На водоёмах только-только встал первый тонюсенький ледок, и некоторые «джентльмены удачи» заспешили испытать заготовленные снасти и самих себя. Может быть, абсолютная нецелесообразность, отсутствие страха за свою жизнь и нарушение всевозможных запретов продолжают оставаться нашей «узкопрофильной» национальной чертой, которая не понятна ни прагматичному западному миру, ни забитому паническими новостями российскому обывателю.
От мирской суеты
К этой категории рыбаков отношусь и я. Добыча меня не особо интересует, а вот интересно провести время – самое то. Да и лучший способ уйти от подобных сует мира сего в такие дни – ближайший водоём. В моём случае – залив на родной Волге. Есть здесь интересный этнопсихологический нюанс. В западном мире есть такой термин «экстрим». Сейчас этот термин перекочевал и в нашу культуру. С одной стороны, ничего негативного он не несёт, каждый человек вправе распоряжаться своей жизнью и здоровьем и вытворять всевозможные «фокусы». И как относиться к этим фокусам, также дело личное. По крайне мере ими легко развлекать обывателя. С другой стороны, ни в нашей, ни в восточной культурах подобного термина нет. Почему? Мне кажется, что когда-то давно этот самый «экстрим» был настолько естественной составляющей жизни наших предков, что все они поневоле были «экстремалами», которые обозначались другой, более важной терминологией. Например, по национальности, профессии или вероисповеданию. Ведь нет же в современной России термина «человек, каждый день смотрящий телевизор»? Только западный термин – media people.
Мы с приятелем к этой категории себя не относим, посему с рассветом были уже на берегу. Ночью ударил морозец, и лёд обещал быть чуточку покрепче. А за ним уже плещутся волжские волны… Ждём, когда окончательно рассветёт, и кидаем на лёд глыбы смерзшейся земли. В некоторых местах они бултыхаются в воду, хотя падали на белоснежную ледяную поверхность. А в некоторых местах комья разбиваются, создавая паутинку трещин. Обстреляв территорию в 20 квадратных метров, мы прикинули маршрут наших ближайших перемещений.
По минному полю
Поневоле возникло ощущение, что я вновь оказался в Новороссии и делаю репортаж о работе сапёров. Тогда поле у Перевальска обстреляли «Градами», и некоторые из них не разорвались. Одни местные жаловались, что они тут пасут скот и боятся за него, а другие говорили, что вообще поле может быть заминировано. Помню, мы с сапёрами шли цепочкой друг за другом, осматривая землю перед каждым шагом. Удивительное состояние: по идее в голове должны роиться тысячи мыслей, а тут – пустота. Мозг полностью отключён, а тело работает исключительно на инстинктах. Глаза всматриваются в каждую складку мёрзлой земли, постепенно начинают различать её мельчайшие оттенки и, наконец, начинают болеть. И так пару километров. Тогда всё обошлось благополучно, обезвредили пару снарядов, и довольные местные мужики сдали их на лом – небольшое пополнение к нищему семейному бюджету. Спустя полдня, когда мы вернулись к машине, я почувствовал колоссальное облегчение. Какая же это радость – не глядя ходить по земле в любом направлении! А когда вернулся после командировки домой, то на вопрос от очередного страдающего интеллектуала о лучшем средстве против депрессии ответил коротко: «Погулять по минному полю».
Тем временем уже совсем светло, и мы пробуем прибрежный лёд ногами. Он вибрирует и жалостливо стонет. По одному тихонечко выходим на реку, и ледок трещит ещё жалобнее. Подходить близко друг к другу нельзя, на небольшом пятачке лёд может не выдержать. В тяжёлом снаряжении с ящиком и буром поневоле чувствуешь себя сюрреалистическим канатоходцем. Под ногами сквозь треск слышно ещё более жалобное хлюпанье воды. Скованная первым льдом великая река плачет, и её тоска поневоле передаётся и тебе. Кажется, что река плачет о своей, скованной плотинами и загаженной промышленными отходами, горькой судьбе и уже тоскует по бурной весне, когда сможет вволю пробежаться. Хотя бы до первой плотины. Кстати, знакомый эколог мне поведал, что если на Волге их все убрать, то через пятьдесят лет река вернётся в свой изначальный природный цикл. А ещё через пятьдесят в ней можно будет ловить давно уже исчезнувшую белугу и огромных осетров.
