В российской имиджелогии реальный образ некоей «знаковой» персоны, как правило, низводится к ее виртуальному имиджу. Это делается для «прихорашивания» ангажированной персоны с целью возбуждения к ней максимально-положительного интереса у публики. Бывает, однако, и наоборот: создается негативный имидж (анти-имидж) по отношению к нежелательному претенденту на публичную популярность. Но в любом случае технология низведения реального к виртуальному есть механизм манипуляции публичным сознанием и поведением. Конечная цель действия этого механизма такова: тайное превращение (подмена) подлинных интересов манипулятора (той персоны) в якобы подлинные интересы объекта манипуляции (публики).
Ежели этот механизм превращения срабатывает неоднократно, то сманипулированный имидж персоны становится как бы реальным в восприятии публики: она постепенно «привыкает» к нему, как к «реально» существующему, словно «забывая» об оригинале или о его неотъемлемых, сугубо личностных качествах (положительных или отрицательных). Однако же вследствие такой манипуляции и сама публика, увы, оказывается «виртуализированной», ненароком отвлекаясь от собственных чаяний. В свою очередь, и та ангажированная персона постепенно «сживается» со своей публично-виртуальной ролью, лукаво прикрывая свою подлинную суть ради достижения вполне реальной цели, да и действует сообразно. В итоге – удвоенная виртуализация: вожделенная персона и соучастная публика взаимодействуют как носители виртуальности…
Но такое видимое «тождество» заведомо обременено реальностью, т.е. глубинными и, увы, нереализованными ожиданиями подвластного социума (объекта манипуляции), который сокровенно живет и пульсирует помимо публично-виртуального функционирования. Вот именно этот-то уровень сущностного бытия социума как раз и является реальной предпосылкой и основой неизбежных кризисов виртуального функционирования обеих сторон – официальной (властвующей или претендующей на власть) персоны и официозной (идеологически виртуализированной) публики. Ведь виртуальное единение тех перевоплощенных сторон отнюдь не равнозначно. Одна из них (персона) достигает вожделенных целей, а другая (публика) утрачивает возможность реализации своих сокровенных чаяний.
И все же виртуальное состояние не может быть в принципе альтернативой реальным явлениям: оно фиктивно и преходяще. Однако оно может (пока функционирует) породить разрушительные, порою непоправимые последствия. Всемирная, в том числе и российская, история переполнена такими примерами. Здесь в качестве эмпирического прототипа представлен Лев Троцкий.
* * *
Несколько констатаций о появлении объекта «имиджмейкерства». Мало кому известный Лейба Давидович Бронштейн исподволь начинал свой путь с «само-имиджирования». Пожалуй, впервые он официально засветился, когда его освободил из-под заурядного ареста председатель Временного правительства Керенский. Конечно, временный «правитель» не мог предугадать дальнейший путь подопечного (как, впрочем, и его последующие попечители): у Лейбы всегда был сугубо свой интерес. И, тем не менее он, ищущий политической публичности, использовал и такой, казалось бы, парадоксальный урок. Уже в сентябре 1918 г. Троцкий – председатель Совета (еще не большевистского) рабочих и солдатских депутатов, в октябре – руководитель военно-революционного комитета; а уже в ноябре – Нарком иностранных дел (эффект «Брестского сговора»); наконец, с ноября 1918 по январь 1925 г. (вплоть до официального отстранения от всех руководящих постов) – бессменный главарь военно-репрессивного ведомства. А потом – изгнание и физическое возмездие (убит в Мексике, 1940 г.). Сработал бумеранг палачества.
Но до этого вполне логичного события Троцкий пребывал в качестве эффектного объекта имиджелогии в беспокойной России. Потому-то и надо познакомиться с его наиболее азартными апологетами-имиджмейкерами. Из плеяды таковых здесь акцентируем внимание на двух представителях: один – современник Лейбы Давидовича, а другой – его почитатель уже в наше время (конец XX в.). Причем ни тот, ни другой еще не использовали современную PR-терминологию. Однако, по сути, их способы и результаты «имиджирования» – идентичны, что весьма символично. Стало быть, дело не только в терминах.
Современник Троцкого – Устинов Георгий Феофанович (1888-1932 гг.). Его взрослая жизнь оказалось позорной и трагической (своеобразно разделил судьбу кумира: в 1932 г. его нашли повешенным в собственной квартире). Журналист из провинции мечтал возвыситься до уровня писателя, но, оказавшись в среде столичной богемы, ненароком увлекся политикой и был замечен властвующей номенклатурой… В. Кузнецов, к примеру, приводит сугубо секретный текст Постановления Секретариата ЦК ВКП (б) от 25 августа 1921 г., выписка из которого гласит: «Постановили: Командировать т. Устинова в поездку вместе с тов. Троцким…» [2] Разумеется, такое постановление – результат требования всемогущего военкома, который еще раньше приметил активного журналиста и пользовался его услугами.
Ведь «расстрельный поезд» Троцкого уже с 1918 г. зловеще курсировал по всей России и нуждался в соответствующих кадрах. Бронированный этот «поезд» был оснащен вооруженным отрядом, полновластным Штабом и Трибуналом, специальной газетой «В пути», редактором и соавтором которой как раз и оказался Устинов. Боевитые девизы и статейки редактора сверкали почти из всех номеров газеты…
По материалам карательного поезда и рекомендациям Троцкого Устинов подготовил (начиная с 1918 г.) и в 1920 г. опубликовал брошюру «Трибун революции», основное содержание которой – псевдоимидж военкома. Вот – некоторые предельно зычные формулировки: «джентльмен революции»; «горьковский Данко»; «экстракт организованной воли»; «пламенная карающая десница»; «нездешняя воля: с нею по могуществу не может спорить ничто и никто»; «лицо Троцкого – лицо русской революции». [3] Упаси нас, Господи, от такого безобразного и неподобного «лица»...
