Анекдот:
- Дедушка, а я полковником стану? - Спрашивает внук у дедушки генерала.
- Станешь, внучек, станешь!
- Дедушка, а я генералом стану?
- Станешь, внучек, станешь!
- Дедушка, а я маршалом стану?
- Нет, внучек, не станешь. У маршала свой внук есть.
Этот анекдот не только объясняет, как зарождается аристократия и формируются сословия, но и ставит вопрос: ”А кто сказал, что у генерала только один внук?” Внуков может быть несколько и обещание генерала по обеспечению будущего внучков неизбежно приводит к очень серьёзным последствиям, поскольку, если для одного дедушки-генерала достаточно было одной дивизии или иной службы, обеспечивающей генеральскую должность, то для нескольких внучков надо уже несколько дивизий со всем их содержимым – полковниками, майорами и так далее по списку. И это желание дедушки генерала будет иметь поддержку сверху, поскольку у маршала также может быть несколько внуков, а на каждого маршала надо несколько генералов. Интенсивное размножение чиновничества и его структур – естественное свойство бюрократии. Рост численности чиновников обгоняет по темпам роста общую численность населения. Более того, оно растёт от одной общественно-экономической формации к другой. Это свойство заложено в природе власти и просматривается во все века. Боярство, как средневековая форма бюрократии, было малочисленнее, чем пришедшее ему на смену дворянство, пореформенное чиновничество (после реформы 1861года) более многочисленное, чем дворянство, численность советской бюрократии была ещё больше, а постперестроечное чиновничество в России значительно больше, чем советское, при уменьшении общей численности населения. Даже в 19 веке, во времена Николая I, когда крепостное крестьянство находилось под управлением их собственников - дворян, рост числа чиновников в три раза опережал рост численности населения. Почему растёт, хорошо объясняет этот весёлый анекдот советского времени. Следует заметить, что советское время – это исключительный период в истории России, когда были не только отменены сословия, частная собственность на средства производства и иные инструменты, направленные на передачу тех или иных преимуществ от отцов к детям, но и декларировано продвижение по служебной лестнице исключительно за собственные заслуги и способности. Этот анекдот родился не на пустом месте – это следствие тогдашней действительности. Мой институтский товарищ, который хотя и окончил очень хорошую школу, ничем особым в учёбе не выделялся, но был сыном директора крупного предприятия и за стаканчиком винца иногда рассуждал, кого из сокурсников он возьмёт к себе на работу, когда станет директором. Этот мой друг первоначально не собирался поступать в технический ВУЗ, а поехал подавать документы в МГИМО, но там поинтересовались, кто его родители и посоветовали не терять попусту время на этом поприще. Принцип передачи своего социального статуса от родителей к детям заложен в самой природе человека, и никакие социалистические революции это не могут отменить. А сами революции (или иные формы преобразований) есть не что иное, как способ пресечь это размножение, когда численность бюрократии, и её разросшееся потребление, выводит общество из равновесия. Ленинское определение революционной ситуации, когда “верхи не могут управлять по-старому, а низы не хотят жить по-старому”, не совсем верно. Верхи в изменившихся условиях всегда хотят управлять и управляют по-старому (абсолютное число представителей верхов могут управлять только так, как делали это всегда, иных способов они придумать не могут – в данном случае бесполезно оспаривать марксистскую формулировку “бытие определяет сознание”), а вот низы уже не могут жить по-старому. Часто в той или иной стране можно слышать, что “правительство делает всё возможное” – это напоминает табличку в салунах Дикого Запада: “Просьба в тапёра не стрелять – он играет, как может”. Верхи в изменившихся условиях могут управлять по-старому только с помощью силы, которая у них имеется (армия, полиция, законы, суды и весь остальной административный аппарат), продолжая всё больше стягивать на себя то “одеяло”, которым укрыто всё общество. Низы хотели бы жить по-старому, но “одеяло” уже уползло наверх, и им не остаётся ничего другого, как брать за оружие. Как правило, первой летит голова правителя, хотя он менее всех виноват в росте численности верхов – его должность единственная и размножению не подлежит, и он кровно заинтересован в не размножении всей властной пирамиды, но не стоит думать, что власть принадлежит ему. Ещё Николай I сказал когда-то: ”Россией правлю не я, Россией правят столоначальники!” А этот царь, принявший присягу государственных учреждений за пару часов до Восстания Декабристов, как никто другой, понимал, что такое власть.
