…………….Неожиданный Есенин. К 100-летию есенинского феномена……………………..
Сергей Есенин и Леонид Леонов:
«неимоверные глубины России»
(преемственность духовно-эстетического идеала)
«…Сам мужик, он нежно любил свою деревню, породившую его и показавшую его миру. Могучей творческой зарядкой был отмечен звонкий есенинский талант… За ним вслед из мужицких недр, разбуженных революцией, выйдут десятки таких же, сильных и славных…» Леонид Л е о н о в.
«…для прозы у нас три кита: Иванов, Пильняк, Леонов…»
«…В мире важно предугадать пришествие нового откровения, и мы ценим на земле не то, «что есть»,
а «как будет»… Сергей Е с е н и н.
Есть в памяти сердца воспоминания о днях, часах, порой даже минутах, которые стали самыми дорогими, «звёздными», для твоей жизни. Таковы для меня воспоминания о первой встрече с Леоновым.Профессор Фёдор Харитонович Власов (крупный леоновед, автор фундаментальных исследований о Леонове – «Эпос жизни», «Эпос мужества» сообщил как-то группе вузовских преподавателей литературы, что Леонид Максимович ждёт нас.
И вот – Переделкино. Возможность встречи с классиком мировой литературы волновала и воодушевляла. Ведь это о нём ещё в 20-30-е годы говорил Максим Горький: «Леонов – замечательно и весьма по-русски талантлив, он, несомненно, способен написать потрясающие вещи…». Алексей Максимович восхищался
умением своего младшего современника созидать «симфонически сторойно», искусно отбирать «именно те слова, изобразительность и звучность которых особенно магически убедительна», писать «вкуснейшим, крепким, ясным языком, именно – ясным, слова у Леонова светятся».
Как заветная реликвия – фотографии, запечатлевшие майский день 1972 года. Групповой снимок. Любительские фотографии – эпизоды бесед с писателем на веранде его переделкинского дома. На одном снимке крупным планом – леоновские руки, чуткие, узловатые руки, написавшие романы «Барсуки», «Вор», «Соть», «Скутаревский», «Дорога на океан», «Русский лес». Леонид Максимович говорил, что руки, пальцы должны «мускульно» попробовать каждое слово, каждую фразу, отобрать лучшее, самое нужное.
Несколько часов общения с Леоновым! Леоновский сад. Окрестности. Плавится прохладной голубизной весеннее небо. Задумчиво шумят вершинами много повидавшие на своём веку переделкинские сосны. Бушует сирень в палисадниках.
На веранде – большой стол. Розы, преподнесенные Леониду Максимовичу. И сам хозяин, кажется, несколько смущенный, если не обескураженный столь многочисленным «нашествием». Говорилось, думалось, спрашивалось о многом: фактах биографии, «секретах» творческой мастерской, о тайнах возникновения и кристаллизации поэтического замысла, закономерностях мировоззрения и метода, о художественной пластике. Леонов отвечал спокойно, дружелюбно, иногда чуточку иронично. С изумительной компетентностью говорил он об отечественной и мировой классике, своём отношении к предшественникам, к традициям, вокруг которых, по его мнению, формируется национальное самосознание, о критиках, порой довольно неразборчиво дубасивших того или иного автора, только что в творческих муках подарившего миру своё детище.
Это были поистине незабвенные л е о н о в с к и е у р о к и.
…Май 1974 года. В одной из аудиторий Московского университета имени М.В. Ломоносова проходит встреча участников международной Леоновской конференции с Леонидом Максимовичем. Выступление писателя, а затем – десятки вопросов: о судьбах искусства и человечества, НТР и литературе, о человеческих ценностях, об опубликованных фрагментах крупного эпического произведения, над которым Леонов работал уже несколько десятилетий (позднее это будет «П и р а м и д а»).И – ответы, афористично ёмкие, полемически заострённые, по-леоновски исчерпывающие. Острый, с грустинкой, взгляд. Сутуловатость. Мягкий, глуховатый голос. Обжигающее кипение мысли. Всеохватывающая сила мудрого, весомого слова.
