МИФОФИЗИЧЕСКАЯ КОНЦЕПТУАЛИЗАЦИЯ (окончание)
Поскольку миф-системы представляют собой упорядоченную динамику реальности, неизбежно встает вопрос о характере мифофизической темпоральности. При всем многообразии интерпретаций исторического времени, значимые модели так или иначе укладываются в три схемы: циклическое время, линейное время и осциллирующее время. Нетрудно заметить, что и линейное время — в зависимости от оценки происходящих изменений интерпретируемое как прогресс (Бэлл, Тоффлер, Фукуяма) или как регресс (Эвола, Генон) — и осциллирующее время (П. Сорокин, отчасти Л. Гумилев) являются производными от цикла, а, следовательно, могут быть вновь сведены к нему на более высоком уровне. После яркой, но малопродуктивной попытки Д. Вико вернуть циклизм в историософский дискурс, это вполне удалось О. Шпенглеру, который распространил символику годового природного цикла (весна, лето, осень и зима) и жизненного цикла индивидуума (детство, юность, зрелость и старость) на историю высших культур, а в своем позднем творчестве предпринял попытку осмысления всемирной истории в категориях циклизма, о чем более подробно речь пойдет далее. Мифофизика, развивая интуиции, лежащие в основе морфологии всемирной истории, постулирует циклическую динамику акаузальных отношений в пределах отдельной миф-системы, которая представляет собой минимально-самодостаточную и акаузально изменяющуюся реальность или динамический порядок веры.
Все осязаемое, воспринимаемое, мыслимое или постигаемое — будь то камень, цветок, животное, личность, ангел, храм, музыка, философия, капитализм или ад — суть узор, текст или шифр, смыслами которых вера циклически созидает и разрушает миф-систему. Таким образом, понятие «вера» можно определить как источник и меру реальности. Вера самореализуется через создаваемые и разрушаемые ею ткани веруемого и верующего. Веруемое суть упорядоченная реальность, верующее же — это интенциональность, актуализирующая эту реальность, взаимодействующая с ней и преобразующая ее.
Признавая веруемым, т.е. реальным все то, что в исторических источниках описано как реальность и одновременно пытаясь найти общий референциальный момент для соотнесения этих веруемых, мы необходимо переходим от дифференциаций имманентное/ трансцендентное или опыт/метафизика к мышлению в категориях мифофизики.
Разумеется, для морфолога эпохи модерна чужая миф-система, особенно традиционная или архаическая, останется миром «в себе», однако исследователь все же может исходить из равноценности собственной и чужой миф-систем. Важно еще раз подчеркнуть, что теория миф-систем не релятивирует реальность, но наоборот, утверждая ее плюральность, преодолевает релятивизм. Благодаря такому подходу возможные метафизики и ноэмы охватываются мифофизикой, обобщенной в максиме: вера суть мера всех вещей.
Эманации веры, то есть верующее и веруемое, вступают в смысловые отношения, которые составляют структуру миф-системы и проявляются в различных эвиденциях, к которым относится опыт, рациональное мышление, эмоциональная достоверность, интуитивное озарение, следование авторитету и все, что убеждает в истинности реальности и реальности истины. Историческая морфология, опирающаяся на концепцию миф-системы, может изучать форму культуры во всей полноте, поскольку признает реальностью все, что есть, когда-либо было или когда-либо станет верующим и веруемым.
Поскольку мифофизика не делает различия между непосредственным и опосредованным знанием, с мифофизической точки зрения знанием является любое содержание веры: пережитое явление божества и убежденность в возможности явления божества в равной мере составляют опыт. Актуальный опыт веры мы обозначаем термином «мифограмма». Мифограмма — это веруемое здесь и сейчас. Так, вера древнего египтянина в Амона-Ра или же опыт эпифании Амона-Ра суть мифограммы.
