционеров. Он прямо говорил, что лет через двадцать эти дети будут требовать конституции и свергать царя. Интересно, что будут делать лет через двадцать (а может, и раньше) наши сегодняшние школьники? События на Украине подсказывают нам ответ.
«ЗАВТРА». В некоторых лукавых понятиях, таких, например, как «демократия» или «либерализм», наши люди уже начали немного разбираться.
Валентин КАТАСОНОВ. Как говорится, жизнь подсказала и научила за двадцать лет жизни в «демократической» России в условиях полной «либерализации» экономики и общественного порядка. Но некоторые слова-маяки нам по-прежнему кажутся очень приличными и даже привлекательными. Например, «научно-технический прогресс». А ведь еще в ХIХ веке Константин Леонтьев показал в целом ряде своих работ, что этот самый «научно-технический прогресс» (НТП) подобен «троянскому коню». Конечно, если над нами взорвут атомную бомбу, мы сразу сумеем оценить все «плюсы» и «минусы» этого самого НТП, но лучше бы к правильным выводам прийти пораньше. Не спешите спорить со мной и с Леонтьевым по поводу НТП, лучше почитайте Леонтьева. Уверяю вас, вы о многом задумаетесь. Вообще я не призываю во всём соглашаться с Леонтьевым. Я и сам с ним далеко не во всём согласен. Но вот что самое ценное в Леонтьеве: он заставляет задуматься над тем, что нам до этого казалось «очевидным», «естественным», «доказанным наукой».
Беседовал Александр Владимиров
продолжение следует
