За день до очередного заседания Секретариата ЦК, 18 января 1982 года Суслов лёг в Кунцево на обследование. На этом настоял начальник четвёртого главка Минздрава Евгений Чазов.
"Конечно, годы брали своё, — вспоминал Борис Пономарёв (Борис Николаевич Пономарёв в описываемое время занимал должность заведующего Международным отделом ЦК КПСС. — Прим. ред.), — и Михаилу Андреевичу всё труднее было работать. Как было положено, он перед отпуском поехал обследоваться в кунцевскую больницу. За пару дней до этого мы побеседовали с ним. Он был в хорошем отпускном настроении. Сказал, что после его возвращения работы у нас прибавится. До сих пор не знаю, что он имел в виду".
По некоторым данным, Суслов имел в виду скорый пленум ЦК, на котором Брежнев вроде бы собирался запустить кардинальную реформу партийного и государственного аппаратов и ударить по коррупции.
По стечению обстоятельств где-то за год до диспансеризации Суслову заменили прикреплённого к нему врача Григорьева. Зять главного партийного идеолога Леонид Сумароков рассказывал:
"Личным врачом Суслова (существовала такая "должность" при членах Политбюро) в последнее время его жизни был некто Лев Александрович Кумачёв. Он был ещё довольно молодым человеком, лет около сорока. Был аттестован по линии КГБ, имел офицерский чин, по национальности — еврей. Ранее, в какой-то период времени, работал на оперативном медицинском микроавтобусе, доставлявшем людей в вытрезвитель.
Не знаю, по каким принципам его подбирали на этот ответственный участок и как оценивался его предыдущий опыт в медицинской практике. Возможно, что высоко, но на посту лечащего врача он сменил вполне надёжного, хотя и престарелого, знающего, очень интеллигентного (чего нельзя было сказать об откровенно примитивном Кумачёве), долгие годы работавшего с Сусловым врача Григорьева, прекрасно знакомого с проблемами и характером своего пациента".
Повторю: на обследование Суслов лёг 18 января. А на следующий день не стало Семёна Цвигуна. По официальной версии, он болел раком и, не имея больше сил бороться с болезнью, застрелился. По другой — ему кто-то помог уйти на тот свет, лишь бы не состоялась его встреча с Брежневым. Видимо, кто-то страшно боялся, что Цвигун мог доложить Брежневу нечто такое, после чего могли полететь головы и в Кремле, и на Лубянке.
Позже один из преданных Андропову людей — генерал Филипп Бобков — бросил тень на Суслова. Мол, Цвигун был очень честен и хотел вывести на чистую воду всех причастных к коррупции лиц, даже дочь Брежнева, но Суслов этому воспротивился.
"Наиболее распространённой версией причины самоубийства Цвигуна, — писал Бобков, — явилась ссора с М.А. Сусловым, который не разделял его точку зрения на борьбу с коррупцией, а Цвигун стоял на своём. Понимая, что силы неравны и Суслова ему не одолеть, Цвигун как человек принципиальный не нашёл иного выхода, как покончить с собой".
Суслова все дни, пока он лежал в Кунцеве, навещала дочь Майя Михайловна. Не был исключением и вечер 21 января. Отец и дочь вместе посмотрели по телевидению передачу о Ленине. Дальше Суслов собрался принять лекарство и пойти прогуляться. На следующий день он планировал уже выписаться. Но на прогулке ему неожиданно стало плохо.
Этот случившийся перепад в состоянии здоровья Суслова многим оказался непонятен.
"Чувствовал он себя вполне прилично, — вспоминал Пономарёв, — Там он отправился на прогулку. Неожиданно почувствовал боли в сердце. Ему становилось всё хуже. Он вернулся в своё помещение, где в это время была его дочь Майя. Она бросилась к Михаилу Андреевичу, вызвала врачей".
А вот что рассказывал другой сотрудник аппарата ЦК Валерий Легостаев:
"Суслов и на восьмом десятке жаловался по медицинской части разве что на боли в суставах руки. Умер он в январе 1982-го оригинально. В том смысле оригинально, что перед смертью успешно прошёл в ведомстве Чазова плановую диспансеризацию: кровь из вены, кровь из пальца, ЭКГ, велосипед… И всё это, заметьте, на лучшем в СССР оборудовании, под наблюдением лучших кремлёвских врачей. Итог обычный: проблем особых нет, можно на работу. Он позвонил домой дочери, предложил вместе отужинать в больнице, чтобы с утра сразу ехать на службу. За ужином медсестра принесла какие-то таблетки. Выпил. Ночью инсульт".
