Братья Сергей и Алексей Ткачевы, народные художники СССР, — гордость и легенда России. Рожденные революцией (в 20-х годах ХХ века) в крестьянской семье и возросшие до почетной степени академиков живописи, они сами стали персонажами "социалистического реализма"; они донесли до ХХI века как чашу, полную драгоценных даров, традиции "передвижников" отображать народную жизнь и в этой традиции снискали славу. Масштабные полотна братьев Ткачевых удостоены высоких наград, а их работы выставлены в крупнейших музеях России: Государственной Третьяковской галерее, Русском музее. В 1995 году Брянск открыл музей братьев Ткачевых. Сегодня о Сергее и Алексее Ткачевых говорят как о классиках русской школы живописи, говорят, как об истории. Впрочем, в полотнах художников и запечатлена, и дышит красками история. История советской страны, которую уже сегодня изучают по таким работам, как "Между боями", "В колхоз", "Трудовые будни"… страницы газеты не хватит, чтобы перечислить державные полотна братьев Ткачевых.
"ЗАВТРА". Сергей Петрович, как-то вы не без гордости обмолвились: мы — тютчевские". С чем это связано?
Сергей Ткачев. Дело в том, что мы родились в знаменитой Брянщине. Наш дед, Ткачев Афанасий Васильевич, был старостой в одной из деревень великого нашего русского поэта Федора Ивановича Тютчева. Он воевал в осажденном Севастополе, прожил он 104 года. И вот, неграмотный, наш дед частенько повторял: "Мы не какие-нибудь там сумкотрясы, а мы — тютчевские". Он гордился тем, что два его старших внука Серафим и Лёня, и сестра Шура, и внучка Шура учились в тютчевской школе села Овстуг. Эту школу построила дочь Федора Ивановича — Мария Федоровна Бирюлева-Тютчева.
"ЗАВТРА". Значит, вы из Овстуга?
С.Т. Родина нашей матери — село Речицы, что стоит на берегу Десны, она в полутора километрах от Овстуга. А чуть поодаль, в двух километрах от Овстуга, деревня Молотино — родина нашего отца.
Алексей Ткачев. Эти две деревни принадлежали разным помещикам: Речица принадлежала Тютчеву, а Молотино — помещику Яковлеву.
С.Т. Но самое интересное вот что. Сегодня часто ругают революцию. Отец наш окончил два класса сельской школы: у него рано умерла мать, и дед столетний наш, сказал ему: "Петро, печку топить некому". И он бросил школу. Стал крестьянствовать, потом подался в Брянск. В разных местах работал, но книжку любил безумно, всё с книжками ходил. И вот когда началась революция, большинство оказались безработными, и он подался в свою деревню. Он рассказывал нам: "Сразу после революции мы получили землю. Для крестьянина земля — самое главное. Мы получили землю, и работящие мужики сразу разбогатели. Я сразу купил два коня. Покрыл крышу дома тесом вместо соломы. Мы все стали за большевиков". Вот в чем дело.
"ЗАВТРА". А потом землю отняли?
С.Т. Так, слушайте. И вам мозги забили! Отец говорил: "Я стал большевиком. В партию вступил. И когда Деникин уже наступал, то приехал к нам один большевик, господин Воршинский, в красных штанах-галифе, в черной кожанке с маузером, и лозунг объявил: “Свобода, равенство и братство”". Мужикам этот лозунг не понравился, и они говорят: "Петр, ты — речистый, иди-ка ты речь скажи". И отец, значит, такую речь сказал: "Равенство — хорошо, братство — тоже хорошо, а свобода должна быть в рамочках, иначе хулиганы и бандиты побьют нас, честных работящих мужиков, и снова отберут у нас землю". Сразу же он попал в немилость и в тюрягу.
Алексей ТКАЧЕВ.На пять лет. Правда, просидел только год, и как мать рассказывала: "Вот я поехала в Брянскую тюрьму его выручать, нарядилась в брянское платье, на меня смотрит тюремщик и говорит: "Царица приехала выручать своего мужа". Наша мать была блистательная рукодельница.
С.Т. Казалось бы, он пострадал, посидел. И потом говорил: "Дети, берегите советскую власть. Если бы не советская власть, вы бы все были пастухами". А так у нас в семье два академика: один — ректор института, другой — директор юридического института. У отца мечта была — выучить детей грамоте, и в конце жизни он сказал: "Я умираю спокойно, я своей цели достиг"… Сложно тут всё, нельзя так примитивно рассуждать, понимаешь? Надо всё лучшее выбирать из советской власти.