Ответ на «вопрос в лоб» требует мгновенной реакции, импровизации. И как отвечает Леонов! Как воспламеняет мыслью слушателей! Воспринимая, сопереживая такое, нельзя не залюбоваться красотой человеческой зрелости. Леонид Максимович, ровесник века (родился 19 (31) мая1899 года), сам говорил о возможностях старшего поколения: «Оказывается, что это совсем, совсем не страшно – вступление в новую полосу жизни с её предельно сухим и прозрачным воздухом зрелости, с её ясными, безмиражными горизонтами. При разумном использовании первой половины для накопления духовного и профессионального опыта именно эта достигнутая, наконец, торжественная долина с кромкой снежных вершин впереди нередко дарит нам наиболее значительные наши открытия и достижения. Воистину благословенно пребывание наше под этим добрым старым солнцем, потому что каждая цифра на циферблате дня содержит неповторимые и недоступные другим фазам хмель и мёд, мудрость и очарование».
«…Серёжа… Милый… Так живы ещё
в памяти последние встречи!»
Сергей Александрович и Алексей Максимович познакомились летом 1924 года. Хорошо известна фотография этого периода, запечатлевшая двух мастеров слова. Обнаружилась общность интересов. В частности, осенью 1925 года они посещают Ермаковский ночлежный дом.
Иван Вольнов пишет Максиму Горькому (1925): «…здесь, в Москве, в литературных кругах, этот новый деревенский дух так же остр. Нравственно здоровые, крепкие парни с упрямыми глазами. Люблю встречаться с ними. Как-то попросту сходимся. С первой, второй встречи говорят «ты». Как ребята в ночном. Гладков, Леонов, Казин, Волков, Есенин, Клычков…».
Сергей Есенин и Леонид Леонов – в числе обратившихся в 1924 году в ЦК РКП(б) с письмом, в котором, в частности, говорилось: «Писатели Советской России, мы убеждены, что наш писательский труд и нужен, и полезен ей».
Чем объясняется близость двух тогда уже знаменитостей? Несомненен интерес Есенина к одному из гигантов-«китов» современной прозы. Ведь сам Есенин пробовал (и не безуспешно) свои силы в эпических жанрах («У Белой Воды», «Яр», «Бобыль и Дружок», «Железный Миргород»). Леонов-прозаик же экспериментировал в жанрах лирики. Леонид Максимович публиковал свои стихи и поэмы, даже будучи признанным
эпиком. Автор популярных тогда «Барсуков» публикует поэму «Запись на бересте».
Относительно поэтических опытов Леонова в леоноведении есть определённость: не следует преувеличивать их значение, но было бы неправомерным и умалчивать о них.
Тем более к а к л и р и к Леонид Леонов, несомненно, импонировал Есенину.
Сергей Александрович, участник Суриковского кружка, конечно же, знал и об отце своего нового друга - Максиме Леоновиче Леонове (1879-1929). Крестьянин Калужской губернии стал крупным организатором движения «писателей-самоучек». В 1889-ом вышли в Москве «Первые звуки. Стихотворения Максима Леонова». Второе (дополненное) издание появилось (в Москве же) в 1898 году.
Песня печальная, песня унылая
Слышится где-то в тиши.
Звуки, как ветер осенний, тоскливые
Льются из скорбной души.
Доля суровая, доля жестокая
В песне слагается той.
Жизнь горемычная, жизнь одинокая,
Жизнь с бесконечной тоской!..
«Родная песня», 1898.
Максим Леонов шёл в русле духовно-художественного движения с у р и к о в ц е в
(первого – в Х1Х веке - и второго - в ХХ веке - кружка). Характерна (по пафосу и жанрово-стилевым качествам) его «Песня крестьянская» (1906):
Я песню крестьянскую вам пропою,
Послушайте, братья, вы песню мою:
Та песня в крестьянской избе рождена,
В ней только лишь правда и правда одна.
Мы света не знаем, во тьме мы живём,
Работаем много, но с голода мрем,
А с нами скотина от голода мрет –
Не знаем, кто лучше на свете живет.