О государевых людях
С такими мыслями мы доходим до более-менее крепкого льда. По нашим меркам, крепость определяет толщина в два-три сантиметра. У эмчеэсников другой норматив – минимум 15 сантиметров. Поэтому на лёд выходить сейчас никому не велено. Но эмчеэсники сами боятся появляться на неокрепшем льду, и поэтому нам ничего не грозит от государевых людей. У которых, кстати, очень странное воззрение на рыбаков. В них они видят не продолжателей традиций русского быта и досуга, а некую злую силу, которую нужно изловить и оштрафовать. А улов забрать себе – надо же домашних свежей рыбкой попотчевать. Помнится, в родном городе омоновцы перегородили подходы к метромосту и трясли с рыбаков «по штуке» с носа. Дескать, те рыбачили у стратегически важного объекта и поэтому все поголовно являются шпионами и диверсантами. Тогда я вышел на берег подальше от них и чуть не провалился под лёд. За мною ринулась погоня, и при задержании я заявил, что денег у меня нет, но я готов стать американским шпионом с последующей депортацией к месту нового лова в штат Монтана, там скоро лосось пойдёт. Омоновцы долго смеялись от моей наглости, но рыбу всё-таки забрали. Кстати, за границей к подобным нарушителям ещё более негуманное отношение и такие же негуманные штрафы. Например, в Финляндии подобное «преступление» обошлось бы мне в тысячу евро.
Пить или не пить?
Тем временем мы неторопливо бредём по трещащему льду. Он прогибается под ногами, а вода хлюпает уже где-то в стороне. Старые рыбаки говорят, что, если лёд под ногами трещит, это нормально. Гораздо опаснее, если он не трещит, можно угодить в засыпанную снегом полынью. Под нами метров пять глубины, и поневоле задумываешься о тщетности бытия. Здесь не минное поле, но отправиться кормить рыб очень даже возможно. В случае если нога начнет проваливаться, даже если ты успеешь расставить руки и аккуратно разложиться на льду «крестом», тот может не выдержать тяжести тела и треснуть. Причём трескаться он будет на очень мелкие кусочки, на которых невозможно удержаться. Единственное средство спасения – как ящерица, перебирать руками и стремглав ползти всё дальше и дальше от полыньи. Но и это не гарант спасения, любые резкие движения, а они поневоле будут, – и река разомкнёт свои ледяные объятия.
Кстати, подобные прогулки – своеобразный тест на психическую устойчивость. Я несколько раз выводил на такой лёд знакомых и каждый раз с интересом наблюдал за ними. В большинстве случаев по возвращении на твёрдую землю мало кто хотел вновь повторить подобную прогулку. Самое удивительное, что похожая ситуация наблюдается и у коллег-рыбаков. Большинство из них терпеливо ждут, когда лёд окончательно встанет и приобретёт нужную толщину. При этом очень страдают и пишут на рыбацких форумах, как же им тяжело. Также рассказывают о способах сублимации, как правило, это просмотр сюжетов о зимней рыбалке (благо их много в интернете) или банальная пьянка.
Но мы не хотим ни сублимировать, ни пьянствовать, потому и продолжаем идти по скрипящему льду. Кстати, об употреблении алкоголя на зимней рыбалке. Есть множество теорий, оправдывающих или порицающих это дело. Пересказывать их сейчас нет смысла, хотя это очень интересные исследования, зачастую опровергающие фразу крестителя Руси о «веселии и питии». Лично я для себя выработал такую догматику: выпивать на льду можно. Только маленькими порциями и нечасто, когда совсем замёрзнешь. Но при этом надо совмещать питие с физическими нагрузками: выпил – пробури пару лунок. И обязательно закусывать мороженым хлебом с таким же мороженым салом и запивать горячим чаем из термоса. Но на первом льду выпивать категорически запрещается! Во-первых, пьяная невнимательность может стоить жизни. Во-вторых, это мистический обряд встречи нового рыболовного сезона, когда ум должен быть холоден, а сердце – горячим без горячительного. А в-третьих, это настоящая эзотерическая практика, о которой стоит поговорить подробнее.
