В канун 115-й годовщины со дня рождения Дмитрия Сергеевича Лихачёва (15 (28) ноября 1906 — 30 сентября 1999) нужно понять, каким образом человек, который вроде бы всю жизнь занимался исследованием проблем истории, культуры, искусства, литературы и языка, оказался среди тех фигур, которые, как считается, шли не просто вровень со своей великой эпохой, но задавали направление и темпы её движения, причём не на бумаге, где всё гладко, а по оврагам и прочей реальной, весьма пересечённой местности. Он ведь не создавал новейших на тот момент образцов оружия, наподобие танка Т-34, "катюши" или штурмовика Ил-2, не прорывался в космическое пространство и к тайнам атомной энергии, не изобретал новых лекарств и средств связи…
Конечно, изучение нашего прошлого необходимо для нашего настоящего и в особенности для нашего будущего, поскольку новые поколения неизбежно будут думать и действовать в рамках той системы ценностей и смыслов, в которой образованы и воспитаны. В этом отношении заслуги академика Лихачёва значимы и неоспоримы: одна его многолетняя работа по изучению и продвижению в общественном сознании "злата слова", "Слова о полку Игореве" как драгоценного зерна отечественной культуры и литературы, бесценна. Даже многочисленные критики и отрицатели "лихачёвщины" всё равно отталкиваются от его концепции "Слова…" как общепризнанного и общепринятого стандарта. То же самое касается и в целом корпуса его сочинений, посвящённых Древней Руси.
Перечёркивается ли это наследие причастностью академика Лихачёва к продвижению горбачёвской перестройки (с критикой патриотического "Слова к народу" в 1991 году) и ельцинских рыночных реформ, подписью под "Письмом 42-х", призывавшим к расправе над защитниками Дома Советов в "чёрном октябре" 1993-го? Проще всего было бы списать всё это на уже преклонный тогда возраст и на известный культурно-политический "бэкграунд" Дмитрия Сергеевича, с которым он прошёл всю свою долгую жизнь. Но нет, на мой взгляд, ситуация здесь намного сложнее и глубже. У неё существует не только второе дно, но и третье.
Условное "второе дно" хорошо прослеживается даже по официальной биографии учёного, который в 1966 году отошёл от деятельности во Всероссийском обществе охраны памятников истории и культуры (ВООПиК), в создании которого принимал активное участие, и со второй половины 1960-х годов сосредоточился в основном на международных контактах не только академического характера, постепенно получая на Западе и во всём мире признание в качестве одного из "духовных лидеров" советской интеллигенции. Даже краткий и, видимо, далеко не полный список его титулов и званий, полученных с той поры, впечатляет: "заведующий Отделом древнерусской литературы Института русской литературы (Пушкинский Дом) АН СССР (ныне — РАН), профессор, доктор филологических наук, академик АН СССР и РАН (с 1970 г.), иностранный член Болгарской, Венгерской, Сербской академий наук, член-корреспондент Австрийской, Американской, Британской, Итальянской Деи Линчеи, Геттингенской академий наук, Научного философского общества США, почётный доктор университетов: Будапештского, Карлова, Сиенского, Софийского, Торунского, Оксфордского, Цюрихского, Эдинбургского, — Герой Социалистического Труда, лауреат Сталинской и Государственных премий СССР и РФ, лауреат Государственной премии Российской Федерации, кавалер множества советских, российских и зарубежных орденов, председатель Пушкинской комиссии, Почётный гражданин Санкт-Петербурга, Ареццо, Сиены, Милана, бывший председатель серии "Литературные памятники" АН СССР, председатель "Фонда культуры", народный депутат Верховного Совета СССР".
То есть последние 30 лет своей жизни он выступал одним из безусловных флагманов в процессах прекращения "красного проекта", приобщения "лагеря социализма" к "общечеловеческим ценностям" и уничтожения Советского Союза. Критиками и поныне предполагается, что главной причиной подобной смены позиций (а до середины 1960-х Дмитрий Сергеевич выступал, скорее, как русский патриот консервативного толка) были как раз меркантильные и статусные соображения. Но вряд ли это так.