Устинов, как апологет-«имиджмейкер» Троцкого, оказался в плену сманипулированного «имиджа». Он, по воле Троцкого, принимал самое непосредственное участие в подготовке и осуществлении расправы с Есениным. [4]
А теперь представим другого апологета-«имиджмейкера» – Дмитрия Анатольевича Волкогонова (1928-1995). В период горбачевско-ельцинской «перестройки» он подготовил и опубликовал трилогию «Сталин», «Троцкий», «Ленин». Трилогия издавалась (по частям и оптом) неоднократно, а в 1996 году она под общим названием «Вожди» удостоена государственной премии в номинации «за достижение в области литературы и искусства». Предназначение каждого тома акцентировано идеологической позицией автора: о Ленине – умеренно критическая лояльность и даже натянутая похвальба; о Сталине – безудержный негатив, приправленный лукавым сочувствием по дилемме «триумф» и «трагедия»; а уж о Троцком – этакие стыдливые упреки и участливые сострадания, но в целом – фальшивые (до бесстыдства) восхваления… Здесь, конечно, непосредственное внимание уделяется тому из двух книг «Троцкий: политический портрет». [5]
Но прежде надо представить автора в его официально-должностной карьере (ведь он же создал трилогию о политической карьере трех вождей). Волкогонов – выходец из семьи военнослужащего, да и сам сделал свою карьеру в сфере вооруженных сил СССР. Дослужился до воинского Звания генерал-полковника, однако, – не на поле военных действий, а в Генеральном штабе Министерства обороны СССР: зам.начальника Управления по политико-воспитательной работе, начальник Института военной истории, опять же – СССР; далее – председатель специальной Комиссии по вопросам военнопленных (уже при Ельцине); постоянный член ряда составов Съезда народных депутатов СССР и РСФСР; политический Советник президента Ельцина… Ко всему этому надо добавить: дважды доктор наук – по философии и по истории; наконец – лауреат Государственной премии (посмертно) за упомянутую трилогию.
Куда уж там мечущемуся холую-страдальцу Устинову до вельможного чиновника разнородного госаппарата и в то же время апологета Троцкого! Меркантильная стезя и жизненный итог Устинова и Волкогонова принципиально различны, но оба они (словно близняшки) схожи, однотипны по технологиям апологии-«имиджмейкерства» одной и той же зловредной персоны.
Наверное, можно понять и рассудочно объяснить реальное положение трагического неудачника Устинова: он ведь был закрепощенным прислужником и непосредственным содельником всемогущего реввоенкома в условиях гражданской войны. Но очень трудно и прискорбно постичь, а тем паче простить, реаниматорство уже (казалось бы) канувшего в Лету палача – пресыщенным Волкогоновым. Устинов, разумеется, создавал псевдоимидж не только Троцкого, а и свой собственный, но создавал – во имя выживания. Волкогонов же, реанимируя «псевдоимидж» политического трупа, попутно занимался «самоимиджеванием» – во имя наращивания своей собственной псевдославы. Так что разные бывают «имиджмейкеры».
Воспроизведем для иллюстрации лишь некоторые пассажи Волкогонова о Троцком из объемного тома (две увесистые книги издания 1999 года).
Сквозной и основной мотив этого тома таков: Троцкий – один из главных героев революции и гражданской войны в России (а ежели внимательно разобрать текст, то – даже «главнейший»). В интервью газете «Известия» автор резюмирует: «Троцкий – революционер, и этим уже многое сказано… Мощный интеллект, энциклопедическая образованность, энергия, искусство оратора и публициста… Погиб бы Троцкий в 1917-1923 годах, у нас бы сделали из него идола». [6]
Далее мы узнаем от подлинных исследователей цену таких пустых абстракций. Пока же вслушаемся в концовку фразы: «у нас бы сделали из него идола». Какое уничижительно-хамское это «у нас»… А как же «у вас»? – господин генерал-полковник. Ведь именно вы как раз и делаете из него этакого идола (уже посмертно), а заодно – и собственный «само-имидж» (ещё прижизненно, с надеждой на перспективу).
К «имиджированию» Троцкого Волкогоновым мы будем возвращаться по ходу дела. Здесь же процитируем заключительный пассаж книги: «Троцкий всю жизнь мыслил категориями эпох, континентов и революций. Когда он выступал перед тысячными толпами рабочих, крестьян, красноармейцев и, зажигаясь, говорил, говорил, то создавалось впечатление, что своей речью он приближал будущее. В своих речах революционер не лукавил» (выделено мною. – Л.К.). [7] Тут, как говорится, – стоп: надо дух перевести.
О стиле письма лауреата премии по литературе и искусству говорить нет смысла (подобных вычурно-патетических восклицаний в книге предостаточно). Но вот насколько «революционер не лукавил»? – вопрос загадочный. Ясно одно: автор не был непосредственным свидетелем того шоу-действа, не слушал оратора и не созерцал лицедея, когда тот «зажигался и приближал будущее». Стало быть, его виртуальное «впечатление» – весьма лукаво. А вот – «категории» дважды доктора гуманитарных наук: оратор «выступал перед тысячными толпами (!) рабочих, крестьян, красноармейцев»… Рабочие, крестьяне и красноармейцы – всего лишь «толпы» для придворного интеллектуала, как и для его кумира.
Но обратимся к самому Троцкому, например, к его статье из уже упомянутой газеты «В пути»: «Мы должны превратить Россию в пустыню, населенную белыми неграми, которой мы дадим такую тиранию, которая не снилась никогда даже жителям Востока. Путем кровавых бань мы доведем русскую интеллигенцию до полного отупления, до идиотизма, до животного состояния…» (выделено мною. – Л.К.). [8] Вот так!
Вот такими «категориями» мыслил Троцкий о России и о себе (псевдонимное – «мы!»), а Волкогонов – о Троцком и России («тысячные толпы рабочих, крестьян, красноармейцев») и, конечно, – о себе. Приведенный девиз (как и многие подобные) Троцкого Д.Волкогонов в своей книге просто игнорирует. А зря. Дмитрий Анатольевич мог бы с вниманием отнестись к такому откровенному признанию своего кумира: это ведь весьма показательный «само-имидж». Для Волкогонова же Троцкий – «герой революции» и т.п.