Восприятие инаковерующим чужого опыта веры мы определяем термином «мифологема». Современное представление об опыте веры древних египтян — это мифологема. Для современного исследователя Амон-Ра — мифологема, но мнение человека модерна, согласно которому, «если бы у древних египтян была возможность совершить кругосветное путешествие или рассмотреть планеты и звезды в телескоп, их картина мира приблизилась бы к нашей» — это мифограмма. Мифограмма значит данное сейчас. Все современные физические, психологические и прочие объяснения феноменов суть мифограммы. Исходя из мифофизических предпосылок, нет никакой возможности утвердить некий более высокий уровень истины, так как она тоже являлась бы неким веруемым и верующим, то есть мифограммой. Древнеегипетская и современная картины мира оказываются, таким образом, равноправными: это два равноценных потока бытия, два равнозначных экзистенциала, две равноценные феноменологии. Время, пространство и опыт образуют неразложимую смысловую монаду, поэтому о древних египтянах невозможно говорить в сослагательном наклонении. Мифограмма сама по себе неразложима, поскольку разложение на элементы, с одной стороны, превращает её в мифологему, а, с другой, создает на этой основе новую мифограмму, конструирует из «древних египтян для себя» «древних египтян для нас».
В таком случае доказательства, аргументы и прочие эвиденции, подтверждающие, либо, наоборот, опровергающие опыт, представляют собой границы и переходы между мифограммами и мифологемами, которые мы определяем термином «мифолимен».
Проиллюстрируем функцию мифолимена случаем, который относится к наиболее хорошо задокументированным парапсихическим явлениям в собрании исследователя Ганса Бендера:
"Einen eigentümlichen Fall, in dem das Schicksal eines Heimkehrers anscheinend eine ganze Familiengruppe in Vorahnungen berührte, habe ich genau untersuchen können: Am 11. Juli 1947 ertrank der älteste Sohn, Norbert, eines Studienprofessors beim Pflücken von Wasserrosen in einem kleinen Moorweiher in der Nähe von Bad Tölz. Er war ein ausgezeichneter Schwimmer. Ein Herzschlag machte seinem Leben ein Ende. Die Leiche wurde erst 2 Tage später im Wasser stehend gefunden. Die Haare hingen wie eine Kappe spitzzulaufend nach vorne. Norbert war am 9. Mai 1947 ohne Wissen der Familie aus englischer Gefangenschaft in einem deutschen Entlassungslager eingetroffen. Seine Mutter sah ihn in der darauffolgenden Nacht im Traume aus der Luft schwebend in einem schwarzen Kleide zurückkommen, und war trotz der freudigen Erwartung tief traurig. Sein Bruder Gerfried in Hann.-München, mehrere hundert Kilometer von Bad Tölz entfernt, malte am selben Tage wie unter einem Zwang ein Bild: die Wassernixe – ein Wesen, das die Hand verlangend nach einer Wasserrose ausstreckt. Weitere Bilder folgten: ein Wasseruntier, ein Jüngling, der in einem Strudel versinkt, mehrmals die Gestalt eines Mannes, dessen Haare wie eine Kappe nach vorne hängen, ein Leichenwagen und anderes mehr. Am 4. Juli besuchte Norbert mit seiner Frau die Eltern. Zugleich malte Gerfried in Norddeutschland den Tod und wunderte sich, dass er es in der Art seinesebenfallsmalenden Bruders tat. In der darauffolgenden Nacht hatte der Vater einen Angsttraum: er sah sich in einer Einöde sumpfiger Wiesen mit seiner Tochter, die auf eine Wasserfläche zuschritt, er fühlte eine furchtbare Angst, sie würde versinken, und schon war es geschehen. Im Lichte dessen, was nun kam, schien die Tochter eine Deckfigur für den eigentlich gemeinten Sohn zu sein. Am 11. Juli kam Norbert vom Wasserrosenpflücken nicht mehr zurück. Als die Leiche am 13. gefunden wurde, malte Gerfried, der von dem Unglück nichts wusste, das letzte Bild der Reihe: eine stilisierte Figur mit der Haarkappe, ausgespannt zwischen einer Lebens- und einer Todesrune. Kurz darauf kam das Telegramm mit der erschütternden Nachricht, wobei es ihm schlagartig klar wurde: er hatte den Todesweg seines Bruders gezeichnet. Eine Tante, in Pretzsch an der Elbe wohnend, hatte einige Tage vorher geträumt, sie stehe mit ihrem Neffen Norbert auf einem Bahnsteig ihrer böhmischen Heimat. Ein Zug fährt ein, und Norberts verstorbener Großvater holt den Jungen zu sich in den Eisenbahnwagen, in dem sie winkend beide abfahren"[1].