Кризисные явления, связанные с ростом бюрократии и, соответственно, с ростом её потребления накапливаются постепенно, но могут обостряться вследствие каких-либо внешних воздействий военного или природного характера, или “разборок” в верхнем эшелоне власти, и тогда достаточно любого повода, чтоб вспыхнул бунт, который сметёт власть. При этом повод может и не зависеть от власти. Великая Французская революция вспыхнула, потому что в булочных не оказалось хлеба - булочные были частными предприятиями, также частными были и поставщики муки в булочные, и поставщики зерна на мельницы (также не оказалось хлеба в булочных и во время Русских революций 17-го года, но это другая история и другие причины). Народ пришёл в булочные и увидел, что он не может жить по-старому, а совет “есть пирожные”, прозвучавший “сверху”, переполнил чашу терпения. Повторюсь, это был всего лишь повод, отсутствие хлеба в булочных не грозило голодной смертью – могли пойти на рынок и купить тыкву или брюкву.
Революция в своём первоначальном значении слова означает вращение (Коперник использовал это слово для описания движения небесных тел), то есть поворот на 360%, что и можно наблюдать, взирая на революцию в исторической перспективе. Великая Французская революция свергла короля, уничтожила значительную часть дворянства, потом проредила ряды самих революционеров с помощью той же гильотины, которой рубила головы дворянству, и вернула общество в стабильное состояние уже Наполеоновской империи; не сунься Наполеон в Россию, быть может, она просуществовала бы и до сего времени. Русские революции (Февральская и Октябрьская) также убрали царя, уничтожили значительную часть правящего слоя, потом сталинские репрессии ополовинили ряды самих революционеров и вернули страну в стабильное состояние Советской Сталинской империи. Сталин явно понимал, как происходит рост численности, а вслед за ростом численности и деградация бюрократии.
“Дедушка-генерал” заслужил своё звание на полях сражений и в конкуренции с другими полководцами, то есть оказался лучше других, а его “внучки” получат это звание не за заслуги – заслуги придумают, а по протекции “дедушки”. “Дедушка” был генералом боевой дивизии, а “внучки” получат дивизии, слепленные под их должности, где главным будут не знания, боевая выучка, мужество и патриотизм, а парадный вид солдат и заправленных кроватей с изящно поставленными подушками - где кубиком, а где пирамидкой. Формальные и чисто внешние результаты становятся главными в определении заслуг. Аккуратные кровати, чисто подметенный плац или улица – необходимые атрибуты жизни, но, как правило, за ними прячут неумение делать всё остальное, как в шутке, бытовавшей на институтской военной кафедре: ”Подход – пять, отход – пять, ответ – два, средняя – четыре!”. Сталина многие вспоминают по той причине, что в ту эпоху было обеспечено беспрецедентное в мировой истории развитие страны, а произошло это в силу того, что сталинские репрессии в первую очередь обрушились на управленческий слой, не давая ему разрастаться и деградировать. Но после смерти Сталина этот “селекционный” барьер был снят и рост численности чиновников восстановился (рост был и в сталинское время, но не столь интенсивный, и в основном по причине роста экономики). Не смотря на то, что потребление советской бюрократии и в послесталинское время серьёзно ограничивалось, численность её росла, и, соответственно, рос и общий объём её потребления на фоне остального народа – стягивалось наверх как экономическое, так и правовое “одеяло”. Всё это усугублялось и деградацией самой бюрократии. Анекдот про внучка и генерала родился именно в брежневское время. Поэтому разрушение Советского Союза было запрограммировано самим развитием бюрократической системы. Безусловно, Советский союз мог просуществовать ещё как минимум два десятилетия до наступления того критического состояния, когда “низы” не смогли бы жить по-старому, и для своего выживания взялись бы за уничтожение “верхов”. Кончина Советского союза была преждевременной и искусственной. Зачем и почему? – это отдельная, довольно, интересная история. По той причине, что кончина социализма была искусственной и преждевременной, “верхи” остались живы, сменив “одёжку” с социалистической на капиталистическую, не поменяв своего ни качества, ни сути. Более того эта “капиталистическая революция” была бескровной и не убрала большинство тех структур, которые были не нужны при капитализме, но добавила новых, потому так возросла численность чиновников.