С «легкой» руки Волкогонова (объемистые тома удостоены государственной премии!) виртуальный имидж Троцкого и поныне кочует по страницам многих справочных и даже специальных изданий. Воспроизводить такие «бренды» не входит в нашу задачу, но все же стоит упомянуть одну из новейших книг с весьма показательным названием: «Имя России». [9] Подзаголовок книги: исторический выбор 2008; девиз: кто главный Герой Отечества? Правитель? Мученик? Поэт? Воин? Мыслитель? Она составлена на основе «всенародного» (отмечается во введении) опроса и поименного голосования членов экспертной комиссии (12 персон). Однако среди многообразных Имен не нашлось места, например, для подлинно великого Государя Александра Третьего. А вот Троцкому посвящена специальная статья, в которой к «заслугам» военкома добавлена и такая: Троцкий – «один из создателей Красной Армии, лично руководил ее действиями на фронтах Гражданской войны...». Странный, однако, «выбор» издателей книги.
* * *
А теперь обратимся к А.И Куприну. Александр Иванович психологически тонко воссоздал подлинно реальный образ Троцкого, сопоставив его с пиарным имиджем Лейбы Давидовича. Иначе говоря, воистину талантливый писатель и публицист выявил странную двуликость Троцкого: с одной стороны, – каким он был в действительности, а с другой, – каким воспринимала его идеологизированная публика. Эти два лика оказались несовместными. Тем самым Куприн ненароком, как бы упреждающе преподал поучительный урок нашей нынешней имиджелогии.
Источники дальнейшего раскрытия темы писателем: результаты осмысления показаний людей, видевших Троцкого часто и близко (здесь и далее слова Куприна выделяются курсивом. – Л.К.); глубокое понимание сути драматических событий в России того времени; достаточная осведомленность относительно деяний Троцкого и других участников политического процесса; соучастное восприятие тяжелого положения подвластного народа и т.д. Наконец – уникальный факт: тончайшее проникновение в суть «натуры» Троцкого посредством внимательного изучения его фотопортрета…
Уже будучи с семьей за границей, Куприн подробно, с присущим ему литературным мастерством, изложил свои впечатления о Троцком в статье «Троцкий. Характеристика». Вскоре эта статья была опубликована вместе с другими материалами под общим названием «Власть. Революция. Народ» – в сборнике «Новая русская жизнь» в Гельсинг-Форсе. В России этот сборник переиздан журналом «Слово». Предисловие, подготовка текстов и примечания выполнил Сергей Субботин. [10] Текст статьи Куприна будет воспроизводиться курсивом (как уже отмечено), без кавычек и без указания страниц, поскольку он занимает всего две странички журнала. Эту статью надо читать и перечитывать: она предельно компактная.
Статья о Троцком по содержанию и стилю изложения настолько оригинальная, сугубо купринская, что передавать ее своими словами едва ли допустимо (это художественная публицистика самой высокой пробы, – отмечает издатель). Она заслуживает переиздания. Здесь же будут дословно воспроизведены лишь те места оригинального текста, которые наиболее непосредственно относятся к нашей теме (воспроизведение текстов Куприна дается по журналу «Слово»)..
Предваряя анализ упомянутого фотопортрета, Александр Иванович вводит читателя в обстановку своего занятия. Помню, – рассказывает писатель, – пришлось мне в прошлом году (1919 год. – Л.К.), в середине июня, заночевать у одного знакомого на Аптекарском острове. Была полоса белых петербургских ночей, в которые, кажется, никому не спится. В бессонном томлении бродил я по большому кабинету… перебирал заглавия книг на полках, разглядывал фотографии на стенах. Большой поясной портрет Троцкого привлек мое внимание. Около него была укреплена на стенном подвижном кронштейне электрическая лампочка с боковым рефлектором. Я зажег ее и стал долго и пристально всматриваться в это лицо…
Обратим внимание: Куприн, будучи тонким аналитиком, специально воссоздает интимную атмосферу (в кабинете он был один, лицом к лицу с тем портретом), чтобы максимально сосредоточиться для глубокого исследования объекта своего внимания. А происходило это перед предстоящим вынужденным выездом писателя из России (он уехал в конце 1919 года). Такое обстоятельство, можно полагать, дополнительно обостряло чувства и мысли Александра Ивановича (прощание с Родиной, желание запечатлеть в памяти особенности драматического состояния Отечества).
Далее Куприн, временно отвлекаясь от интимной обстановки на Аптекарском, дает зарисовку как бы внешней ситуации и тем самым расширяет диапазон портретного «инобытия» Троцкого. Я и раньше много раз видал мимоходом этот портрет в окнах эстампных магазинов, и каждый раз он оставлял во мне на некоторое время летучее, смутное, почти бессознательное, но неприятное чувство раздражения и неловкости, какое бывает у каждого, кто на людной улице увидел на мгновение, машинально, что-нибудь очень отталкивающее и тот же час позабыл о нем, но через несколько секунд нашел внутри себя беспричинный осадок недовольства и спрашивает свою память: «Что со мною только что случилось? Откуда во мне эта беспокойная тревога? Ах, да! Портрет!».
Вот так ненавязчиво писатель, наш чуткий соотечественник, приглашает нынешних нас побыть соучастными тем драматическим событиям, которые еще не канули в «Лету», но своеобразно аукаются и поныне. Ведь не только же для себя персонально Куприн запечатлевал те явления в России, воссоздавая столь неприятный, прямо-таки отталкивающий, но именно навязчивый, образ псевдореволюционера.
Не напоминают ли эти купринские зарисовки нам, ныне живущим людям (в том числе имиджмейкерам!) аналогичные ситуации рекламирования амбициозных персон, уже находящихся у власти или претендующих на нее? Причем – тех персон, навязчивая популяризация которых весьма увесисто обеспечена так называемым административно-финансовым ресурсом. Ведь их самодовольно-кичливые портреты, подслащенные слоганами-брендами услужливых имиджмейкеров, непрестанно встречают и сопровождают нас во всех людных местах. И хотя они раздражают нас, но тем не менее – вживляются в память, в подсознание как осадок недовольства и беспокойной тревоги, преследуют нас… В этом-то и таится умысел назойливой пиар-рекламы: добиться привыкания публики к существованию тех самых персон. В итоге виртуальные символы превращаются во псевдореальность и постепенно становятся «привычной реальностью»…
И вот Куприн возвращает нас к тому фотопортрету на Аптекарском острове. В ту ночь у меня было много времени. Я глядел неотрывно в это лицо, стараясь вникнуть, как бы войти, в него и представить себе, что может думать и ощущать этот человек?..