"ЗАВТРА". Что формировало ваше художественное восприятие?
С.Т. Тут такая любопытная штука. В деревне как развлекались? Радио не было, телевидения не было, ничего не было — сами себя развлекали. Сами вышивали костюмы, да какие народные костюмы! Это же потрясающей красоты народные костюмы! А какие частушки сочиняли на праздниках и на свадьбах! И батька наш как что-нибудь сказанет складное, я говорю: "Отец, ты прямо, чешешь в рифму". "А что такое в "римфу"?". "А вот складно говоришь". "А у нас вся тютчевская сторона в "римфу" говорила". Народное творчество — это народный родник.
"ЗАВТРА". И оно формировало вас как художников?
С.Т. Именно так. И литература. Наша мать была неграмотная, но сидя за веретеном, говорила: "Сынок, почитай-ка мне книжечку". И вот я читал. Некрасова, Тютчева, и стихотворение Тютчева: "Эти бедные селенья, эта скудная природа — край родной долготерпенья, край ты русского народа!" — это про нашу деревню.
А.Т. Это он в Овстуге писал. Книга — это всё была, со стола не сходила. И отец, когда они вдвоем с матерью оставались, перечитал матери всю классику: "Тихий Дон", "Войну и мир", "Анну Каренину"…
"ЗАВТРА". А потом война. Сергей Петрович, вы в 20 лет — на передовой. Не было к себе жалости, которой столь преисполнены либеральные мужи: вот я художник — а на войне?
С.Т. Об этом даже и мысли не было. Нас никто силой не гнал, мы сами шли, чувствовали, что беда наступила. Наше поколение формировалось, наверно, столетиями. И я добровольно пошел. 1942 год был. До этого работал в снарядном цеху токарем, и вот нас собрали на призывном пункте: "Токаря — шаг вперед". Я шаг вперед не сделал.
"ЗАВТРА". Им бронь давали?
С.Т. Да, давали бронь, снаряды для танков надо было кому-то делать. Тогда формировалось моё самосознание: что я за человек? Попал в Кировское военное училище. И потом, помню, нас выстроил начальник училища и зачитал приказ Сталина №227 "Ни шагу назад!". "Наши войска покрыли свои знамена позором — без приказа верховного главнокомандующего сдали Ростов. Враг рвется к Сталинграду. Ни шагу назад". И нам должны были присвоить офицерские звания, но так рядовыми и послали на фронт. И помню, мы выстроились, и командир роты, лейтенант Твердохлеб — украинец, лихой такой парень — говорит: "Кто умеет рисУвать, шаХ вперед!". А уже знали, что я рисую. "Чтоб к вечеру, — говорит, — портрет главнокомандующего готов был". И вот мне принесли краски, все-таки я уж три курса художественного училища окончил, многое умел уже. Я нарисовал портрет Сталина, и мы с этим портретом шли на вокзал, на смертный бой, по существу. В Загорске формировалась знаменитая 21-я гвардейская стрелковая дивизия. Она вышла из окружения из-под Ржева. И мы в эту знаменитую дивизию попали. В моей роте ребята золотые были. Там я подружился со своим другом Михаилом Ивановичем Атамановым, он был заместителем политрука, рязанский парень, настоящий Василий Теркин. Гармонист, песенник, стихи сочинял. Помню, пока шло формирование, мы даже у каких-то ротозеев гармошку увели. Эта гармошка с нами все время была, пиликали на ней в землянках… Я хочу сказать, что художник на войне нужен был. Нужен был, понимаете?
"ЗАВТРА". Какова роль художника на войне?
С.Т. Смотришь сегодня поганый телевизор, каких-то там артистов показывают… А я ведь, помню какую роль играло искусство. В первый же день войны вышел знаменитый плакат Тоидзе — "Родина Мать зовет!". Потрясающий! А кукрыниксовские плакаты! "Разобьем немецкую гадину"! А в 42-м Пластов написал картину "Немец пролетел", она в 1947 году стала называться "Фашист пролетел". Эта картину взяли на Тегеранскую конференцию.
А.Т. Сталин приказал. И на фоне этой картины вся Тегеранская конференция прошла.
С.Т. Вот сила подлинного искусства.
