Сфера естественного и пространство идеального
Чем отличаются друг от друга институт семьи в России и на Западе? Для того чтобы ответить на этот вопрос, позволим себе небольшой богословский и культурологический экскурс. Различия начинаются уже на самом раннем этапе, в первые века христианской эры. В четвёртом веке Римская империя стала христианским государством усилиями Константина Великого и его преемников. Однако с конца пятого века имперские институты на Западе прекратили своё существование, уступив место многочисленным варварским королевствам. Христианский Восток и Христианский Запад оказались в абсолютно разной политической и культурной ситуации, что не могло не отразиться на отношении к институту семьи.
На Востоке церковь стремилась воцерковить уже сложившиеся формы семейной жизни, базировавшиеся на римском праве. На Западе же церкви в значительной мере приходилось начинать с нуля, внедряя в массовое сознание представления о моногамном браке, казавшиеся самоочевидными, к примеру, для подданных Восточной Римской империи. В силу этих причин семья на православном Востоке оказалась в «пространстве естественного», на Западе — стала объектом своеобразной сакрализации.
Различия в подходах можно увидеть и сегодня на примере чинопоследования таинства венчания в православии и католицизме. В восточно-христианском варианте акцент делается на том, что брак соотнесён с природной, естественной стороной жизни человека. Авраам и Сарра, Исаак и Ревекка, Иаков и Лия, упоминающиеся в чине венчания, отсылают ко времени не только «до Нового Завета», но даже «до Моисея». Это нечто такое, что воспринимается как данность, которую, безусловно, нужно защищать от порока, греха, скверны. Но это не феномен, принадлежащий к сфере сакрального. Семья лежит в сфере обыденного. Неудивительно, что в рамках этой концепции православная церковь всегда разрешала разводы из икономии, снисхождения к человеческой природе.
Можно сказать и по‑другому: естественные отношения между мужчиной и женщиной — они в принципе «слишком человеческие» и потому не в фокусе внимания восточного христианства. Перед нами крепкая семья, супруги жили счастливо и умерли в один день? Отлично, так и должно быть. В семье проблемы, лукавый внёс в неё разлад? Такое тоже бывает, молитесь, и Бог вам будет в помощь. И то и другое — серьёзные, но не «топовые» темы. Это не история про то, как подвижник духовными очами узрел фаворский свет. И даже не про то, как православный император во главе своих легионов разгромил варваров. Истории про семью — это не истории про церковь или про империю. Это история про жизнь, которая просто течёт своим чередом. С другой стороны, семья в Византии была органично интегрирована в сакральнополитическую вертикаль, она была частью общины, община — частью фемы, экономически самодостаточного военно-административного округа, фема была частью империи, империя была внешней оградой церкви.
В свою очередь, западная церковь на рубеже первого и второго тысячелетий христианской эры провозгласила своей целью не «симфонию» духовного и материального, а доминирование, примат первого над вторым. В отношении государства это у нее явно не получилось, римская католическая теократия так и осталась «в проекте». Зато в отношении семьи результаты были иными. Западное духовенство, в отличие от восточного, было безбрачным, практиковало целибат. Сам по себе этот факт многое объяснял в восприятии брака в западном христианстве, в оптике католического священника, находящегося не в далёкой «пустыне», а среди людей, живущих повседневной жизнью. Психологическое давление среды и необходимость сопротивляться ей неизбежно формировало весьма специфический — максималистский взгляд на семью со стороны католического духовенства. Не как на естественную данность, а как на нечто сакральное, в буквально смысле соответствующее концепциям апостола Павла о браке как союзе двух людей, подобному союзу Христа и церкви. В конечном итоге это видение брака передалось и обществу, которое, по крайней мере, на словах, его разделяло.
Но у этой истории была и теневая сторона. Перенос отношений мужчины и женщины из «пространства естественного» в «пространство идеального» влёк за собой определённые изменения в восприятии женского начала в западном патриархальном обществе. С одной стороны, речь шла об идеализации, придании естественным отношениям возвышенного, духовного характера. Субкультура менестрелей и её апофеоз — культ Прекрасной Дамы стали итогом опыта «спиритуализации любви». С другой стороны, в западном религиозном искусстве началась эротизация женских образов, предвосхитившая наступление эпохи Возрождения. Третьим вектором стала демонизация женщины, интерпретация женского начала как источника искушений, скверны и, в конечном счёте, — служения дьяволу. Знаменитая «охота на ведьм» во времена инквизиции стала на этом направлении кульминационной точкой.