А далее следует проникновенный анализ индивидуальных особенностей Троцкого, запечатлённых в портрете. Широкий нависший лоб с выдвинутым вперед верхом и над ним путаное, высоко вздыбленное руно; глаза из-под стекол злобно скошены; брови сатанически вздернуты кверху и между ними из глубокой впадины решительной прямой и высокой чертой выступает нос, который на самом конце загибается резким крючком, как клювы птиц стервятников; ноздри расширены, круто вырезаны и открыты; энергичные губы так плотно сжаты, что под ними угадываешь стиснутые челюсти и напряженные скулы; широкий сильный, но не длинный подбородок; острая тонкая бородка дополняет мефистофельский характер лица. Но самое главное – это какое-то трудно описуемое выражение в рисунке верхней губы и в складках, идущих от носа вниз к углам губ. Невольно кажется, что этот человек только что нанюхался какой-нибудь страшной гадости, вроде асафетиды, и никак не может отвязаться от отвратительного запаха. Это выражение гневной брезгливости я видал, как привычное, у закоренелых кокаинистов и у тех сумасшедших, которые страдая манией преследования, постоянно нюхают всякую еду и питье и все предметы домашнего обихода, подозревая в них скрытую отраву. И я настолько долго вникал в этот портрет, что меня наконец охватил темный, первобытный, стихийный ужас.
Александр Иванович опять обращается к читателям, дабы поделиться своими впечатлениями, прибегая к своеобразной аллегории. Видали ли вы когда-нибудь под микроскопом голову муравья, паука, клеща, блохи или москита, с их чудовищными, колющими, пилящими и режущими аппаратами? Почувствовали ли вы сверхъестественную, уродливую злобность, угадываемую в том хаосе, который можно назвать их «лицами»? А если вы это видели и почувствовали, то не приходила ли вам в голову дикая мысль: «А что если бы это ужасное и так чрезмерно вооруженное для кровопролития существо было ростом с человека и обладало в полной мере человеческим разумом и волею?» Если была у вас такая мысль, то вы поймете мой тогдашний ночной страх – тоскливый и жуткий…
Куприн делает предварительный вывод: я безошибочно понял, что весь этот человек состоит исключительно из неутолимой злобы, и что он всегда горит ничем неугасимой жаждой крови. Может быть, в нем есть и кое-какие другие душевные качества… Но все они захлестнуты, подавлены, потоплены клокочущей лавой органической, бешеной злобы…
Воспроизведенные характеристики реального образа Троцкого выполнены на основе тончайшего исследования его внутренней натуры, если хотите – породы, архетипа. Но далее Александр Иванович дает и поведенческую, деятельностную характеристику Лейбы Давидовича, соединяя его внутреннюю особость с практическими действиями.
В портретном лице Троцкого, – продолжает Куприн, – так странно и противоречиво совмещены – крайняя расовая типичность с необыкновенно резко выраженной индивидуальностью (и то и другое проявилось в его реальных действиях. – Л.К.). Рассказывают, что однажды к Троцкому явилась еврейская делегация, состоящая из самых древних почтенных старцев. Они красноречиво… убеждали его свернуть с пути крови и насилия, доказывая цифрами и словами, что избранный народ более других страдает от политики террора. Троцкий терпеливо выслушал их, но ответ его был столь же короток, как и сух: «Вы обратились не по адресу. Частный еврейский вопрос совершенно меня не интересует. Я не еврей, а интернационалист». Такая лицемерно-грубая выходка Троцкого, возможно, прошла бы на каком-то очумелом пиар-митинге в среде экзальтированной, предельно виртуализированной публики (этим действом так азартно увлекался «талантливый оратор»!). Но делегация почтенных старцев-евреев, видно, учуяла наглое лицемерие своего, дорвавшегося до власти, соплеменника и с тем удалилась от него.
И конечно же подлинно русский писатель Куприн деликатно и убедительно вернул псевдоинтернационалиста на его историко-этнографическое место: Троцкий глубоко ошибся, отрекшись от еврейства… Обратите внимание на его приказы и речи: «Испепелить», «Разрушить до основания и разбросать камни», «Предать смерти до третьего поколения», «Залить кровью и свинцом», «Обескровить», «Додушить», «Взять живым или мертвым, а для доказательства представить мне его голову. Исполнителю 150 тысяч рублей». В силу таинственного закона атавизма характер его заключает в себе настоящие библейские черты… В молниеносных кровавых расправах он являет лик истинного восточного деспота.
К тому же, Троцкий в своих репрессивных взглядах и действиях последовательно избирателен: он позиционирует и сегментирует (термины современной пиарологии) объект своего пристрастного внимания по отработанным критериям и определяет соответствующие меры воздействия. Например, упомянутую делегацию почтенных старцев он решительно приструнил фальшивой фразой («еврейский вопрос меня совершенно не интересует») и тем все закончилось. А вот, отмечает Куприн, - когда под Москвой к нему явились выборные от его специального отряда матросов-телохранителей с каким-то требованием, он собственноручно застрелил троих и тотчас же велел расстрелять всю сотню, – что и было исполнено.
Вспомним приказ Троцкого «взять живым или мертвым…». Это непосредственно относилось к преследованию одного из выдающихся военачальников Красной (!) армии Филиппа Кузьмича Миронова, которого тогдашний военком той же (!) армии сначала оклеймил «контрреволюционером», а потом… Потом, 13 сентября 1919 года, издал специальный приказ: «Как изменник и предатель, Миронов объявлен вне закона. Каждый гражданин, которому Миронов попадется на пути, обязан пристрелить его как собаку…». В этом случае жертва определена по критериям репрессивной доктрины. Ведь Командарм Миронов был противником злодеяний Троцкого против русского народа. В частности, Филипп Кузьмич в письме Ленину 31 июля 1919 года объяснял свою принципиальную позицию: «Я все же хочу остаться искренним работником народа, искренним защитником его чаяний… Социальная жизнь русского народа должна быть построена в соответствии с его историческими, бытовыми и религиозными традициями и мировоззрением …». И в своих публичных выступлениях, например, в обращении «Ко всему русскому народу», Миронов раскрывал вредительскую суть тех «коммунистов», которые злонамеренно внедрились во власть: «Эта дерзкая монополия кучки людей, вообразивших себя… строителями социальной жизни, гонит народ на жидовско-еврейский фронт», якобы во имя интернациональных целей… «Долой самодержавие комиссаров!», т.е. Бронштейна-Троцкого и его сподручников. Увы, Ленин не смог (или не захотел?!) оградить Филиппа Кузьмича от репрессивных гонений палача в официальном ранге. И приказ Троцкого был исполнен: в 1920 году Миронов оказался в Бутырской тюрьме и 2 апреля 1921 года был пристрелен без суда – именно «как собака…». (Материалы о преследованиях Ф.К. Миронова Троцким взяты из книги выдающегося исследователя В.В. Кожинова: «Россия. Век XX». [11] А Волкогонов лукаво представляет Лейбу Троцкого почти как благодетеля Филиппа Миронова.