Лет десять назад, в один прекрасный день мне довелось познакомиться, как происходит этот бюрократический рост. Точнее день был совсем не прекрасный, поскольку я болел, и стало ясно, что сам не справлюсь болезнью, потому надо идти в поликлинику. Система здравоохранения – такая же бюрократическая структура, как и все остальные, только чиновники в белых халатах. Следует заметить, что эти чиновники одной из самых почитаемых профессий обладают довольно серьёзной властью – властью над здоровьем людей, и они это прекрасно понимают. И власть не только над здоровьем, в их руках существенная доля экономической власти над людьми в виде такого инструмента как бюллютень, а также от них зависит стоимость и качество лечения. Как и любая другая, эта бюрократическая структура больше всего заботится о сохранении своей численности. Запрет на продажу лекарств без рецептов объясняется именно этим, а не заботой о здоровье, поскольку наиболее частый вопрос у врача: “Чем вас лечили в прошлый раз?”
ЛОР-врач, к которому я пришёл, кроме всего прочего выписал мне ингаляцию. Если ещё пару лет назад лор сам заполнял бланк направления на ингаляцию, то на сей раз он всё записал в карточку, потом написал назначение на простой бумажке и отправил меня к физиотерапевту – это была новая должность в поликлинике. Физиотерапевт первым делом записала меня и моё назначение в журнал (учет и отчётность для бюрократии – самое главное), записала в карточку и выписала направление на физиопроцедуру. Я потом поинтересовался у одного врача, заведовавшего физиотерапевтическим отделением в больнице, зачем нужна такая должность в поликлинике. Этот врач сначала объяснял мне это новшество усложнением всего, но так и не смог мне ответить, как изменилась физиология человека за последнее десятилетие. Усложнение техники можно компенсировать раздачей врачам справочников или памяток по физиопроцедурам, поскольку врачу проще разобраться в своей области знаний, чем физиотерапевту охватывать все области - после этого аргумента заведующий физиотерапевтическим отделением пояснил, что, наверно, нужно было пристроить кого-то, вот и ввели новую должность. Логично и понятно.
Визитом к физиотерапевту всё интересное не закончилось, оно было впереди. Придя в ингаляторий, застал там стайку медсестёр, которые усевшись в кружёк мирно беседовали. Моё появление их явно удивило, одна из медсестёр выпорхнула из стайки, взяла моё направление и сказала, что у них есть только фурацилин и щёлочь (сода). Если меня устраивает фурацилин или щёлочь, я должен пойти к физиотерапевту и переписать направление, а если нужно лекарство, указанное в направлении, то должен пойти в аптеку и купить его. Придя в аптеку, я обнаружил это лекарство в трёх исполнениях: спрей для горла, пастилки для рассасывания и таблетки, которые можно растолочь и использовать для ингаляции. Цены всех трёх вариантов были соизмеримы. Мне стразу стало ясно, что произошла “фармацевтическая революция”. Нет смысла тащиться в поликлинику по холоду и слякоти, чтоб сделать ингаляцию, если тоже воздействие лекарства можно получить другим способом, а поликлиника убрала у пациентов экономическую основу для похода в ингаляторий, прекратив закупать лекарства для ингаляций (фурацилин и щёлочь широко используются для многих процедур). Но ингаляторий в поликлинике остался, штат сотрудников за ним числится; содержатся и обслуживаются помещения и техника.
То же происходит в любой бюрократической структуре – новые структуры создаются, нужные и ненужные, но устаревшие не исчезают, их уничтожают только революции (или войны), которые подобно пожару сжигают всё, после чего заново строится то, что нужно. А потом всё идёт тем же путём.
Советский Союз времён Брежнева и последующих правителей (впрочем и предыдущих) – это идеальный образец бюрократической системы, когда общество имеет двухфазовое состояние: верхи и низы, власть и народ, без какого-то ни было деления на дополнительные фракции, как в любом другом обществе, когда кроме государственного чиновничества имеется частный бизнес, который также является властью (экономической), с определённым положением на шкале “власть-народ”. Безусловно, деление на фракции “власть и народ” весьма условно и относительно, невозможно провести границу между властью и народом даже во времена сословных обществ, когда, казалось бы, всё определено самим фактом рождения: крестьяне – это народ, помещики – это власть. Достаточно вспомнить “Путешествие из Петербурга в Москву” Радищева (глава “Зайцово”), где человек из народа “начал службу истопником, произведен в лакеи, камер-лакеи…”, дослужился до чина, дающего право на потомственное дворянство, купил деревню с крепостными крестьянами, и стал помещиком. Можно вспомнить множество историй, когда представитель властного сословия по тем или иным причинам оказывался среди прислуги, то есть в одном строю с простонародьем. Но в мировой истории случаются моменты, когда граница между народом и властью проводится очень чётко - это и называется революция.
