Руины - или художественное пространство малого советского городка

Автор этих строк в своё время, стараясь оценить пространство типичного малого советского городка в художественном отношении, пытался взглянуть на разрушения, оставленные советским периодом, с точки зрения эстетики руин. Сама по себе сия точка достаточно почтенна и традиционна – но вот встать на неё приходилось не без труда – естественно усиливалось чувство протеста против вандализма, тем паче что взамен в 1960-е годы строились не сталинские «высотки» или подражания им, в которых угадывались чёрточки предреволюционного неоклассицизма, а унылые «черёмушкинского типа» панельки или девятиэтажки, с вкраплением одно-двухэтажных КБО с окнами во всю стену – то, что строители называли «прозрачки». Но всё же эстетство брало своё. Я понимал или, вернее, чувствовал, что не все руины возбуждают сожаление. Разрушенные великолепные здания хотелось восстановить или хотя бы увидеть, какими они были до разрушения. Но вот храмы периода упадка, начавшегося где-то в 1840-60-е годы (границы тут размыты – порой по инерции строились неплохие ампирные храмы, да и до провинции новые вкусы доходили с немалым запозданием), а особенно стиля «под Древнюю Русь» (а-ля Исторический музей в Москве), как ни странно, выглядели в руинированном виде куда привлекательнее, нежели в первоначальном. Когда с крушением советской власти началась волна восстановления разрушенных храмов, это ощущение значительно усилилось. Стоит, например, посмотреть на изначальный вид церкви начала ХХ века в селе Сляднево под Волоколамском и на её жалкие остатки, дошедшие до нас, чтобы почувствовать: а ведь храм-то был по своей архитектуре изрядно дубоват, что нельзя сказать о довольно гармонично выглядящих этих самых жалких остатках:

Уже в первом приближении можно понять, почему получился такой эффект. Такие храмы, стилизованные под XVII век, архитекторы второй половины XIX – начала XX веков старались строить с максимальным использованием элементов декора века XVII. Но, увы, с чутьём соразмерности у них было куда как плохо. Общие формы получались тяжеловесными, плохо, а порой никак не гармонирующими с украшениями, которые на них выглядели, как бестолково развешенные картины. К тому же в этих композициях очень часто был перегруз всевозможными геометрическими украшениями, как правило, весьма сухими по форме. Когда же эти церковные здания подверглись в советское время варварскому обращению, а порой и разрушению, которое часто было неполным либо по трудностям полного разрушения, либо из-за практической необходимости, например, сохранения здания под склад, то иногда и возникали подобные эстетические казусы. Здания утрачивали свою уродливую форму; от них оставалось несколько стен, на которых к тому же сохранялось не слишком много навязчивого декора рубежа веков. Эстетика руин дополнялась эстетикой декоративного стиля, ориентированного на XVII век (выдающиеся достоинства коего вряд ли нужно обосновывать) и освобождённого как от изначально уродливых общих форм, так и нередко от количественного излишества. На данном примере это можно видеть достаточно отчётливо. Итак, можно обобщить: в ряде случаев неполнота композиции (появившаяся из-за варварского к ней отношения) привела к её улучшению. Остатки храма сплошь и рядом выглядели как романтические руины то ли крепости, то ли терема (как в приведённом выше случае).

А теперь постараемся на некоторое время вернуться в советское прошлое 1960-70-х годов (чему автор был свидетелем). Маленький городок. В центре – пресловутые пятиэтажки – иногда с небольшим количеством начавших тогда строиться девятиэтажек. В центре – «власть», ну и КБО (та самая «прозрачка»). Тоска зелёнейшая. И как ответ на эту тоску – окраины городка; частные домики, порой с неплохими наличниками, а то и послевоенные двухэтажки, напоминающие немецкие старинные домики (откуда и пошла легенда о том, что их строили пленные по своим немецким проектам); словом, окраины воспринимаются как нечто романтичное, принципиально отдалённое от унылой прозы сов. центра. И в конце концов – вот та самая полуразрушенная церковь, что стоит то ли как замок, то ли как терем, самим своим видом будто бы повествуя о чудесном прошлом. И получается, что эти окраины стали художественно организованным, как бы «очарованным» пространством позднесоветского мира. Почему? Во-первых, из-за отвратительнейшего, извините, «штиля» 1960-х, формировавшего центры тогдашних городов и городков. Во-вторых, потому, что до окраин этот «штиль» тогда ещё не дополз. И, наконец, в-третьих – потому, что, как, надеюсь, сумел показать выше, многие предреволюционные постройки, как и постройки второй половины XIX века (в первую очередь храмы) лучше выглядели полуразрушенными, нежели в целом виде.

На этом надо было бы и завершить статью. Но раз зашла речь о чём-то романтическом по настрою, то нельзя не вспомнить аналогичный до известной степени процесс романтизации руин – а заодно обращения к искусству прошлого, до того сплошь и рядом презираемому. Так, во Франции после Великой Французской революции появилась мода на искусство прежних лет. Причём ещё перед революцией, а уж в процессе её развития-то точно - презирались и это искусство, и эти года. Речь идёт о готике. На протяжении значительной части XVIII века готическое строение считалось безвкусицей, а, например, XIII век – только временем безоглядной дикости. А потом… да стоит вспомнить хотя бы В. Гюго, «Собор Парижской Богоматери». Ну и с эстетикой развалин (часто появившихся как итог рррреволюционной «борьбы с мракобесием») тоже всё обстояло, если так можно выразиться, весьма неплохо; над этими развалинами мечтали, проливали слёзы; руины или хотя бы запущенность зданий прежних лет (пусть даже временная) служили поводом для сочинения различных фантасмагорий (от «Собора Парижской Богоматери» до «Гаспара из тьмы»), сплошь и рядом куда более затейливых, чем реальные предания и сказания готических времён. Словом, и тут фантазирование над полуразрушенными и лишёнными прежних житейских функций зданиями давало интересные плоды. А не будь разрушений или хотя бы закрытий храмов – вряд ли были бы эти плоды.

Порой эстетство – жестокая вещь. Но что ж делать, если путь к красоте бывает таким сложным…