Что же всё-таки произошло в трагический вечер 21 января?
Как рассказывал Леонид Сумароков, вечером 21 января лечащий врач Кумачёв дал его тестю какое-то свежее лекарство, но почему-то не посчитал нужным подчеркнуть своему пациенту, что препарат новый. Всё это происходило на глазах дочери Суслова. Увидев таблетку, она догадалась, что это какое-то другое, раньше не принимавшееся её отцом лекарство. Но отреагировать на это Майя Михайловна не успела: отец уже выпил лекарство.
Когда Суслов прервал прогулку и вернулся в палату, медперсонал Кунцевской больницы вызвал реанимационную машину. Однако автомобиль почему-то на территорию больницы не впустили. Потом последовал повторный вызов реанимационной бригады. Но прибывших врачей администраторы сначала направили в палату к маршалу Устинову и только потом к Суслову. В результате было потеряно много драгоценного времени. Произошло это по чьей-то халатности или кто-то умышленно порождал обстановку хаоса?
Сумарокову странным показалось и то, что Суслова в день приёма новых пилюль охранял неизвестный ему сотрудник КГБ, который раньше в охране его тестя не состоял.
По другой версии, кремлёвские врачи ждали указаний от убывшего на юг Чазова. Но Чазов, когда вернулся в Москву, застал агонию. Суслов находился в состоянии клинической смерти и уже ничто спасти его не могло.
В окружении Брежнева говорили, что Суслов долго не протянет. "В начале 1982 года, — вспоминал многолетний помощник генсека по международным вопросам Александров-Агентов, — Леонид Ильич отвёл меня в дальний угол своей приёмной в ЦК и, понизив голос, сказал: "Мне звонил Чазов. Суслов скоро умрёт. Я думаю на его место перевести в ЦК Андропова. Ведь, правда же, Юрка сильнее Черненко — эрудированный, творчески мыслящий человек".
Что точно известно? Кремль вызвал из Минеральных Вод Чазова.
"Когда днём, — вспоминал главный кремлёвский эскулап, — мы были у него, он чувствовал себя вполне удовлетворительно. Вечером у него внезапно возникло обширное кровоизлияние в мозг. Мы все, кто собрался у постели Суслова, понимали, что дни его сочтены, учитывая не только обширность поражения, но и область мозга, где произошло кровоизлияние. Так и оказалось. Через три дня Суслова не стало".
В коридоры Старой площади информация о предсмертном состоянии Суслова просочилась лишь утром 25 января.
"Сегодня утром, — записал 25 января в свой дневник Анатолий Черняев (Анатолий Сергеевич Черняев в описываемое время был помощником Б.Н. Пономарёва. — Прим. ред.), — позвал меня Пономарёв. Встал и неожиданно сообщил, что Суслов совсем плох. 11-го, помню, он согласился на статью об итальянцах. Потом лёг в больницу на обследование. Через неделю выяснилось, что всё в порядке. А три дня назад — удар (кровоизлияние). И вот с тех пор — без сознания. В этом году ему, мол, должно было быть 80 лет. И начал летальную речь, неожиданную, потому что никогда он Суслова не жаловал, как, видимо, и тот его, а все подозревали, что именно он, Суслов, не пропускает Б.Н. в члены Политбюро. (Мнение, впрочем, не подтверждённое. Думаю, что этого скорее Брежнев не хочет!).
Так вот: вы, говорит, не представляете, какова его роль во всех наших партийных и политических делах… и в этом… (показал руками), из чего я должен был понять — в регулировании отношений и определении позиций верхушки.
Я ответил, что представляю. Со своей стороны добавил, что он даже МИД, Громыку умел обуздывать. И тот смирялся беспрекословно. Его мнение было абсолютным: в Секретариате, в Политбюро, никто и не задумывался, согласовывает он его с Брежневым или нет.
Б.Н. продолжал: конечно, мол, от каких-то дел он уходил, тянул иногда, не хотел чего-либо. Но его достоинство было в том, что он руководствовался только интересами дела. Никаких привходящих, особенно личных мотивов, кумовства и т. п. у него никогда не замечалось. Все это знали. И на этом во многом строился его огромный авторитет в партии. Он никого "своих" никогда ниоткуда не тянул. У него не было любимчиков, "родственных" предпочтений и выдвижений. Здесь он был принципиален. Да и личный интерес, если он вообще у него был как таковой, никогда не вылезал наружу… Что-то теперь будет?!"