Что и как приближает революцию, делает её неотвратимой – очень интересная история. Приближает революцию сама власть, при этом считая себя очень умной - она увеличивает своё потребление и размножение, и думает, что этим она одновременно противодействует революции. Ярчайший пример тому Франция, где в последнее время очень подозрительно участились теракты. Когда прошло сообщение о нескольких одновременно проведенных терактах, мне сразу вспомнились декабристы и их тайные общества. Как выяснили потом историки, не менее 10 членов тайных обществ были агентами полиции, а восстание Декабристов произошло лишь потому, что умер император Александр I. По закону наследником престола являлся его брат Константин, который при жизни Александра I отказался от наследования, и завещанием Александра I наследником назначался Николай. Но всё это держалось в тайне, что и дало декабристам возможность поднять восстание, поскольку Николай I выглядел как узурпатор, а Декабристы заявляли, что защищают Константина и его жену “Конституцию”. Знала ли французская полиция о готовящихся терактах, не могу судить, но подготовка четырёх терактов вряд ли может пройти незаметно для спецслужб, но если может быть не замечена, то это означает лишь то, что деградация чиновничье-бюрократической системы (когда там сплошь “внучки”) зашла уже достаточно далеко. Но не это интересно в данном случае, а то, что теракты распространяются “вширь”: на стадионы, в метро, в аэропорты, на вокзалы, набережные, в церкви. При этом власть на эту террористическую экспансию, отвечает своей экспансией, что с точки зрения бюрократии вполне логично и легко можно объяснить народу, что это для его блага. Это позволяет формировать новые “дивизии” для новых ”внучков” и никто не решиться возразить против дополнительных бюджетных расходов. А поскольку доходов не хватает, можно потянуть на себя “одеяло” и в правовой области, ужесточив тем или иным образом трудовое и налоговое законодательство, и при этом не бояться выступлений трудящихся, поскольку дополнительные “дивизии” формируются не гражданские, а военные и полицейские. Военные – под пропаганду об угрозе России, а полицейские – для защиты от терроризма. И если увеличение военных расходов проходит со “скрипом”, поскольку далеко не всех убеждает угроза России, то борьба с терроризмом даёт широчайший простор, поскольку терроризм не где-то там далеко, а рядом. Особенные возможности предоставляет теракт в Ницце, поскольку это совершенно новая технология. Если от проноса бомб или поясов смертников в места скопления людей считалось, что всё предусмотрено, то от грузовика не могут защитить ни посты, ни полицейские машины, а значит надо создавать дополнительные учреждения, подразделения и службы для противодействия терроризму.
Следует заметить, что единственное место, где можно с высокой долей вероятности предотвратить теракт – это самолёт, поскольку количество пассажиров невелико и каждого можно тщательно проверить. Во всех остальных местах это бесполезно в силу несистемного, не полного, а то и просто выборочного контроля, и теракты в контролируемых вокзалах, метро и других местах не проводятся лишь потому, что терроризм стремиться привлечь внимание к тем местам, которые ещё не охраняются, чтоб правоохранительные органы распыляли свои силы по огромной площади. Терроризм – это враг и он ведёт войну, и война с ним может быть только по правилам военной науки, а военная наука говорит, что невозможно построить гарантированно прочную оборону везде. Тактика концентрации сил в направлении главного удара известна давно. Ни Линия Мажино, ни пресловутый Атлантический вал, ни остальные дорогостоящие системы укреплений никого не остановили. Не остановят и террористов многочисленные посты полиции и проверки при входе в метро или на вокзалы. И власть это прекрасно понимает, а эти многочисленные посты и проверки нужны, чтоб народ, недовольный ужесточением трудового законодательства, ужесточением налогового пресса и иными действиями по ограблению народа, всегда видел перед собой человека в форме, с оружием и при исполнении, и даже не помышлял о восстании. Но вот здесь-то и таится смерть власти. Создавая всё новые “дивизии” для своих “внучков”, власть с лёгкостью набирает весь должностной состав, начиная от “полковников и майоров” до ”прапорщиков и фельдфебелей”, а вот за “рядовыми” может быть задержка (численность населения растёт медленнее, чем численность чиновников), но это решается с помощью той самой оголтелой иммиграции, которая захлестнула Европу, которою не может понять ни один здравомыслящий человек, и которая прикрывается плакатами гуманизма. Иммиграция решает сразу несколько проблем: дешёвая рабочая сила, которая давит на граждан страны и делает их более сговорчивыми для работодателей; подпитывает терроризм и иную преступность, позволяя наращивать численность и финансирование правоохранительных органов; раскалывает общество по этническому и религиозному принципу, позволяя запустить в действие давно испытанный принцип “разделяй и властвуй”. Наращивая численность полицейских и прочих чиновничьих сил, и считая их всего лишь послушным инструментом, власть формирует своего могильщика. Наращивание военных и полицейских сил интенсифицируется как раз перед народным взрывом.
