Авторский блог Надежда Диас 12:51 30 июля 2017

Русский поэт Аполлон Григорьев

К 195-летию со дня рождения

28 июля исполнилось 195 лет со дня рождения Аполлона Григорьева. Вспомним же о нём.

Аполлон Александрович Григорьев(1822-1864) был известен как поэт, мемуарист, литературный и театральный критик. Печатался в журналах «Москвитянин» и «Время» у братьев Достоевских. Выпустил единственную книгу стихотворений, обращался и к большим стихотворным формам. Перечитывая стихотворения поэта, я обратила внимание на то, что в своей лирике он часто употребляет по отношению к себе словосочетание «больная душа». И действительно, так сложилась судьба этого человека, что неудачи в любви следовали одна за другой. Любил, но без взаимности. Сначала это была Антонина Корш. Она его отвергла, и через некоторое время он женился на её сестре. Брак без любви был неудачен. Затем Аполлон Григорьев влюбился в Леониду Визард, но она вышла замуж за драматурга Владыкина.

В 1859 году он вытащил из притона Марию Дубровскую, но и тут семейная жизнь не сложилась. Неудачи, неудачи…

Пытался развеяться заграницей, в Италии. Написал там много прекрасных стихотворений.

«Над Флоренцией сонной прозрачная ночь

Разлила свой туман лучезарный.

Эта ночь – точно севера дочь!

Фосфорически светится Арно…»(Ю. И. Минералов. Поэтика. Стиль. Техника. Москва, Литературный институт им. А. М. Горького, 2002, стр.80).

Это, приведённое здесь, например, знаменито своими начально-внутренними, внутренними и внутренне - конечными повторами под наименованием внутренней рифмы.

Но и красоты Италии не помогли…

Григорьев был человеком чересчур эмоциональным. Среди друзей его были очень интересные люди, такие как А. Н. Островский и Афанасий Фет, но он начал спиваться. Александр Блок высоко ценил его творчество, редактировал его книгу, подарил один экземпляр А.М.Горькому с надписью: «…книга, полная русской тоски и пьяной хандры, но и русских прозрений…»(Юрий Безелянский. 69 этюдов о русских писателях. Москва, Издательство «Эксмо», 2008, стр.243), но и он, Блок, признавал, что у Григорьева «пьянство идёт уже безудержное…»(Аполлон Григорьев. Стихотворения и поэмы. Москва, «Современник», 1989, стр.25). А ведь не одной любовью жив человек, было и другое в мыслях у Аполлона Александровича – он выступил «главой особой разновидности русского славянофильства, отражавшей идейный кругозор промежуточных слоёв русского общества» (Г. Н. Поспелов. История русской литературы XIX века. Москва, «Высшая школа», 1981, стр.90).

Аполлон Григорьев был автором стихотворного цикла «Борьба» (1853-1857), озаглавленного в рукописи «лирическим романом». Но «в то же время в целом ряде произведений этого цикла» (История русской литературы. Том третий. Расцвет реализма. Редакторы Ф. Я. Прийма, Н.И.Пруцков. Ленинград, «Наука», Ленинградское отделение, 1982, стр.331) автор «вводит народно-песенную фольклорную стихию в её своеобразном «цыганском» изводе («О, говори хоть ты со мной…»), дополняя общее решение проблемы демократизации и народности русской литературы и по сути открывая в русской поэзии очень плодотворную и перспективную линию, которая найдёт продолжение у Блока» (История русской литературы. Том третий. Расцвет реализма. Редакторы Ф. Я. Прийма, Н.И.Пруцков. Ленинград, «Наука», Ленинградское отделение, 1982, стр.331)(и у Высоцкого – Н.Д.). В своём стихотворении о семиструнной гитаре и в «Двух гитарах» Григорьев приближен «к народному творчеству непрерывной мелодией, отсутствием прежних досадных («психологических») спотыканий и перебоев» (Аполлон Григорьев. Стихотворения и поэмы. Москва, «Современник», 1989, стр.36). Оба эти произведения написаны им в минуты отчаяния и «безнадёги», после замужества Визард.