«Тихие стопы» и «задумчивая восьмёрка»
Чу, привычный треск становится чуть длиннее, и прямо на глазах между ног появляется трещинка. Очень хочется отпрыгнуть в сторону, но понимаешь, что ты не пёрышко, и при приземлении обязательно проломишь лед. В результате я застываю в нелепой позе. Со стороны её можно назвать «журавлём» – одна нога приподнята, а руки расставлены в стороны. В одной из них рыбацкий ящик, в другой – бур. Все эта композиция колышется на ветру и крайне ненадёжно стоит. Постепенно опускаю ногу и ставлю её на лёд. Трещина делается ещё больше, и я делаю ещё один шаг. Лёд предательски скрипит, но я делаю ещё пару аккуратных шажков. Потом ещё несколько. Видимо, водяные духи не готовы меня принять, и трещина меня более не преследует.
Способ перемещения по такому льду я называю «тихие стопы». Помните, так перемещался и постоянно об этом напоминал герой «Идиота» генерал Иволгин. Обход многочисленных промоин производится при помощи «задумчивой восьмёрки». Это способ ходьбы изобрёл персонаж Ильфа и Петрова Паниковский перед посещением властного учреждения. Я поневоле удивляюсь, как эти технологии не используют многочисленные эзотерические деляги на платных семинарах для скучающих по просветлению менеджеров. Всякие восточные «полёты пьяной обезьяны» и индейские «пути воинов» у них крайне популярны. А родные образы классической литературы – нет. Хотя перемещение в пространстве по методу дона Хуана, с рюкзаком под пиджаком, на их фоне блекнет. Так что совсем бесплатно дарю идею бойцам эзотерического фронта.
Кстати, на севере я наблюдал настоящих мастеров этой практики, которые ловили налима при помощи дубины. Когда на лесных речках только появляется тонкий ледок, налим выходит на мелководье и часами стоит на песчаной отмели. Его хорошо видно, но подойти, не спугнув трещащим льдом, крайне трудно. Держа в руках огромную дубинку, местные мастера крутятся вокруг них «задумчивой восьмёркой». Потом выбирают жертву, подбираются к ней «тихими стопами» и наносят удар. Лёд разбивается вдребезги, рыба оглушается. А рыбак иногда оказывается по пояс в воде. На этот случай одеваются бродни.
Деды и внуки
Тем временем в самом горле залива мы видим ещё две человеческие фигуры – в нашей «секте» пополнение! При приближении к ним выясняется, что это два пожилых рыбака дома не усидели! После знакомства поневоле зашёл разговор, что «народ ныне обмельчал», и настоящих рыбаков становится всё меньше. Далее следует детальный анализ нелицеприятных сторон общества потребления, сидячего образа жизни перед телевизором, и делается вывод, что жажда подвигов у народа катастрофически теряется, и «поднимать целину» скоро будет некому. Старики жалуются, что их сыновья и внуки испугались составить им компанию. Я вновь ударяюсь в воспоминания...
Мне пять лет, и я стою на берегу реки. Рядом стоит мой дедушка, его длинная седая борода развевается по ветру. Дед показывает на тоненький ледок и начинает спускаться к воде. «Деда, я боюсь!» – только и могу произнести я. Дед берет меня за руку, и мы выходим на лёд. Лёд трещит, но мы продолжаем идти до тех пор, пока не доходим до полыньи. Тут дед останавливается и говорит: «Конечно, мы можем провалиться, и ты, наверное, хочешь спросить, зачем же мы сюда припёрлись? Чтобы ты понял простую вещь: это наша река, а значит и твоя. И ты не должен её бояться, как бы она ни выглядела, и какой бы страшной она тебе ни казалась. Ты же не боишься летом залазить в воду на пляже? А сейчас река вот такая, и ты её должен любить именно такой. Она такая же живая, как и мы с тобой. Если ты её боишься, то тогда никогда не ходи купаться в ней, иначе она почувствует твой страх и накажет. Река должна стать частью тебя, как я, папа или мама. Ты же любишь маму? И не боишься её?»