В тот же день, 25 января 1982 года свой доклад в ЦК направил Чазов. Он сообщил:
"У тов. Суслова М.А., 1902 года рождения, страдающего выраженным атеросклерозом сосудов головного мозга и сахарным диабетом с хронической недостаточностью мозгового кровообращения, находящегося на лечении в Центральной клинической больнице Четвёртого главного управления при Минздраве СССР, развилось острое нарушение мозгового кровообращения в стволе головного мозга с левосторонним параличом и нарушением дыхания.
Состояние крайне тяжёлое.
Проводится соответствующее лечение" (РГАНИ, ф. 81, оп. 1, д. 677, л. 10).
К тому времени Чазов, по сути, был уже бессилен. Смерть Суслова наступила 26 января.
"Майя Михайловна, — рассказывал Леонид Сумароков, — позвонила Андропову, потом Горбачёву, жену которого, да и его самого, в тот период, казалось, довольно близко знала. Горбачёв как будто "дежурил на телефоне", возможно, ждал этого звонка и сразу снял трубку.
Говорил неожиданно сухо, отрывисто, "по-деловому", дескать, за ситуацией следим, не сомневайтесь, делаем всё необходимое. Майя понимала, что отца уже не вернуть, ждала чего-то другого: участия, чисто человеческого сочувствия, что ли… Была поражена, и больше ему сама никогда не пыталась звонить".
Стране же о смерти Суслова объявили лишь вечером 26 января.
"Умер вчера в 16.05, — записал 26 января в свой дневник тогдашний второй секретарь Пензенского обкома КПСС Георг Мясников, — а сообщают только сегодня вечером. Неужели трудно согласовать [текст некролога]. У Акимова: кто займёт его [Суслова] место? Может, Черненко. Русь обеднела кадрами. Вечером по телевидению: в составе комиссии по похоронам сначала Черненко, а за ним Кириленко. Кажется, зароют в землю".
Не дожидаясь похорон, высшее партруководство 27 января 1982 года дало указание тщательно обследовать кабинет Суслова. Это дело было поручено секретарям и помощникам скончавшегося члена Политбюро. Я нашёл в архивах акт. Он гласил:
"Мы, нижеподписавшиеся С.П. Гаврилов, Б.Г. Владимиров, Н.Я. Новокрещенов, Б.Ф. Цыбанев, Б.Е. Извозчиков, составили настоящий акт о том, что в сейфе М.А. Суслова в рабочем кабинете обнаружены:
1. Наличные деньги в сумме 3171 руб. 87 коп. (три тысячи сто семьдесят один рубль 87 коп.).
2. Сберегательная книжка на имя Суслова Михаила Андреевича, номер счёта 1953 в сберкассе № 1568/034 г. Москвы с вкладом на сумму 20905 руб. 12 коп. (двадцать тысяч девятьсот пять рублей 12 коп.).
3. Квитанции о сдаче М.А. Сусловым личных денежных сбережений в фонды:
а) в фонд досрочного завершения пятилетки — 4000 рублей 24 апреля 1974 г.; 3000 рублей — 21 марта 1975 г. Всего 7000 рублей;
б) в фонд мира: 3000 руб. 14 июня 1968 г.; 1500 руб. 9 января 1979 г.; 1500 руб. 16 января 1980 г.; 3000 руб. 23 декабря 1980 г.; 2000 руб. 11 декабря 1981 г. Всего 11000 рублей.
4. Квитанции (12) о зачислении по указанию М.А. Суслова в партийный бюджет авторских гонораров, причитающихся ему за изданные произведения в СССР и за рубежом, всего на сумму 13435 руб. 31 к. (тринадцать тысяч четыреста тридцать пять рублей 31 коп.).
5. Квитанции (18) о возврате в бухгалтерию УД ЦК КПСС валютных средств (командировочных), выданных М.А. Суслову в связи с выездами за рубеж и неистраченных им за время командировки, в следующих суммах: 4415 болгарских левов, 3360 венгерских форинтов, 1610 венгерских форинтов, 3700 французских франков, 4 английских фунта, 586 монгольских тугриков, 190,7 болг. левов, 223 доллара США, 1288,5 венг. форинтов, 2000 венгерских форинтов, 2809 румынских лей, 1350 французских франков, 439 кубинских песо, 1400 марок ГДР, 762 вьетнамских донгов, 9591 польских злотых, 1200 марок ГДР, 5000 польских злотых" (РГАНИ, ф. 81, оп. 1, д. 675, лл. 44–45).