В каком‑то смысле современный западный феминизм, в том числе в его самым радикальных проявлениях, можно рассматривать как проявление той же самой тенденции, только с обратным знаком. Не сумев удержаться на высокой планке семейных ценностей, Запад сегодня скатывается в их тотальное отрицание, объявляя «репрессивной моралью» естественные представления о нравственности, добре и зле. Подобно тому, как в Средние века шла охота на матриархальных ведьм, на современном Западе идёт столь же иррациональный репрессивный поиск «демонов патриархата».
Городская атомизация и общинная соборность
На различия в изначальной концепции семьи в восточном и западном христианстве на следующем этапе наложились и различия в социальной структуре русского и западного общества. Эталонная западная семья формировалась в условиях европейского города с его цеховыми и ресурсными ограничениями. Поговорка «Мой дом — моя крепость» имела в этих условиях не только символический, но и буквальный смысл. Город отвергал идею коллективного «мы», европейский горожанин был по своему воззрению скорее индивидуалистом, чем коллективистом. Его семья была в каком‑то смысле продолжением его самого, первичным социальным атомом общественной ткани, органично входящим в цеховую, профессиональную, корпоративную конструкцию более высокого уровня. Отношения между мужем и женой в рамках такой конструкции были надёжны и прочны, однако это достигалось ценой ослабления других связей — между родителями и детьми, братьями и сёстрами, ближайшими соседями.
Протестантское мировоззрение, в основе которого лежала трактовка Завета с Богом через формальный, а не через содержательный аспект, то есть как договора, а не как союза между человеком и Создателем, также наложило свой отпечаток на семейные отношения. В дополнение к идее сакрализации семьи, восходящей к средневековому католицизму, под влиянием протестантизма получила широкое распространение концепция семьи как договора, которая оказала влияние на семейное право западных стран (широкое распространение брачного контракта, в котором регулируется не только статус личного имущества супругов, но их права и обязанности, вплоть до регламента приготовления пищи и уборки жилища). Надо сказать, что и по сей день концепция семьи как договора остаётся базовой для консервативных европейцев и американцев.
Русская семья формировалась в условиях сельской общины, в которой земля делилась поровну между всеми наследниками. В этих условиях семья по определению не могла быть инструментом эгоистической конкуренции. Семейные связи были вписаны в систему других — родственных, соседских, дружеских.
Урбанизация, произошедшая в советский период, первоначально никак не повлияла на эту модель отношений, поскольку из‑за дефицита жилого фонда переселявшиеся в город крестьяне попадали в коммунальных квартиры, жизнь в которых, несмотря на все очевидные неудобства, во многом напоминала общинный быт. Парадоксальным образом кризис советской семьи наступил лишь тогда, когда советские люди получили возможность переехать из коммуналок в отдельные квартиры.
«Общинная матрица», внутри которой находилась русская семья, исчезла, а договорные модели, которые обеспечивали прочность семьи западной, были незнакомы нашим соотечественникам. Безусловно, сыграло свою роль антирелигиозное воспитание и внедрение атеистической идеологии, что привело к разрушению религиозных основ семьи, её духовнонравственного фундамента.
Различия в глубине кризиса семьи на Западе и в России
Распад СССР и пришествие западных «свобод» нанесли ещё один серьёзный удар по основам русской традиционной семьи. Предпринятые государством меры по поддержке рождаемости смогли приостановить этот процесс, но не повлияли на саму тенденцию. В настоящее время институт семьи в России находится в глубоком кризисе, процент разводов и коэффициент соотношения разводимости и брачности являются одними из самых высоких в мире.
Вместе с тем существует и принципиальное отличие между ситуацией в российском цивилизационном пространстве и ситуацией в западном мире. В российском контексте очевидны кризисные тенденции в сфере семейных ценностей, однако никто, по крайней мере, публично, не ставит под сомнение институт семьи как таковой (союз одного мужчины и одной женщины).