Я стою, крепко сжимая широкую дедовскую ладонь. Дед был бригадиром совхозной рыболовецкой бригады и уже брал меня на осенний лов с моторок. Но в большой железной лодке не страшно, а здесь… Но я очень люблю маму и не хочу утонуть… Мы долго стоим у полыньи, потом не торопясь идем обратно, и страх пропадает…
Кстати, о русском «экстриме». Я успел застать то удивительное время, когда весной в волжских и окских деревнях любимым развлечением молодёжи была ловля зыбками с плавающих льдин. С тех пор я исходил сотни километров по льду самых разных водоёмов и не раз проваливался в воду. И никогда не успевал испугаться. Может быть, именно с таких дедовских слов начинается любовь к своей земле, которая зачастую может быть ужасной и пугающей? Сейчас берег нашей родной с дедом реки туристы загадили мусором. Он лежит в несколько слоёв, снизу окурки и консервные банки, а сверху пластиковые бутылки и использованные презервативы. Слава Богу, дед не дожил до этой помойки. А так и не ставшие для реки родными нечистоплотные туристы постоянно в ней тонут. А их коллеги продолжают мусорить и размышлять, отчего же мир так несправедлив? Помнится, переплывая на лодке таёжную речку со старым эвенком, я машинально бросил окурок в воду. И тут же получил веслом от старика, но не обиделся, вспомнив деда. А потом у самого берега мы перевернулись и долго вылавливали вещи из ледяной воды.
Сказочная мозаика
Старики говорят, что в другой стороне залива может ловиться крупный окунь, и мы решаем направиться туда. Дедам тоже не сиделось на месте, и они поплелись вслед за нами, довольно улыбаясь: «Наконец-то молодёжь появилась, пусть тропу разведывает!» Глаза продолжают сканировать лёд. Это настоящая сказочная мозаика, белоснежные обломки льда как бы кружатся среди синевы замёрзшей воды. Геометрию множества ледяных фрагментов этой мозаики невозможно передать, их нельзя уложить в строгие геометрические рамки треугольников и квадратов. Вместе они создают загадочную тайнопись мироздания, которую никому нельзя расшифровать. Хочется взлететь и посмотреть на неё сверху, пытаясь распознать хоть строчку… Белые многогранники затянуты в синеву вечно живой субстанции. Одна вода скрепляет другую, создавая ещё одну тайну водной алхимии, под которой вполне вольготно существует ещё одна, такая же холодная водная жизнь. Как не любить это дивное создание природы – первый лёд?! Это покров прячет водных обитателей от извечного врага – человека. Но человек хитёр и вооружён пешней и удочками.
А природа всё равно не сдаётся: один неверный шаг – нога скользит по синеве, а руки автоматически сбрасывают вещи и рукавицы. Ногти вцепляются в белое крошево обломков льда: «Спасите нас!» Настал момент истины: под тобой трещит ледок, а тяжёлая одежда моментально наполняется влагой и становится ещё тяжелее. Но даже это не способно убить любви к миру! Тело расслабляется и становится невесомым, а переломанные ногти уже не чувствуют боли. Ты ужом доползаешь до брошенной верёвки, которую, кстати, нужно обязательно брать с собой на такие прогулки. Треск льда, и ты глиссируешь до спасительной тверди, оставляя за собой набитую крошевом полынью.
Сезон открыт, можно отправляться домой. Но перед этим стоит поклониться реке и поблагодарить за всё: и за невзятую жизнь, и за вышеперечисленные откровения. И в очередной раз признаться в любви. Въедливый читатель может спросить, почему же я ничего не написал про саму рыбную ловлю и не похвастался уловом? Об этом можно почитать в специализированных рыболовных изданиях. Я же только попытался передать удивительный мир русской реки – жестокий и прекрасный одновременно.