На втором листе акта позже была сделана приписка, что все наличные деньги из сейфа и сберкнижку с вкладом почти на двадцать одну тысячу рублей помощники Суслова передали детям своего бывшего шефа.
Как видим, никаких огромных богатств Суслов не нажил. Наоборот, он до конца своих дней значительные средства передавал в различные фонды и зачислял в бюджет партии.
Похороны Суслова состоялись на Красной площади 29 января.
"По телевизору, — отметил в тот день Георг Мясников, — похороны М.А. Суслова. Не думал, что он первым уйдёт из "арсенала". В первой тройке за гробом Брежнев, Тихонов и Черненко. Такое впечатление, что путь ему [Черненко] на второе лицо в партии расчистился".
Интересное свидетельство оставил о похоронах Суслова и Анатолий Черняев. "Вчера, — записал он 30 января в свой дневник, — хоронили Суслова. Впервые я "шествовал" от Дома Союзов до Мавзолея. Продрог до окостенения.
Думаю, что это самая значительная смерть после Сталина. Не знаю, какую роль он сыграл в разоблачении "культа" и в XX съезде, но после этого он, как серый кардинал, определял всю главную расстановку сил в "верхушке". Решающей была его поддержка Хрущёва против Молотова и Ко в 1957 году. Думаю, именно он был инициатором сдерживания антикультовской стихии, хотя и "потянулся" за Хрущёвым во втором всплеске антисталинизма на XXII съезде (это, видно, надо было, чтоб покончить с молотовским наследием). Он сыграл главную роль и в свержении Хрущёва. Именно он произнёс обличительную речь на Октябрьском Пленуме 1964 года.
И, если б он хотел когда-либо стать "первым" (а он этого никогда не хотел), то именно он бы и стал тогда, в 1964 году, но он выдвинул Брежнева, а фактически — троицу: Брежнева, Косыгина, Подгорного.
Наконец, в начале 70-х ему принадлежало решающее слово в "ликвидации" троицы и единоличном выдвижении Брежнева. Помню Пленум 1973 года (тогда как раз назначили Громыко, Гречко и Андропова членами Политбюро). Впервые задуманы и были произнесены восхваления в адрес Л.И. Впервые (с большой неохотой, спорами и сомнениями, помню, как сопротивлялся этому Б.Н., когда я готовил проект резолюции) — впервые было документально зафиксировано слово "и лично"! С тех пор и пошло. Так вот, помню напряжённую атмосферу на Пленуме. Один за другим выходили на трибуну и пели хвалу. Но все ждали: выступит ли Суслов, а если выступит, что и как скажет. Он произнёс короткую речь, по делу. Никаких всхлипов и восторгов, даже просто преувеличений не позволил. Но сказал главное: "И лично товарищ Брежнев!" С тех пор мы и живём под этим по нарастающей.
Но тот Пленум и это поведение Суслова определили и ему прочное (вне всякой конкуренции, как Кириленко ни старался выслуживаться) второе место и безусловный неоспоримый автономный от Первого авторитет.
Впрочем, реальный, а не сделанный пропагандой и соображениями самосохранения и продвижения в верхушке, авторитет у него был издавна — с конца 50-х годов, на идеологическом уровне — даже с конца 40-х годов. И во многом это был скорее моральный авторитет, а не авторитарный, не от власти, так как в его бескорыстие, в его действительную скромность верили, знали, что ему не свойственна личностность, злопамятность, кумовство.
Да и не было у него, что называется, "своих" людей, "друзей" в сугубо родственно-личном плане. Это наш Савонарола, только без его жестокости".
Смерть Суслова обострила вопрос о будущем преемнике Брежнева. "Видимо, вверху всё расставилось, — записал 3 февраля 1982 года в свой дневник Георг Мясников. — К.У. [Черненко] вчера полетел на съезд КПФ в Париж. Провожал А. Кириленко. Может, к пленуму ближе будет борьба, но кому и как бороться? Нет сил. Всё окружено, обставлено, не подпускают".
Борьба действительно была. Но проходила под ковром. А уже в мае 1982 года на место Суслова был из КГБ переведён Юрий Андропов. Начинался новый раунд схватки за Кремль.
Что ещё? Вскоре после похорон Суслова при странных обстоятельствах погиб последний лечащий врач главного партийного идеолога — Лев Кумачёв. Его тело было обнаружено в салоне собственной машины. По официальной версии, Кумачёв задохнулся от выхлопных газов. Но в это мало кто поверил.