"Мне удалось провести доскональное расследование одного своеобразного случая, при котором судьба возвратившегося с войны солдата отразилась в предчувствиях, должно быть, всей его семьи. 11 июля 1947 г., собирая кувшинки на небольшом пруду неподалёку от Бад Тёльца, утонул Норберт, старший сын одного учителя. Он был великолепный пловец. Его жизни положил конец сердечный приступ. Тело было обнаружено лишь 2 дня спустя в воде в вертикальном положении. Свисшие вперед волосы напоминали шапку. 9 мая 1947 г. Норберт прибыл из английского плена в немецкий лагерь для освобожденных лиц, его семья не знала об этом. Следующей ночью мать видела во сне, как он возвращается, спускаясь с неба в черном платье, и, несмотря на радостное ожидание, ощутила глубокую печаль. Его брат Герфрид в Ганноверском Мюндене, расположенном в нескольких сотнях километров от Бад Тёльца, в тот же день рисовал, словно по принуждению, картину: русалка – существо, вожделенно протягивающее руку к кувшинке. Последовали и другие картины: водяное чудище, юноша, затягиваемый водной воронкой, несколько раз фигура мужчины, волосы которого свисали вперед наподобие шапки, катафалк и так далее. 4 июля Норберт с женой навестил родителей. Одновременно Герфрид на севере Германии рисовал смерь и удивлялся тому, что делает это в манере рисования своего брата. В следующую ночь отцу приснился кошмар: он увидел себя посреди заболоченных лугов вместе с дочерью, которая направлялась к водной поверхности, он ощутил чудовищный страх от того, что она утонет, и это произошло в то же мгновение. В свете случившегося дочь представляется фигурой замещения, под которой на самом деле подразумевался сын. 11 июля Норберт ушел собирать кувшинки и не вернулся. Когда тело было обнаружено 13-го, Герфрид, ничего не знавший о несчастье, рисовал последнюю картину этой серии: стилизованную фигуру с шапкой волос, растянувшуюся между руной жизни и руной смерти. Вскоре пришла телеграмма с ужасающим известием, при чтении которой ему мгновенно стало ясно: он изобразил путь смерти своего брата. Тетя, жившая в Претче-на-Эльбе, несколькими днями ранее увидела сон, будто она стоит с племянником Норбертом на перроне ее родного городка в Богемии. Подъезжает поезд, и умерший дед Норберта забирает юношу с собой в вагон, в котором оба уезжают, махая рукой"[2].
Несколько родственников Норберта, его родители в Бад Тёльце, брат Герфрид на севере Германии и тетя из Претча-на-Эльбе, столкнулись с паранормальным явлением. В результате пережитого опыта, перед ними открылось несколько возможностей: они могли отбросить общепринятую веру в «научную картину мира» и перейти к более экзотической вере, свойственной традиционным или даже архаическим обществам. Допустим, все они, или кто-то из них вследствие происшедшего разуверились в том, что вещие сны и символические события — просто суеверие. В этом случае «научная картина мира» для них теперь является мифологемой. Мифограммой же становится убеждение в том, что «сверхъестественные» явления вполне реальны. Переход, проживаемый в данном случае как соприкосновение с некоей новой очевидностью, представляет собой мифолимен между мифограммой и мифологемой. Вторая возможность — удержание «научной картины мира», которое возможно, если, например, объяснять все произошедшее совпадением, помутнением рассудка и т.п., хотя слово «удержание» тут не совсем уместно, так как предполагает волевой акт, преодоление некоторого сопротивления, вера же не может возникнуть в результате простого волевого усилия, иначе это уже не вера, а навязанная фантазия. Участники паранормальных событий могут не поверить своему опыту, считая его обманчивым и ненадежным. Ни сны родителей Норберта и его тети, ни рисунки Герфрида и «мгновенное осознание того, что он рисовал путь своего брата к смерти» не становятся для них доказательством, достаточным для перемены веры. В таком случае мифограммой остается «научная картина мира». Мифологемой же является впечатление, создаваемое ощущениями и логикой, будто сны, процесс рисования Герфридом, получившиеся в результате рисунки и поза, в которой был обнаружено тело Норберта — это некая иллюзия. Момент выбора между двумя мифограммами и конечное утверждение прежней мифограммы и будет в данном случае мифолименом.