На Западе же, в силу определённой исторической инерции и хронологически относительно недавнего отказа политических, деловых и культурных элит от поддержки семейных ценностей, семья кажется более устойчивой и стабильной. Однако события, связанные с продвижением третьей и четвёртой волны феминизма и сопровождающих её гендерных теорий, ведут не просто к кризису института семьи в его традиционном понимании, но и к его полному, абсолютному разрушению. Согласитесь, что актуальный кризис семьи в России и перспективы полного уничтожения института семьи на Западе, трансформировавшегося в постЗапад, — это принципиально разные истории.
На протяжении веков семья была одной из фундаментальных основ западного общества. В каком‑то смысле можно сказать, что традиционный христианский Запад держался на культе семьи. Инерция этого культа даёт знать о себе и сейчас. Возможно, даже сейчас люди Запада более серьёзно, чем мы, относятся к семейным отношениям, к ответственности, которая с ними связана. В то же время очевидна тенденция на разрушение, демонтаж семьи в западном социокультурном пространстве. Запад движется к новому тоталитаризму, не признающему никаких барьеров и преград. Семья постепенно разрушается, и уже в середине нынешнего века мы уже не увидим её в привычной для нас форме.
Традиционный христианский Запад исчезает из истории, и традиционная семья на Западе исчезает вместе с ним. На этом фоне принципиально важно, чтобы мы смогли взять всё по‑настоящему ценное из того опыта, что накопила соседняя цивилизация, и не повторять её ошибок. В современном мире создание прочной семьи требует усилий, это сложный процесс, который не может идти на «автопилоте», как это было, к примеру, в русской общине.
С другой стороны, мы не должны вслед за Западом возводить семью в абсолют индивидуалистического эгоизма. В русском цивилизационном пространстве социум — это семья семей, семья не замыкается в узком пространстве отношений супругов и их детей, а расширяется через многообразие родственных, дружеских, товарищеских, профессиональных связей. В нашем цивилизационном коде семья — это не конечная точка социализации, а скорее, наоборот, — её начало.
В любом случае, для возрождения института семьи в России востребована не столько рефлексия на эту тему, но стратегические решения цивилизационного масштаба. Для этого, однако, необходимо восстановить инфраструктуру традиционной общинности, сделать осознанную ставку на деурбанизацию, на смену пространственной парадигмы освоения страны. Возможно, за основу следует взять практики Новгородской Руси, где огромные северные пространства были покрыты сетью небольших, но непрерывно следующих друг за другом и образующих единую систему поселений. Интересны и модели пространственной организации поселений так называемого Бронзового кольца на Южном Урале, самым известным из которых является древний Аркаим, где также практиковалось нечто подобное.
В любом случае очевидно, что найти ключ к решению демографической проблемы и укреплению института семьи можно лишь на путях восстановления цивилизационных архетипов нашей жизни. Для этого критически необходимо расселение «антисемейных» мегаполисов, строительство новой «одноэтажной России», современных малых городов с высокотехнологичной инфраструктурой, современными видами транспорта и связи. Важно использовать и имеющиеся здесь резервы — от потенциала малой авиации, которая практически отсутствует сейчас в РФ как полноценный вид транспорта, до использования территорий, становящихся пригодными для ведения современного сельского хозяйства в условиях устойчивого повышения среднегодовых температур на значительной части территории нашей страны.
Важную роль играет и мировоззренческая составляющая. Возрождение семьи в России напрямую связано с сохранением и ростом религиозной идентичности народа, с восприятием семьи в рамках особого ценностного ряда, связывающего человека, семью, общество и государство. Надо признать, что в условиях идущего с Запада мощнейшего антирелигиозного тренда это далеко не тривиальная задача, которую сложно решить исключительно силами одних лишь традиционных конфессий. Очевидно, что это должно стать общенациональной задачей, и лишь в этом случае появится надежда на то, что мы увидим в России «ренессанс семейных ценностей», пересборку института семьи на новых основаниях и с учётом всё более усложняющихся драматических реалий двадцать первого века.