В 2000–2001 годах мне довелось достаточно плотно общаться — на самые разные темы — с Вадимом Кожиновым. Несколько раз (само собой, не "под запись") Вадим Валерианович в разговорах касался и фигуры академика Лихачёва. Общее содержание этих реплик (разумеется, без ссылок на источник и без прямого указания на фигуранта) было впоследствии, с доступной проверкой фактуры, использовано в статье "Новые кочевники и Сияющий град на холме" ("Завтра", 2003, №3).
"Как известно, для молодой Советской власти одной из главных социальных проблем была проблема преступности. Известную песенку "На улице Гороховой ажиотаж", конечно, нельзя рассматривать в качестве полностью достоверного исторического документа: ситуацию она искажает, но не слишком сильно. В преддверии перехода на рельсы коллективизации и индустриализации эта проблема становилась ещё более нетерпимой. А в руководстве правоохранительных органов тогда работали люди, можно сказать, креативные. Они и эксперименты Макаренко поддерживали, и эрудицией блистали, и на нескольких языках со своей агентурой по всему свету свободно изъяснялись. Поэтому борьбу с "урками" решено было поставить на серьёзную методологическую основу. Обратились к учёным, прежде всего, молодым, и некоторые из них выразили согласие помочь уважаемым товарищам из ЧК — НКВД. Этих энтузиастов и бросили на "полевые исследования" проблемы, организовав для них на годик-другой спецэкспедицию в места принудительного скопления "урок".
Сейчас уже неинтересно, сколько было таких исследований, потому что их результаты попросту оказались не нужны на фоне одной бесспорно блестящей работы. Её автор, собрав и проанализировав огромный материал: ритуалы "выхода на дело" и возвращения "с дела", похвальбы, наборы примет и прочие предрассудки, структуры взаимоотношений внутри групп уголовных преступников-"урок", — пришёл к выводу, что сообщество "уркаганов" является полным аналогом древнего общества собирателей и охотников, о котором с опорой на труды Л. Моргана писали классики марксизма, то есть своего рода реликтом этого древнего общества в обществе современном.
Согласитесь, что такая концепция, по большому научному счёту, тянула на Нобелевскую премию. Но ещё грандиознее были научные рекомендации автора. Он предложил ни много ни мало — заменить это общество преступных "собирателей и охотников" обществом преступных "земледельцев и скотоводов", устроив тем самым внутри уголовного мира культурно-историческую революцию в полном соответствии с заповедями всё тех же марксистских классиков. Так в стране появились "социально близкие" "воры в законе", а молодой учёный стал не просто академиком, крупнейшим авторитетом в области древнерусской словесности и отечественной культуры вообще, но по заслугам вошёл в число крайне узкой касты неприкасаемых внутри системы советской власти.
Впрочем, всё задуманное нами осуществляется не совсем так, как задумывалось, а зачастую и совсем не так. Созданный "рыцарями ЧК" "заповедник исторического прогресса" параллельно оказался очень удобным инструментом для решения огромного числа "сопутствующих задач". Например, для отбора в местах заключения специфических кадров, способных затем образовать структуры эффективного "параллельного контроля" на территории страны… Возможно, поэтому идейный крёстный отец всех отечественных "воров в законе" до конца дней своих предпочитал не распространяться о гениальном открытии, сделанном им когда-то в молодости".
Такая вот "волшебная сила науки", ничуть не меньшая, а порой и намного большая, чем "волшебная сила искусства". Не обязательно "добрая" сила… И, возможно, такая версия биографии академика Дмитрия Сергеевича Лихачёва (будем считать её, эту версию, гипотетической и апокрифической), словно "капля воды", позволит рассматривать отечественную (да и мировую) историю за последние полвека с лишним в более широком контексте как социальный эксперимент уже не государственного, а надгосударственного, глобального масштаба?