Мифограммы и мифологемы а также соединяющие и разделяющие их мифолимены образуют мифосферу — термин, который представляет собой «перевод» таких общепринятых понятий как «реальность», «бытие», «существование», «мир», «жизнь».
Мифосфера — это комплементарность миф-систем, то есть минимально-самодостаточных и акаузально изменяющихся реальностей.
Мифосфера обладает относительным эпицентром. В зависимости от выбранной перспективы эпицентр смещается, а вместе с ним изменяется и вся структура мифосферы.
Мифосфера структурируется основными и производными мифограммами. Основные мифограммы отличаются наибольшей конвергентностью. Например, «солнце» представляет собой основную мифограмму постольку, поскольку является содержанием большинства веруемых. Тогда «солнце» как «звезда», «бог», «небесное тело» или «светило на тверди небесной» — это производные мифограммы.
Мифолимены образуют цепочки мифограмм и мифологем, соединяя их между собой и с основными мифограммами. Мифолимены определяют дистанцию между основными и производными мифограммами.
Так основная мифограмма «солнце» становится производной мифограммой «Амон-Ра» посредством мифолимена «так гласит предание». В другом направлении основная мифограмма «солнце» может соединяться с производной мифограммой «звезда» посредством мифолимена «научное наблюдение». По мере смещения перспективы та или иная производная мифограмма либо приближается, либо отдаляется от основной мифограммы, то есть переходит в мифологему.
Разделение мифограмм на основные и производные не следует интерпретировать в сциентистском ключе как факты и их теоретическое объяснение. Мифограмма, как основная, так и производная — это теория и факт одновременно. Факты во многом возникают из теории, заключают в себе теорию, теория же ограняется фактами. Не существует теории, которая могла бы непротиворечиво объяснить все факты. Не существует фактов, которые могут быть восприняты вне теоретической интерпретации. Любые попытки создать универсальную теорию разбиваются о факты, в нее не укладывающиеся. Любые попытки воспринимать факты феноменологичеки, «такими, какие они есть», разбиваются о теоретическую интенциональность наблюдателя.
Мифофизика исходит из того, что факты и теории представляют собой органическое, а следовательно, динамическое целое — мифограмму, возникновение, трансформация и исчезновение которой направляется акаузальной логикой смысла. Похоже, что акаузальные отношения характеризуют не только психические и социальные явления, но лежат в основании физической реальности, причем и на микро-, и на макроуровне.
Так "физик из Парижского университета Алан Аспект в 1982 году обнаружил, что в определенных условиях электроны способны мгновенно сообщаться друг с другом независимо от расстояния между ними. Поскольку путешествие быстрее скорости света равносильно преодолению временного барьера, эта пугающая перспектива заставила физиков сильно засомневаться в работах Аспекта. Но Бом (физик Лондонского университета Дэвид Бом, соратник Альберта Эйнштейна — прим. Ф.В.) сумел найти объяснение. По его словам, элементарные частицы взаимодействуют на любом расстоянии не потому, что они обмениваются некими таинственными сигналами между собой, а потому, что их разделенность иллюзорна. Он пояснял, что на каком-то более глубоком уровне реальности такие частицы являются не отдельными объектами, а фактически расширениями чего-то более фундаментального"[3].
Мифограммы, подобно элементарным частицам и парапсихическим явлениям, меняют свое «поведение» при наблюдении за ними. Очевидно, по этой причине парапсихические феномены не удается исследовать в контролируемых условиях, а опыт постижения Шпенглером морфологии всемирной истории состоит практически целиком из интуитивных озарений и их физиогномического обобщения. Шпенглеровский метод — это не систематика, а физиогномика. Если Дэвид Бом прав, то и наблюдатель и наблюдаемое им являются фрагментами единой реальности, творящей и познающей себя через спонтанное самообнаружение. Итак, источник динамической реальности — вера, проявляющаяся как полюсы верующего и веруемого, создающая и трансформирущая себя через самонаблюдение, а исследователь — это полюс исследуемой им мифограммы.
