Алексей А. ШЕПЕЛЁВ "Мир-село и его обитатели". — М.: Эксмо, 2017.
Новая книга Алексея Шепелёва удивила многих. И не только потому, что автор решился "повторить подвиг Лимонова", выдвинув свою повесть на премию "Национальный бестселлер". Конечно, такой экстравагантный поступок писателю не простили, и книга вызвала целый шквал отповедей со стороны не лезущих в карман за отборными ругательствами интеллигентнейших экспертов, пока за неё учтиво не заступился "сам" Роман Сенчин. Имя канонизированного деревенщика Сенчина, также входившего в "президиум" "Нацбеста", здесь прозвучало не случайно. "Мир-село" прежде всего поражает читателей, хоть сколько-то знакомых с творчеством "радикала-радикала формы и содержания" Шепелёва, неожиданным обращением прозаика к теме деревни — и обращением, несмотря на те же, что и прежде, модернистские и поэтические приёмы языка, с самых коренных и почвенных позиций.
Лауреат премии "Нонконформизм", финалист премии Белого, Шепелёв дебютировал на стыке 90-х и 2000-х как яркий авангардный поэт и автор трэш-романа "Echo". Линия авангарда, "экстрима" и т. д. — заметим, что все эти определения условны, так как шепелёвские произведения для более-менее подготовленного читателя вполне читабельны — продолжилась в необычном по композиции романе "от первого лица" "Махximum Exxtremum", который не менее яростно ругали те же "поборники", но уже в ответ на похвалы. Так, за "эгореализм", стилистику, цепляющую эротику, а главное — за присущую рассказчику самоиронию "на фоне звериной серьёзности наших современников" весьма одобрил "Exxtremum" другой "сам" — Захар Прилепин. Прилепин же проводит параллель с прозой Лимонова. Однако как для автора "Саньки", так и для создателя "Елтышевых" (товарищей вроде бы закалённых) Шепелёв — "автор шокирующих стихов и прозы". "По сравнению с этими достижениями российской словесности, и Шиш, и Сакин, и Шаргунов — самые что ни на есть замшелые традиционалисты", — также с иронией, но по сути верно отмечал Вс. Бродский ещё в 2004-м. Другие тексты возмутителя спокойствия, например, выпущенные несколько лет назад повести "Настоящая любовь/Грязная морковь" и "Russian Disneyland", фактически не замеченные критикой, ещё менее вписываются в существующие контексты, особенно в русло "нового реализма". В чём-то они близки, заметим в скобках, к прозе Мамлеева, особенно ранней. Более того, шепелёвская творческая продукция не исчерпывается прозой и литературой вообще. Созданное им сотоварищи в конце 90-х в тамбовском подполье объединение "Общество Зрелища" занималось ещё более радикальными вещами, весьма близкими к арт-эскападам дадаистов, к Ситуационистскому Интернационалу, ОБЭРИУ или знаменательным для людей нашего поколения летовским "Коммунизмам" (повторяем, что все сравнения условны). Стоит ли говорить, что в стерильную эпоху айфонов и айпадов безбашенная эстетика лихих 90-х осталась невостребованной. Только накануне распада группы "Общество" выпустило единственный официальный альбом.
Вдогонку локомотиву постистории писатель-нонконформист запустил ещё остросоциальный роман в очерках "Москва-bad. Записки дауншифтера" — кажется, так и не изданный и гуляющий, как и многие "магнум опусы" "Общества", по интернет-просторам…
После всего этого (переходим уже к новой книге) пресловутый дауншифтинг был осуществлён писателем ещё более буквально. Он "эмигрировал" в глухую деревню — на всё ту же черноземную малую родину, где и была написана весьма неожиданная повесть с точно отражающим её содержание названием. "И это, — констатирует критик, — с поправкой на современный язык — настоящая деревенская проза, наследующая всей советской классике от Шукшина до Распутина". Нарисованное Шепелёвым село — не только отчёт о положении дел в этой всеми забытой и редко населённой местности. Пущенной под откос, забытой властями, СМИ, всей нашей хвалёной культурой и по-прежнему так называемой интеллигенцией. Но и наглядная миниатюра, метафора всей жизни страны. Если в ранних работах Шепелёва соседствовали через некий провал два "этажа": высший — метафизических поисков, и дальше уже низший — фактической канвы, алкогольно-эротического экстрима, то в "Мире-селе", как и в "Москва-bad", зрелый прозаик, отвергавший политику и нарочито переводивший всё социальное в асоциальное, наращивает социальную рефлексию.
Практически вся вторая часть посвящена ушедшей культуре распавшегося СССР. В основном, конечно, сельской, но читать эту "этнографию с рефлексиями", как ни странно, не скучно. Язык, та же ирония — всё отсылает к гоголевской линии. Плюс 80-е годы — это для автора возраст Тома Сойера. Примечательно, что в "Мире-селе" есть и такая весьма редкостная сегодня тема, как тема революции. Зашифрованная в школьных стычках "стенка на стенку", в разграблении колхозов и противостоянии коренных жителей захватчикам-"бандосам". Если ранние вещи писателя, согласимся всё же с условностями, были близки к прозе Лимонова, то теперешние явно ближе к видению и месседжу Проханова.
Интеллигенцию как раз и можно понять, за что она не приняла очередного писателя от сохи — как приняла с распростёртыми объятиями тех же Романа "Чёрный хлеб" Сенчина и Захара "Калиту" Прилепина. Либеральствующая интеллигенция — до появления при ней приставки "псевдо" — не из тех кто, как в ХIХ веке, предпринял бы хождение в народ, хотя бы и бесполезное. Спящая, но скрывая это, снобствущая. Даже в лице своих лучших представителей (как написавший рецензию на "Мир-село" другой — действительно другой — писатель Платон Беседин) делящая людей на "чистых" и "грязных", когда если и писать о вторых, то свято памятуя, что сам ты из категории первых.