Таких и подобных фактов, характеризующих Троцкого как террориста и палача, – неисчислимое множество. Они соединены в чудовищную систему беспредельного произвола по отношению к нашим соотечественникам, к России в целом. Они получили доктринальное выражение. Вот – фрагмент из выступления Троцкого на партийной конференции в декабре 1918 года: победить можно «только террором! Террором последовательным и беспощадным!.. Если до настоящего времени нами уничтожены сотни и тысячи (цифры весьма условны и занижены. – Л.К.), то теперь пришло время… уничтожать десятками тысяч. У нас нет времени, нет возможности выискивать действительных, активных наших врагов. Мы вынуждены стать на путь уничтожения, уничтожения физического всех классов, всех групп населения, из которых могут выйти возможные враги нашей власти». [12] Вот и такой девиз Троцкого Д.Волкогонов проигнорировал.
Этот чудовищно-палаческий призыв уже засвидетельствовал фактическое начало «красно-белого» террора и разжигания Гражданской войны в России. Технологию такого механизма подробно и глубоко (на основе скрупулезного анализа архивных материалов) раскрыл, например, писатель-исследователь Николай Коняев в своем труде «Гибель красных Моисеев: Из секретных документов ПетраЧека» в журнале «Наш современник». [13] Н. Коняев воспроизвел и более позднее признание Троцкого в том, что только с террора и гражданской войны «началась настоящая революционная кристаллизация красных», поскольку «рыхлость провинции была еще очень велика». [14] Троцкому, Зиновьеву и их сторонникам, дабы удержаться у власти, были необходимы массовый террор и гражданская война.
Вот, к примеру, Директива «О расказачивании» от 29 января 1919 года. Дословно: «Признать единственно правильным самую беспощадную борьбу со всеми верхами казачества – путем поголовного их истребления…
1. Провести массовый террор против богатых казаков, истребивших поголовно, произвести массовый террор по отношению ко всем казакам, принимавших какое-либо прямое или косвенное в борьбе с Советской властью;
2. Конфисковать хлеб и заставить ссыпать все излишки в указанные пункты. Это относится как и к хлебу, так и ко всем сельхозпродуктам;
3. Принять меры к оказанию помощи переселяющейся пришлой бедноте, организуя переселение на Дон, где это возможно;
4. Уровнять пришлых иногородних с казаками в земельном и во всех других отношениях;
5. Провести разоружение, расстреливать каждого, у кого будет обнаружено оружие после срока сдачи;
6. Выдавать оружие только надежным элементам из иногородних;
7. Вооруженные отряды оставлять в казачьих станциях впредь до установления полного порядка;
8. Всем комиссарам, назначенным в казачьи поселения, проявить максимальную твердость и неуклонно проводить настоящие указания. Провести через соответствующие советские учреждения обязательства.
Наркомзаму разработать в спешном порядке меры по массовому переселению бедноты на казачьи земли.
Председатель ЦИК – Я. Свердлов». [15]
В тексте прямо-таки рычит палачество Троцкого: вряд ли у кого возникнут сомнения в том, что именно он продиктовал или даже собственноручно набросал эту директиву. А какие уничижительно-репрессивные эпитеты: «пришлая беднота» и проч. Но главное: исполнением этой директивы непосредственно и жестоко руководил сам же Лейба Давидович. Руководил своими же способами и средствами. А Волкогонов и такой факт игнорирует.
А вот – из выступления Троцкого на девятом съезде партии (1920 г.) о репрессивной политике в отношении крестьянства как такового: «Поскольку мы перешли теперь к мобилизации крестьянских масс во имя задач, требующих массового применения, постольку милитаризация крестьянства является безусловно необходимой. Мы мобилизуем крестьянскую силу и формируем из этой рабочей силы трудовые части, которые приближаются по типу к воинским частям… Рабочая масса должна быть перебрасываема, назначаема, командуема точно так же, как и солдаты… каждый рабочий чувствует себя солдатом труда, который не может собою свободно располагать, если дан наряд перебросить его, он должен его выполнить: если не выполнит – он будет дезертиром, которого карают…». [16] Ст. Куняев обоснованно отмечает: «идея трудовых контрационных лагерей принадлежит Троцкому… осуществлена она была задолго до 1937 года, и даже не в конце 20-х и начале 30-х годов на строительстве Беломорканала, а много раньше – на Соловках…». [17] А Волкогонов и это игнорирует.
Долгие годы оставался открытым вопрос о причастности Троцкого к палаческой расправе над Царской Семьей в Ипатьевском доме. Убедительный ответ на этот вопрос содержится в специальном исследовании Наталии Ганиной. [18] «Троцкий страшен тем, что ему… удалось спрятаться. Всех раскрыли, а этого нет. Восемьдесят восемь лет прошло, а все приходится искать…». [19] В работе представлена система тонких обоснований лукаво скрываемой причастности Троцкого к этому злодеянию. И сам палач вдруг нечаянно раскрылся: не вытерпел – обнаружил себя предельно явно. Вот приказ от 15 июля 1918 года (цитирую с небольшими сокращениями): «Солдаты Рабочей и Крестьянской Красной Армии! После безумного и бесчестного мятежа эсеров германское правительство потребовало допущения в Москву батальона немецких солдат для охраны германского посольства. ЦИК Советов рабочих и крестьянских депутатов ответит на это требование решительным отказом… Революционный порядок в Москве может охраняться советскими войсками и никем более. Волга, Урал и Сибирь должны быть очищены от врагов. Урал сейчас более, чем когда бы то ни было, – становый хребет Советской России. Нельзя ни одного лишнего дня терпеть там банды… Солдаты революции! Советская Россия указывает вам рукою на Урал и говорит: – Задушите гадину! Настоящий приказ прочесть во всех войсковых частях для широкого их осведомления.