Я бы назвала эти два стихотворения, ставшие романсами, - «цыганскими романсами», хотя «самое понятие «цыганского романса» неопределённо и многозначно, объединяя одинаковой музыкальной интерпретацией различных авторов, отчасти связанных» (Виктор Жирмунский. Поэтика русской поэзии. Санкт-Петербург, Издательство «Азбука-классика», 2001, стр.120) со школой Жуковского и Фета (например, Ап. Григорьев, «Мой костёр в тумане светит…» Полонского и др.)» (Виктор Жирмунский. Поэтика русской поэзии. Санкт-Петербург, Издательство «Азбука-классика», 2001, стр.120). «Григорьев – самозабвенный увлечённый гитарист и «цыганист» (как называли тогда страстных поклонников и ценителей цыганской песни и цыганской пляски)» (Методическая разработка по литературе для 10 класса nsportal.ru/shkola/literature/.). «Репертуар его был разнообразен, но любимой песней была «венгерка», в которой прорывался тоскливый разгул погибшего счастья».

Аполлон Александрович дружил с Иванов Васильевичем Васильевым – дирижёром знаменитого цыганского хора, музыкантом и композитором» (Методическая разработка по литературе для 10 класса nsportal.ru/shkola/literature/.). У него за беседой Григорьев «написал своё стихотворение, впоследствии положенное на музыку Васильевым» (Методическая разработка по литературе для 10 класса nsportal.ru/shkola/literature/.).

Цыганская венгерка

Две гитары, зазвенев,

Жалобно заныли...

С детства памятный напев,

Старый друг мой - ты ли?

Как тебя мне не узнать?

На тебе лежит печать

Буйного похмелья,

Горького веселья!

Это ты, загул лихой,

Ты - слиянье грусти злой

С сладострастьем баядерки -

Ты, мотив венгерки!

Квинты резко дребезжат,

Сыплют дробью звуки...

Звуки ноют и визжат,

Словно стоны муки.

Что за горе? Плюнь, да пей!

Ты завей его, завей

Верёвочкой горе!

Топи тоску в море!

Вот проходка по баскам

С удалью небрежной,

А за нею - звон и гам

Буйный и мятежный.

Перебор... и квинта вновь

Ноет-завывает;

Приливает к сердцу кровь,

Голова пылает.

Чибиряк, чибиряк, чибиряшечка,

С голубыми ты глазами, моя душечка!

Замолчи, не занывай,

Лопни, квинта злая!

Ты про них не поминай...

Без тебя их знаю!

В них хоть раз бы поглядеть

Прямо, ясно, смело...

А потом и умереть -

Плёвое уж дело.

Как и вправду не любить?

Это не годится!

Но, что сил хватает жить,

Надо подивиться!

Соберись и умирать,

Не придёт проститься!

Станут люди толковать:

Это не годится!

Отчего б не годилось,

Говоря примерно?

Значит, просто всё хоть брось...

Оченно уж скверно!

Доля ж, доля ты моя,

Ты лихая доля!

Уж тебя сломил бы я,

Кабы только воля!

Уж была б она моя,

Крепко бы любила...

Да лютая та змея,

Доля,- жизнь сгубила.

По рукам и по ногам

Спутала-связала,

По бессонныим ночам

Сердце иссосала!

Как болит, то ли болит,

Болит сердце - ноет...

Вот что квинта говорит,

Что басок так воет.

. . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . .

Шумно скачут сверху вниз

Звуки врассыпную,

Зазвенели, заплелись

В пляску круговую.

Словно табор целый здесь,

С визгом, свистом, криком

Заходил с восторгом весь

В упоеньи диком.

Звуки шёпотом журчат

Сладострастной речи...

Обнажённые дрожат

Груди, руки, плечи.

Звуки все напоены

Негою лобзаний.

Звуки воплями полны

Страстных содроганий...

Басан, басан, басана,

Басаната, басаната,

Ты другому отдана

Без возврата, без возврата...

Что за дело? ты моя!

Разве любит он, как я?

Нет - уж это дудки!

Доля злая ты моя,

Глупы эти шутки!

Нам с тобой, моя душа,

Жизнью жить одною,

Жизнь вдвоём так хороша,

Порознь - горе злое!