Подобная постановка проблемы требует иного подхода к задачам прогнозирования. Если наблюдатель, в нашем случае Шпенглер, является полюсом мифограммы, то описывая, он создает и изменяет ее, а значит сам прогноз представляет собой момент становления мифограммы. В мифограмме не только теория сливается с фактом, но и мышление с действием. Новая интенсивно растущая мифограмма, как и всякий молодой организм, ощущает и выражает, как правило в символической форме, направленность своего становления — акаузальный аттрактор. Миф-система, будучи системой мифограмм, наблюдает за совокупностью этих становлений, представляющих собой его «судьбу» — акаузальную когерентность. Миф-система также зондирует и внешнюю среду — мифосферу, акаузальную логику которой она также постигает, хотя и с меньшей достоверностью, чем свою собственную. Прогностическим успехом Шпенглер обязан интуитивной чуткости к акаузальной когерентности самораскрывающейся миф-системы, в становлении которой он соучаствует. Прогностический потенциал морфологии всемирной истории нельзя переоценивать, поскольку в силу воздействия внешней среды а) не все акаузальные аттракторы миф-системы актуализируются. Кроме того, б) сотворчество наблюдателя в процессе становления миф-системы создает проблему автореференциальности исследования. Наконец, в) понимание акаузальной когерентности других миф-систем более проблематично, а значит вероятность ошибки в прогнозе возрастает.
Важно, что, «создавая» мифограмму, исследователь не конструирует ее по своей воле, но обнаруживает проявленное через веру. Невозможно по собственному произволу трансформировать мифологему в мифограмму. Если наличествует вера в «научное наблюдение», то, вероятнее всего, она отвергает «предание», «авторитет» или «откровение». Можно выразиться и по-другому: мифограммы различаются своими мифолименами.
Тем не менее, мифофизическое описание феномена позволяет максимально приблизиться к инакости, поскольку инакость признается совершенно равноценной собственному «жизненному миру». Веруя в науку, нельзя одновременно веровать в Амона-Ра, но можно признать Амона-Ра действительным, пусть даже он доступен наблюдателю лишь отчасти. Амон-Ра в той степени является реальностью, в какой он предстает, представал когда-либо или когда-либо предстанет в качестве веруемого, точно так же, как Солнце предстает в качестве веруемого, как звезда или центр солнечной системы.
Рассматривая миф-системы как организмы, подчеркивая их циклическую темпоральность — зарождение, рост, самореализацию, упадок и смерть — мифофизика не отрицает возможности вечности или нециклических темпоральностей. Мифофизика изучает мифосферу как антропологическое измерение веры. Человек может проявляться в образе личности, общности, сверхличности или как отрицание личности, он может соединяться с божественным[4], животным или растительным (тотемизм, метемпсихоз), но до тех пор, пока остается человеческое — или как только появляется человеческое — бытие постигается и осуществляется через веру. Человек суть бытие, ограниченное горизонтом веры. Становясь элементом конкретной миф-системы, человек в качестве определенной ипостаси веры может стать причастником вечности (платонизм), эсхатологической линейности (христианство, ислам) или какой-либо другой темпоральности, но рассматриваемый абстрактно, как антропологическое измерение бытия, то есть измерение веры вообще, человек предстает как совокупность зарождающихся, становящихся, репродуцирующихся, стареющих и умирающих миф-систем. Вечный платонический или сотворенный ex nihilo линейный монотеистический космос, рассматриваемый через призму миф-системы, ведет себя как циклический организм. Мифофизика позволяет изучать зарождение, становление, репродукцию, старение и смерть платонической, монотеистической и любой другой миф-системы, не посягая на сообщаемую ей истину. Отсюда следует определение: мифофизическая темпоральность — это времена исследуемых миф-систем, спроецированные на время миф-системы, мифограммой которой является наблюдатель.