И землю мы пашем, и косим, и жнем,
Одна лишь забота и ночью и днем –
О хлебе, чтоб только себя прокормить,
Да подать исправно казне заплатить…
Лексика, образы, сюжетика, афористика, поэтический синтаксис, пафос «песен» Леонова-старшего прочно связаны и мотивированы преемственностью развития «деревенской темы» минувших десятилетий («Горе сёл, дорог и городов», «Степные очерки» Левитова, «Власть земли», «Крестьянин и крестьянский труд» Гл. Успенского, «Подлиповцы» Решетникова, «Песня пахаря» Дрожжина, «деревенские мотивы» Кольцова, Никитина, Некрасова, Радина, Скитальца): «О, подать! Зачем это всё и на что? Мы платим, но сами не знаем мы то. Плати! Не заплатишь – корову сведут, И лошадь, и всё у тебя продадут. Какое им дело, что с голоду мрешь, Что по миру скоро с сумою пойдёшь? Оброк им скорее давай-подавай, А сам ты с семьею ложись умирай».
«Проклятые» вопросы, вечно-болевые проблемы («Слыхали мы часто и слышим сейчас, Что деньги, которые грабят у нас, Идут на обжорство и пьянство вельмож. На них не придёт никогда вот падёж!»). Риторические вопросы, риторико-пафосные ответы («Какое им дело, что голодны мы, Что мы задохнулись от мрака и тьмы? Им только оброки давай-подавай, А сам ты с семьею ложись умирай»):
Да где ж справедливость законов твоих,
Мой Боже! Ведь создал злодеев ты их,
Ведь дал ты им образ не хищных зверей,
А твой, в доброте бесконечной твоей.
За что же так терпим мы голод, нужду,
Мы трудимся вечно (и слава труду!) –
Они же, как трутни, в довольстве живут,
И, словно клопы, кровь крестьянскую пьют.
О Боже! Да где же законы твои,
Когда же придут для нас светлые дни?
Им только оброки давай-подавай,
А сам ты с семьею ложись умирай.
На первых порах Леонид Леонов идёт, стихотворствуя-версифицируя, по стопам отца. Но его привлекают крупные лиро-эпические формы. Такова, например, поэма «Записка на бересте»:
Вот я запишу про счастье,
Которое казалось близким,
Но улетело птицей.
И больше счастья нет.
И я записал, как умею,
Слова о недавней встрече
Размером случайным и шатким
На белой простой бересте.
- доверительно размышляет лирический герой Леонова.
Анализ «Записи на бересте», как и других стихотворных произведений Леонова, показывает, что романтическая поэма Леонова содержит в себе многие «завязи», которые получат «живую жизнь» у более позднего Леонова. Судьба Сергея, Андрея, Павла и Елены, лирико-эпическое повествование о том, как распалось «милое лесное братство», одухотворены дыханием недюжинного таланта. Своеобразен леоновский повествователь, в чём-то родственный есенинскому; видимо, их сближает обострённое тонкое чувство природы («Я узнал, что ночью ветер гуще…»).
Леонид Леонов-поэт ставит один из «вечных», «проклятых» вопросов человеческого бытия:
История моя всё та же,
О какую разбивают сердце
Поэты и глухонемые,
Мудрые и глупцы…
Тревожен вопрос лирического леоновского героя:
А зачем, кому они нужны,
Истине или человеку –
Под суровым, обожжённым небом
Красные, небыстрые ручьи?..
Нет необходимости выделять «есенинское» в лирике Леонова. Ясно одно: Леонов знал стихи Есенина, интересовался личностью их автора.
В стихах, поэмах, но особенно в леоновской прозе ощутима полемика с Есениным, вернее, с «есенинщиной». Например, в «Записи некоторых эпизодов, сделанных в городе Гогулеве Андреем Петровичем Ковякиным» (1923) пародийно приводятся «стишки», что «вертятся» в голове, вызывая «переполох души» сочинителя:
Прощай же, гогулевская сторонка!
Сижу на голубятне, у окна.
Гляжу и вижу: зелень, жеребенка,
А над Гогулевом небо синее без дна…
Леонов относился к Есенину критически, но глубоко уважительно. Сергей Есенин в свою очередь осваивал жанры прозы («Яр», «У Белой Воды», «Железный Миргород»). Синтез эпического и лирического способствовал глубокому и всестороннему отражению сложных и противоречивых событий, «могучего клубления сил», разбуженных планетарно значимыми событиями.