Народный комиссар по военным и морским делам Л. Троцкий». [20]
Наталия Ганина вскрыла подлинную суть и последствия этого приказа. В его закамуфлированном тексте определено ключевое слово – Урал. Именно там сосредоточена «банда», которую необходимо уничтожить («задушить гадину!»). Нет сомнения, что царскую семью растерзали по прямому приказу Троцкого, даже если он в этот день (16 июля 1918 г.) был далеко от Урала. Ex ungue leonem: по когтям узнается лев, дрессированный на злобность. [21] Таков общий вывод убедительного исследования Ганиной.
Приведенные дополнительные (к текстам Куприна) материалы здесь весьма уместны. Ведь Александр Иванович талантливо раскрыл реальный образ Троцкого – преимущественно методом тончайшего исследования природно-архитипических особенностей персоны палача. Однако же эти индивидуальные особенности оказались настолько характерными, что они вполне и так чудовищно проявились в практических деяниях псевдореволюционера. Потому-то «событийная», так сказать, характеристика Троцкого, хотя бы частично взятая из работ Вадима Кожинова, Николая Коняева, Станислава Куняева, Наталии Ганиной, очень существенна.
Правда, и сам Куприн, следуя своей методологии, вводит Троцкого с его типическими и персональными свойствами в контекст драматических событий России. Своею типичностью, показывает далее писатель, Троцкий сопоставим с известными истории тиранами, которые были обременены неизлечимой психофизической болезнью нервно-телесного зуда, доводящего больного до злобного человеконенавистничества. А вместе с тем, они обуреваемы неистребимой жаждой власти и господства, насилия и кровопролития. И в этой связи Александр Иванович ставит тонкий вопрос: что за чем следовало – эта ли жгучая, мучительная болезнь влекла за собою безумие, кровопролитие… яростное надругательство над человечеством, или наоборот, все безграничные возможности сверхчеловеческой власти, использованные жадно и нетерпеливо, доводили организм венчанных и случайных владык до крайнего возбуждения и расстройства, до кровавой скуки, до неиствующей импотенции, до кошмарной изобретательности в упоении своим господством? Если не этой самой болезнью, то какой-то родственной ее формой, несомненно одержим Троцкий…
Однако со своими реальными, сугубо персональными качествами (показывает далее Куприн) Лейба Давидович Бронштейн вошел в Российскую революцию как-то случайно, отнюдь не по заслугам, а посредством лукавых способов изощренной пристройки к экстремальным и переменчивым обстоятельствам. Можно сказать, что он публично «позиционировал» свой имидж (само-имидж), постоянно подправляя его соответственно ситуациям…
Слово Куприну. В революции 1905-06 гг. он принимал самое незначительное участие… В заграничной, тогда еще подпольной, работе Троцкий также не выдвигался вперед. Он отличался неустойчивостью мнений и всегда вилял между партиями и направлениями… Ленин откровенно называл его лакеем, небрезгливым в средствах… Слепой случай вышвырнул его на самый верх того мутно-грязного, кровавого девятого вала, который перекатывается сейчас через Россию… Не будь этого – Троцкий прошел бы свое земное поприще, незаметной, но, конечно, очень неприятной для окружающих тенью: был бы он придирчивым и грубым фармацевтом в захолустной аптеке, вечной причиной, всегда воспаленной язвой в политической партии, прескверным семьянином, учитывающим в копейку жену… Таковы дополнительные черты реального образа Троцкого. Какое уж тут «революционное геройство», господа имитаторы дутого имиджа… Но судьбе было угодно (продолжает Куприн) выпустить из своих рук нити… и вот – уродливое ничтожество Троцкий наступил ногой на голову распростертой великой страны…
Вывод: носитель псевдонима «Лев Троцкий» примкнул к революции и участвовал в Гражданской войне России отнюдь не как «герой», а в качестве ее палача!
Слово – Куприну. Троцкий, – продолжает Куприн неумен в обширном и глубоком смысле. Но ум у него цепкий, хваткий…фаршированный пестрыми знаниями. Стоит только припомнить его изречения: все они украдены без ссылки на источники. Словечко о гильотине, которая «укорачивает человека на голову», принадлежит одному из якобинцев. Потребовав 50000 буржуазных голов, Троцкий только прибавил два нуля к счету Марата… Он не творец, а насильственный организатор организаторов… Случилось так, что большевистская революция нашла себе в лице Троцкого самого яркого (палаческого. – Л.К.) выразителя, что она явилась для революционных (увы, разрушительных. – Л.К.) способностей Троцкого той питательной средой, в которой фигурка, едва видимая невооруженным глазом, приняла исполинские, устрашающие размеры.
Именно в этом-то, трудно вообразимом, но парадоксально реальном факте, трагически проявилась страшная беда для виртуализированных «революционеров» и примкнувшей к ним околовластной публики, а в конечном и главном счете – для самой России. Вот тут-то особенно колоритно обнажается эффект превращения реального образа палача – в его виртуальный имидж, имидж чудовищно ложный. И такой-то псевдоимидж создавался не только самим Троцким и троцкистами, но и виртуализированной публикой.
Появление Троцкого на трибуне, – продолжает Куприн – встречается восторженным ревом. Каждая фраза вызывает ураган, сотрясающий окна. По окончании митингов его выносят на руках. Женщины – всегдашние рабыни людей эстрады – окружают его истерической влюбленностью, тем самым сумасбродным обожанием, которое заставляет половых психопаток Парижа в дни, предшествующие казням, заваливать пламенными любовными признаниями как знаменитого преступника, так и monsieur Дейблера, носящего громкий титул – Maitre de Paris…
Мудрый Александр Иванович предлагает нам осмыслить и учесть еще и такой урок. Я не шутя говорю, что не было бы ничего удивительного в том, если бы в один прекрасный день Троцкий провозгласил себя неограниченным диктатором, а, может быть, и монархом великой страны всяких возможностей. Еще менее удивил бы меня временный успех такой затеи… Тут уж уместно вспомнить непреходяще значимый, однако же мало учитываемый совет: Люди будьте бдительны!Неужто, только будучи «с петлей на шее», – это завещание может быть воспринято реально?!?