В отличие от вымысла мифограмму невозможно сконструировать, ей невозможно произвольно управлять. Мифограмма дается или не дается, объем мифограммы и интенсивность веры определяет веруемое и верующее. Например, архаическая мифограмма германской космогонии с ее девятью мирами или мифограмма наследовавшего ей католического Средневековья с его четырьмя основными измерениями (мир земной, ад, рай и чистилище) объемнее одномерного мира модерна. Реальный мир переменчив и текуч, поэтому любая эмпирически или теоретически доказуемая истина может стать заблуждением в будущем, и наоборот, легенда, суеверие, фантазия, галлюцинация могут стать достоверной информацией, обоснованной теорией, допустимой гипотезой и, наконец, проверяемой эмпирически реальностью[5].
Все, что современная наука знает о «природе», основано на вере в восприятия органов чувств нынешней реальности — восприятия непосредственного или опосредованного приборами — и достоверность объясняющих эти восприятия рациональных теорий. Можно констатировать, что «научно», то есть эмпирически и рационально, доказать истинность реальности и, следовательно, преимущества «научного мировоззрения» над иными мировоззрениями[6] модерну так и не удалось. Познавая «природу», модерн уподобляется Мюнхгаузену, вытаскивающему себя за волосы из болота, но при этом, в отличие от барона Боденвердерского, отрицающему правомерность и саму возможность данного действия. Все, что модерн знает о «природе», суть набор мифограмм.
То же касается и «истории», поскольку все, что модерну известно об историческом процессе, основано на вере в правомерность экстраполяции сегодняшней реальности в прошлое и будущее. Проблематичность «научного мировоззрения» состоит в том, что, в строгом смысле слова, по дошедшим до нас источникам мы не реконструируем прошлое, но конституируем прошлое в настоящем, прошлое как данную здесь и сейчас ткань веры, то есть момент органического становления миф-системы, элементами которой является и сам историк, и изучаемые им сохранившиеся — точнее созданные верой — артефакты. Когда сегодняшний исследователь с чувством собственного превосходства над гермопольскими жрецами отмечает географическое положение Древнего Египта на глобусе, который являет собой модель Земного шара, вращающегося вокруг Солнца, он, точно так же, как и его древнеегипетские коллеги, следует диктату веры и вычленяет фрагмент реальности, отбрасывая несогласующееся с его мифограммой гермопольское представление о небе как богине Нут, каждое утро рождающей золотого теленка, который в течение дня становится взрослым быком Ра, чтобы вечером совокупиться с Нут и быть проглоченным ею. Таким образом, он разрушает одну мифограмму (земля Кемет, озаряемая быком-солнцем Ра, рождаемым и поглощаемым коровой-небом Нут), превращая ее в мифологему, и заменяет ее другой мифограммой (Древний Египет как область Земного шара, обращающегося вокруг Солнца — звезды в галактике Млечный Путь), которая, безусловно, представляет собой реальность, но только одну из множества реальностей мифосферы.
Итак, природа истории и история природы, постигаемые нами, суть момент веры, которая является источником реальности, как в ее отдельных измерениях — миф-системах, так и в их совокупности — мифосфере. Но текучесть мифосферы — это не хаос, а циклически упорядоченное обновление: «Идет ветер к югу, и переходит к северу, кружится, кружится на пути своем, и возвращается ветер на круги свои. Все реки текут в море, но море не переполняется; к тому месту, откуда реки текут, они возвращаются, чтобы опять течь»[7]. Мифофизику можно также описать как изучение ритма зарождения, расширения, репродукции, сжатия и смерти миф-систем.
Миф-система недостуна для исследования в ее внеантропологическом измерении, так как исследователь не имеет доступа в мир богов, титанов, духов и тому подобных сущностей, но пользуется более или менее надежными сведениями об этих мифических мирах, почерпнутыми из человеческого опыта. Кроме того, историка интересует, прежде всего, социальный срез миф-системы, обозначаемый в общественных науках терминами «культура», «цивилизация», «общество», «культурно-исторический тип», «суперсистема» или «суперэтнос». Мифофизика не отменяет морфологию истории, но «открывает» ее «сверху», в область сверх- и внечеловеческого, и «снизу» — в сферу субкорпорального. Социальное измерение миф-системы мы определяем понятием мифополис, а социальное измерение мифосферы, соответствующее общепринятому термину «человечество», — понятием мифокосм.