Эх ты, жизнь, моя жизнь...

К сердцу сердцем прижмись!

На тебе греха не будет,

А меня пусть люди судят,

Меня бог простит...

Что же ноешь ты, моё

Ретиво сердечко?

Я увидел у неё

На руке колечко!..

Басан, басан, басана,

Басаната, басаната!

Ты другому отдана

Без возврата, без возврата!

Эх-ма, ты завей

Верёвочкой горе...

Загуляй да запей,

Топи тоску в море!

Вновь унылый перебор,

Звуки плачут снова...

Для чего немой укор?

Вымолви хоть слово!

Я у ног твоих - смотри -

С смертною тоскою,

Говори же, говори,

Сжалься надо мною!

Неужель я виноват

Тем, что из-за взгляда

Твоего я был бы рад

Вынесть муки ада?

Что тебя сгубил бы я,

И себя с тобою...

Лишь бы ты была моя,

Навсегда со мною.

Лишь не знать бы только нам

Никогда, ни здесь, ни там

Расставанья муки...

Слышишь... вновь бесовский гам,

Вновь стремятся звуки...

В безобразнейший хаос

Вопля и стенанья

Всё мучительно слилось.

Это - миг прощанья.

Уходи же, уходи,

Светлое виденье!..

У меня огонь в груди

И в крови волненье.

Милый друг, прости-прощай,

Прощай - будь здорова!

Занывай же, занывай,

Злая квинта, снова!

Как от муки завизжи,

Как дитя от боли,

Всею скорбью дребезжи

Распроклятой доли!

Пусть больнее и больней

Занывают звуки,

Чтобы сердце поскорей

Лопнуло от муки!

[1857]

Попытаемся разобрать это стихотворение с точки зрения мелодики. Будем учитывать то, что, по мнению Жирмунского, «в лирике напевного стиля чрезвычайно распространены трёхсложные размеры (анапесты, амфибрахии, дактили)» (Виктор Жирмунский. Поэтика русской поэзии. Санкт-Петербург, Издательство «Азбука-классика», 2001, стр.131). Но Пушкин предпочитал «классический ямб». В то же время «ритмические формы не порождают механически напевной речи» (Виктор Жирмунский. Поэтика русской поэзии. Санкт-Петербург, Издательство «Азбука-классика»,

2001, стр.157).Здесь же в «Цыганской венгерке», например, в 1 и 4 строфах преобладают двухсложники, c перекрёстной рифмой, если возьмём 4 строфу, то в ней увидим во 2 и 4 стихе трёхстопный хорей, а в 1 и 3 стихе четырёхстопный. Членение метрическое совпадает с интонационным, как и должно быть в напевном стихе. Стихотворение очень длинное, состоит из 37 строф. Причём некоторые из них состоят не из 4 стихов, а из пяти. Здесь встречаются повторы: «Басан, басан, басана, Басаната, басаната! Ты другому отдана Без возврата, без возврата!». Если говорить о фонике, то обилие звуков «з» и «ж» создаёт ощущение дребезжания гитарной струны, чего и хотелось добиться автору:

«Занывай же, занывай,

Злая квинта, снова!

Как от муки завизжи,

Как дитя от боли,

Всею скорбью дребезжи…».

Струна дребезжит от боли, стонет, как сердце поэта. 11 вопросительных знаков и 31 восклицательный создают сильный эмоциональный настрой, надрыв. Этому же способствует и обилие многоточий. Говорят, что Григорьев в начале своего творчества ставил в стихах даже не 3 точки, а 4 - для усиления эффекта неопределённости. В этом романсе 21 многоточие. Этот романс именно цыганский, так как в нём встречаются народные припевки («чибиряк, чибиряк, чибиряшечка»). И он совсем не похож на салонный романсXIX века.

Боль поэта усиливается от четверостишия к четверостишию, и в финале он хочет «чтобы сердце поскорей лопнуло от муки». И музыка обрывается…

Только слушаем мы эту музыку до сих пор. И она волнует нас, потому что это хоть и цыганский романс, но всё-таки русский. Необыкновенная в нём широта русской души!

1.0x