А вот еще один намек-совет Куприна. У него (Троцкого. – Л.К.) темперамент меделяна, дрессированного на злобность. Когда такому псу прикажут: «бери!», – он кидается на медведя и хватает его «по месту» за горло… Но эта порода крайне мстительна и злопамятна. Бывали случаи, что меделян хватал «по месту» не медведя, а самого хозяина, наказавшего его накануне… Впрочем, и у Троцкого есть свой меделян…
Из этого совета-намека резонно извлечь поучительный вывод: каждому «хомо-меделяну» – по натуральному Меделяну!
Вывод: в лихорадочном способе деяний Троцкого произошло вполне логичное превращение. Имидж «героя революции и гражданской войны» не натурализовался в реальном образе: эти феномены не съединились и не достигли тождества. А вот реальный (натуральный) Троцкий обрел свое адекватное выражение в образе натурального меделяна: эффект тождества состоялся. Лейба-Лев, дрессированный на злобность, оказался вочеловеченным (хомонизированным) Меделяном. «В 1940 году Троцкий, пораженный в голову, остался верен себе: он укусил убийцу…». [22] Однако до этого эпизода еще далеко…
* * *
В 1925 году «раненый Лев» успел организовать убийство Сергея Есенина. А точнее – успел организовать убийство и «Казнь после убийства». Это очень точное название очень содержательной и чрезвычайно актуальной книги Виктора Кузнецова. [23]
Книга, особенно ее доработанное и дополненное издание (2006 г.), является добросовестным исследованием, систематизацией и тщательным осмыслением большого и разнообразного материала: специальных публикаций, воспоминаний и частой переписки, архивных документов, в том числе впервые обнаруженных. Автор шаг за шагом раскрывает события, связанные с подготовкой и совершением жестокого и, по сути, ритуального преступления. В. Кузнецову довелось преодолеть прямо-таки эшелонированную систему барьеров: а) сманипулированный русофобами (прежде всего – окололитературными подельниками) блеф о «самоубийстве» Поэта; б) идеологизацию и официальное закрепление этого блефа; в) имитацию фиктивного «поселения» Есенина в гостинице «Англетер»; г) криминальную технологию сокрытия места и самого убийства Поэта вне «Англетера»; д) криминальную технологию перемещения убитого Есенина в гостиницу «Англетер»; е) криминальную технологию повешения тела Поэта в номере гостиницы; ж) технологию фальсификации следовательского осмотра убитого Есенина; з) технологию фальсификации выводов о причинах смерти Поэта; и) идеологические механизмы внедрения в общественное сознание ложного мифа о смерти Есенина; к) способы организации и действия легиона сексотов-стукачей для криминальной расправы с Поэтом; л) механизмы создания Троцким своего «алиби» в отношении преследования и убийства Есенина; способы создания и внедрения в массовое сознание фальшивки (якобы автографа поэта) – «До свидания друг мой» и т.д. Троцкий был страшен тем, что ему дольше всех удавалось скрываться. Это верное замечание Наталии Ганиной относится и к обстоятельствам расправы с Есениным.
Но своего злодеяния Троцкому скрыть не удалось. Виктор Кузнецов на протяжении всей книги, начиная с первой главы («Поэт не жил в «Англетере»») и кончая заключительной главой («Приказ отдал Троцкий»), – убедительно показал провокационную и организаторскую роль палача в преступлении. Не помогли скрыть эту роль ни «имиджмейкеры», ни полчище сексотов-стукачей (они и сами зловеще «засветились» в материалах книги)… Тайное превратилось в явное, виртуальное – в реальное: следы «когтей» Лейбы-Льва, тренированного на злобность; торчащие «уши» оратора-плагиатора; расстрельный поезд с трибуналом и газетой «В пути»; мертвая хватка «меделяна»; криминальная операция в Питерской гостинице и т.п. Наконец – цинично фарисейская статья Троцкого «Памяти Сергея Есенина», опубликованная в «Правде» 19 января 1926 г., - оказалась фактическим саморазоблачением палача, хотя была предназначена для лукавого «алиби». Увы, «когти» льва-меделяна и «уши» фарисея-имитатора обнаружили свою зловещую явность. [24]
В книге Виктора Кузнецова выявлен многоликий конгломерат тайных агентов Троцкого. Его (конгломерата) количественная масса огромна, а демографический состав потрясающе широк: от малограмотных люмпенов (напр., комендант «Англетера» Назаров и милиционер Горбов) до профессиональных псевдолитераторов и изощрённых полит-провокаторов, в числе которых – наиболее омерзительные Яков Блюмкин и Вольф Эрлих.
Применительно к истории преследования и кощунственной казни Сергея Александровича Есенина, этот конгломерат сексотов-агентов исполнял особую функцию имеджмейкерства: обеспечения «непричастности» Троцкого к злодеянию! Здесь речь идёт отнюдь не о публичном, т.е. явном, возвеличении (имеджировании) Троцкого как вдохновителя и организатора преступления, а напротив – о сокрытии такой роли. Именно в таком виртуальном имидже больше всего нуждался лев-меделян в ту пору. Ведь тогда как раз происходила активная, можно сказать, лихорадочная подготовка троцкистко-зиновьевсого блока (пик – декабрь 1925 года) к 15-му съезду партии. И широко популярный, а в народе – любимый, поэт был знаковым явлением. Потому-то фактическая причастность Троцкого к расправе над Есениным должна была оставаться закамуфлированной тайной, что и предназначалось для тогдашних «имиджмейкеров» Троцкого.
Стало быть, в контексте обсуждаемой темы, технология имеджмейкерства имеет удвоенное предназначение: публичное восхваление объекта имеджирования и сокрытие ( утаивание) этого объекта, как якобы не существующего. В итоге получается две разновидности виртуального имиджа: один – заведомо явный, а другой – заведомо тайный. Разумеется, эти разновидности неразрывно взаимосвязаны и взаимодействуют как «близняшки», дополняют одна другую, ситуационно меняясь местами, но направлены на достижение одной цели: подмена реальности виртуальностью...