Миф-система, видимая через мифополис, расширяется по мере того, как вера растит ткани веруемого и верующего. Этот период расширения миф-системы мы называем фидеистическим. Миф-система в ее мифополитическом преломлении сокращается по мере того, как вера «покидает» созданные ей ткани веруемого и верующего. В «остывающей» миф-системе веруемое и верующее сначала трансформируются в познаваемое и познающее, а на исходе цикла — в симулируемое и симулирующее. Этот второй период можно назвать когнитивным. Завершается жизненный цикл мифополиса мемориальным периодом, когда под разрушившейся симуляцией обнаруживается сформировавшийся в предыдущий период комплекс мифограмм данного мифополиса — воспоминаемое, которое актуализирует приспосабливающаяся к условиям внешней среды интенциональность — воспоминающее.
Объем познаваемого и доказуемого варьируется в зависимости от того, в каком периоде цикла находится мифополис — фидеистическом, когнитивном или мемориальном. Это означает, что познаваемое и доказуемое в одном мифополисе будет считаться непознаваемым и недоказуемом в другом. Но и в пределах одного и того же мифополиса существует то, во что возможно верить / познавать / вспоминать (максимальный объем миф-системы) и то, во что невозможно не верить / не познавать / не вспоминать (минимальный объем миф-системы). Поэтому необходимо наметить иерархию веруемого / познаваемого / воспоминаемого, начиная с легкодоступных для верующего / познающего / воспоминающего концепций и заканчивая предельными теориями, которые могут воспринять очень немногие.
[1] Bender H. Parapsychische Phänomene als wissenschaftliche Grenzfrage. // H. Bender [Hrsg.] Parapsychologie, Entwicklung, Ergebnisse, Probleme. Darmstadt, 1966. S. 132-133.
[2] Перевод с немецкого Ф. Владимирова.
[3] Матвейчев О. Научный мир стоит на пороге грандиозного открытия: нас не существует!// econet.ru. URL: http://econet.ru/articles/95489-nauchnyy-mir-stoit-na-poroge-grandioznogo-otkrytiya-nas-ne-suschestvuet#.
[4] О Гильгамеше: Велик он более всех человеков, На две трети он бог, на одну — человек он.
[5] Как трансформацию реальности можно понимать появление сообщений о существовании в прошлом мифических существ, особенно если через некоторое время подобные открытия будут восприниматься без иронии: «Американские ученые заявили, что им удалось доказать реальное существование десяти мифических существ. Так, по словам специалистов из Вашингтона, почти 12 тыс. лет назад Землю населяли хоббиты. Скелеты существ, рост которых не достигает и метра, были обнаружены в древних пещерах Индонезии. Драконы, по данным авторов исследования, представляли реальную угрозу для австралийских аборигенов. В древних рукописях их описывают, как восьмиметровых существ, изо рта которых выделялась убийственная кислота. Реальными ученые посчитали и кракена, который жил в Индийском океане, амазонок, чудовищ Сцилла и Харибда, живших в испанской акватории. В топ реальных сказочных существ также попали лютоволки, значительно превышающие размеры нынешних волков. Кроме того, ученые призвали поверить в единорогов, грифонов, циклопов и Василиска. Сообщается также, что ученые не исключают возможность расширения списка мифических тварей, которые человечество давно привыкло считать страшными фантазиями предков. Так, ранее стало известно, что чудовищные легенды про упырей и вурдалаков также имеют свое подтверждение в животном мире: в диких местах планеты до сих пор обитают живые существа, предпочитающие питаться теплой кровью» (ФАН 5.03.2017); Также см.: The foot that may prove 'hobbits' existed // Independent, 6 May 2009. URL: http://www.independent.co.uk/news/science/the-foot-that-may-prove-hobbits-existed-1680405.html; Radford B. Are Dragons Real? Facts About Dragons // Live Science, December 10, 2014. URL: https://www.livescience.com/25559-dragons.html.
[6] Известный постулат Джеймса «truth is what works» / «истина - это то, что работает» не заслуживает серьезного рассмотрения.
[7] Екклезиаст 1:6-7.