Простое чиновничество растёт в более спокойные, экономически благополучные времена под прикрытием каких-либо гражданских проектов – чем больше финансовых возможностей, тем интенсивнее рост. При этом финансирование может быть за счёт военного или экономического ограбления других стран - так расцвела Европа в эпоху колониализма, Америка и Европа неплохо поживились при уничтожения советского Союза и социалистической системы; за счёт проедания накоплений прошлого, как это было на постсоветском пространстве; за счёт проедания ближайшего будущего (кредитные заимствования и кабальные контракты); за счёт отдалённого будущего - распродавая природные ресурсы. Подобное время – самое радостное в истории страны, о нём всегда вспоминают с ностальгией, как верхи, так и низы, они символизирует максимальное единение власти и народа, конечно, если власть пресекла откровенный бандитизм. Но если проедать, не создавая, то всё заканчивается.
Низшее чиновничество будет поддерживать власть до определенного времени, поскольку само себя отождествляет с властью. Отождествление с властью будет и у определённой части граждан, тем или иным образом связанных с властью и чувствующих, что они могут чуть больше, чем все остальные, даже если эта связь определялась малозначащей возможностью что-то получить, что другие не могут или пройти туда, где, как пел Высоцкий, “для других закрыто”. Простой полицейский, решающий пропустить или не пропустить, проверить или не проверить того или иного гражданина испытывает удовольствие и даже этого не скрывает - это то, что учёные называют социальным доминированием. Неотъемлемой составной частью власти, как это ни странно звучит, являются пенсионеры, несмотря на то, что никто так не ругает власть как они – смерть власти смертельна и для них. Пенсионеры и чиновничество – это две основные опоры власти. Одна обеспечивает законодательную легитимность власти (на избирательных участках), а вторая функционирование и защиту власти. И обе эти опоры паразитические по своей сути, хотя не все чиновники только паразитируют – они жизненно необходимы, как необходимо государство и большинство его структур, а пенсионеры заработали свои пенсии, как заработал радищевский истопник своё право владеть крестьянами, который вышел из самых низов и стал самым гнусным эксплуататором даже среди помещиков. Но вот это осознание принадлежности к власти нижнего слоя чиновничества, а он самый многочисленный, не может продолжаться долго - “пряников сладких всегда не хватает на всех”. Особенно в кризис. “Пряники” у нечиновного люда кончаются гораздо раньше, чем у чиновного – чиновники всегда были, есть и останутся опорой власти, и хоть краешек общественного “одеяла” у них останется, когда со всего остального народа его стянули. Впрочем, и нижний слой чиновничества также лишат возможности жить по-старому, и тогда он начинает считать себя народом. Для бунта достаточно любого повода: будь то отсутствие хлеба в булочных, что зажгло Великую Французскую революцию; или мясо с червями, как на броненосце “Потёмкин”; или человеческий факел, как в Тунисе; или отсутствие молока как в магазинах Москвы в 1991 году (отсутствие кратковременно, но о нём вспоминают уже четверть века, и даже пытаются наклеить на всю советскую эпоху); может молоко быть, но окажется прокисшим… Повод может быть любой, даже такой, в котором власть не виновата, и попытка разогнать недовольных далеко не всегда может увенчаться успехом, поскольку полицейские, которых наплодили великое множество, но которые привыкли только к тому, чтоб где-то стоять или проверять. Сходив на разгон демонстрации, они увидят, что там можно получить камнем в лоб, в следующий раз откажутся, заявив, что это не их работа, подобно тому, как в “Унесённых ветром” Маргарет Митчел негры заявили: “Мы рабы домашние, мы в поле работать не можем!” А закончится это тем, что, как в Петрограде в 1917 году, какой-нибудь “фельдфебель” выстрелит в спину офицеру, таким образом проведя границу между властью и народом. И горе тому представителю власти, кто на призыв “Присоединяйтесь пока не поздно” не откликнется, или не успеет откликнуться. Он может не успеть и на последний поезд или пароход, не важно откуда идущий, – из Парижа или Брюсселя, или иного города мира, как не успели многие белогвардейцы на последний пароход в Константинополь.