Представленные здесь материалы, думается, подтверждают такую «дихотомию» взаимодействия названных имиджей. Например, упоминающийся «имиджмейкер» Троцкого Георгий Устинов, будучи активно-явным соучастником «расстрельного» поезда главвоенкома и газеты «В пути», ретиво-публично создавал виртуальный имидж «Троцкого-революционера», а будучи активно-тайным соучастником убийства и казни Есенина – скрывал тайну преступления и тем самым создавал виртуальный имидж Троцкого как завуалированного палача… Скрывал самоотверженно, вплоть до позорной смерти (повесился в своей квартире сам или его повесили, как носителя тайны преступления). Эффект возмездия состоялся.
А вот имиджмейкер Троцкого Дмитрий Волкогонов тоже использовал те два способа имиджмирования (публично-явное восхволение и утаивание), но использовал своеобразно. Своеобразие « удвоенного» имиджмейкерства Волкогонова заключается в следующем механизме: с одной стороны, публичное (явное) возвеличение Троцкого (герой революции и гражданской войны в России; мыслил категориями эпох, континентов и.т.п.), а с другой – полное игнорирование (утаивание) явных намерений и злодеяний того же Троцкого (превратить Россию в пустыню, расправа над семьёй Николая Второго, над Есениным и.т.д.). Иначе говоря, объект (персона) имиджирования налицо, но только – в роли «героя», а в роли явного палача вовсе «отсутствует»… Ответственность же за ложный имидж – «государственная» (ельцинская) премия.
* * *
Вместо заключения. Из материалов предлагаемой статьи можно (хотелось бы надеяться) извлечь поучительные уроки. Способы изображения персоны Троцкого, представленные (выборочно) Устиновым и Волкогоновым – антиисторичны и не могут быть пригодными для современной имиджелогии, поскольку «имиджмейкеры» полностью игнорировали архетипические и личностные качества объекта имиджирования. С другой стороны, характеристики Троцкого исследователями – А.Куприным, Н.Ганиной, В. Кожиновым, С.Г. Куняевым, В.Кузнецовым и другими – вполне поучительны, поскольку они (такие характеристики) воссоздали реальный образ объекта изучения. Ведь имидж любой персоны объективно обусловлен реальными особенностями имиджируемой персоны…
Предельно краткий вывод: политический имидж должен быть результатом обобщения и концентрированного выражения сущностных качеств политика (объекта имиджирования), качеств – уже явленных и действующих, а кроме того – качеств сокровенных, т.е. пока еще эмпирически не явленных, но потенциально реальных. В таком состоянии имидж достигает содержательного тождества с реальным образом и свидетельствует о его интегрированной целостности как о единстве многообразного. И лишь на этой основе возможно делать вывод о степени пригодности или непригодности политического деятеля к решению насущных проблем своего отечества.
Примечания
1. Тезисную постановку этой темы см.: Кривушин Л.Т. Интеллект и злодейство – несовместны. (Куприн и Троцкий). В книге: Политическая культура интеллигенции. – Материалы научной конференции. (Иваново, 21-23 сентября 2006 г.) – Иваново, изд. ИВГУ, 2006. А сокращенный вариант текста статьи СМ.: в журнале Вестник СПБГУ, Вып. 2 , 2010 год.
2. Цит. по: Кузнецов В. Есенин. Казнь после убийства. – Спб., «Нева», 2006, с. 101.
3. См.: Кузнецов В. Ук.соч., с. 307.
4. См.: Кузнецов В. Ук.соч., глава 7.
5. См.: Волкогонов Д. Троцкий: политический портрет. Кн.1 и 2. – М., «Новости», 1999.
6. Газ. «Известия». 18 августа 1990 г.
7. Волкогонов Д. Ук.соч., с. 367.
8. Цит. по: Кузнецов В. Ук.соч., с. 309.
9. См.: Имя России: исторический выбор 2008. Под ред. Сахарова А.Н. – М., «Астрель», 2008.
10. Куприн А.И. Троцкий: характеристика. – «Слово», 1991, № 3, с. 71-73.
11. См.: Кожинов В.В. Россия. Век XX: 1901-1939. – М., «Алгоритм», 1999, с. 346-347.
12. Цит. по: Кожинов В.В. Жнртвы насилия. – «Москва», 1994, № 6, с. 129
13. См.: Коняев Н. Гибель красных Моисеев. Из секретных документов Петро-Чека. – «Наш современник»: 1995 – № 11, 12; 1996 -- № 2, 3, 4.
14. Цит. по: Коняев Н. Ук.соч. – «Наш современник», 1995, № 11, с. 186.
15. Цит. по: Каменский А. Красные дни. – М., 1991, Т. 1, с. 398-399.
16. Цит. по: Куняев Ст. Все начиналось с ярлыков. – «Наш современник», с. 183.
17. Куняев Ст. Ук.соч., с. 183.
18. См.: Ганина Н. EX UNGUE LEONEM. К годовщине февральского переворота. – «Русский Вестник», 2008, № 8, с. 8-10. Слова на лат. означают: «по когтям <узнают> льва». Этот образ употреблял и Пушкин. Напр.:
Недавно я стихами как-то свистнул
И выдал их без подписи моей;
Журнальный шут о них статейку тиснул,
Без подписи ж пустив ее, злодей.
Но что ж? Ни мне, ни площадному шуту
Не удалось прикрыть своих проказ:
Он по когтям узнал меня в минуту,
Я по ушам узнал его как раз.
19. Ганина Н. Ук.соч., с. 10.
20. Цит. по: Ганина Н. Ук.соч., с. 9.
21. См.: Ганина Н. Ук.соч., с. 9-10.
22. Ганина Н. Ук.соч., с.10.
23. См.: Кузнецов В. Есенин: казнь после убийства. – СПб., «Нева», 2006. Это доработанный и дополненный вариант изданной ранее книги автора: Тайна гибели Есенина. – М., «Современник», 1998. См. также: Куняев Ст.Ю. С.С.Есенин. – М., 1999.
24. Подробнее см.: Кузнецов В. Ук.соч. (2006 г.), с. 244.