"ЗАВТРА". Сергей Петрович, вы награждены орденом "Отечественной войны" и высшими солдатскими медалями: "За отвагу", "За боевые заслуги". Как нашли вас, больше чем через полвека после войны, награды?
А.Т. А это уже 2005 год был. Звонок из военкомата, спрашиваю: "Кто звонит?" "Командир военкомата майор Петров. Из Ткачевых кто-нибудь жив?" "А кого вам надо?" — "Да понимаете, вот здесь мы нашли дело о награде — пришла награда, медаль "За отвагу" и "За боевые заслуги" Сергею Петровичу Ткачеву. Он жив, здоров или нет его?" "Жив, здоров, я его сейчас к телефону позову". Он подошел к телефону. За ним приехали на машине, отвезли в Кремль.
С.Т. Я инвалид 2-й группы. У меня осколок в плече и сейчас сидит, потому что хирург сказал: "Если мы вынем осколок, то у вас рука ограничится в движении". Правая рука.
"ЗАВТРА". То есть войну вы в себе до сих пор носите?
С.Т. Да, да.
"ЗАВТРА". Сергей Петрович, вы были депутатом Верховного Совета, делегатом XXVII Съезда КПСС. Как вы восприняли "перестройку"?
С.Т. Страх, страх был. Советской власти нет.
А.Т. Как раз вчера мы говорили с Сергеем Петровичем. В 1986-м году мы были на академической даче, у нас еще памятный этюд сохранился: мы писали нашего хорошего приятеля Толю Журавлева. И шофер, мы не знали, что это за человек, вдруг прибежал к нам, говорит: "Ребята, у нас переворот. Ружья мы достанем — возглавьте компанию, надо защитить". Вы понимаете, какое настроение у людей было? Но больше всего нас потрясла потеря Белоруссии и Украины.
С.Т. Мы всегда считали: русские, украинцы, белорусы — это одна нация. И сейчас так считаем.
"ЗАВТРА". Вы думаете: Союз восстановится?
С.Т. Должен восстановиться.
"ЗАВТРА". Как, кстати говоря, образовался союз братьев Ткачевых?
С.Т. Это все спрашивают.
А.Т. Когда у братьев Гонкур спрашивали: "как вы вот работаете?", они отвечали: "один бегает по издательствам, второй — караулит рукописи". Вот и мы так работаем (улыбается).
С.Т. Любопытно, нас было много братьев и сестра, но мы с Алексеем были самые близкие. Самые доверительные отношения у нас с ним были, а почему - не знаю.
"ЗАВТРА". Но всё-таки, как вы стали работать вместе?
А.Т. Когда мы попали в Минск, я годом раньше, то нам ничего не оставалось делать, как объединяться. Мы оказались в еврейском окружении, которое нас, как соперников, приняло "в штыки". Нам только объединяться надо было.
С.Т. Было так — иначе съедят.
А.Т. А до приезда Сергея Петровича в Минск я попал в издательство и мне предложили сделать иллюстрации к "Павлику Морозову", поэме Щипачева. А я еще в Суриковском для Академии художеств сделал работу "Павлик Морозов дает показания" и получил за нее третью премию. Ну и я быстро сделал эскизы, они понравились, вышла книжка "Павлик Морозов". В следующем году была Всесоюзная выставка, и нужно было сделать графическую серию к "Павлику Морозову". Времени не хватало, и мы решили делать работы вместе. Вот отсюда и началась наша совместная работа.
"ЗАВТРА". Вы учились у классика соцреализма Герасимова. Что он был за человек?
С.Т. Это был удивительный человек.
А.Т. Удивительный: умница, видел насквозь всех и вся.
С.Т. Я помню, он сразу же заметил Лёшу, сразу выдвинул его в кандидаты на Сталинскую стипендию. А однажды, после первой студенческой практики, я прихожу в канцелярию, смотрю, а на стене висит мой этюд "Девочки" в кабинете Герасимова. И мне завуч по учебной части говорит: "Вот, Сергей Васильевич хочет у тебя купить этот этюд".
"ЗАВТРА". Представляю ваше ликование!
С.Т. Да я говорю: "Сергею Васильевичу дарю любую работу на выбор!" А она мне, хорошая тётка была, говорит: "Дурак ты, дурак, ты видишь, в рваных штанах ходишь, он помочь тебе хочет, чтоб ты штаны новые купил".
"ЗАВТРА". Так вы продали его Герасимову?
С.Т. Нет, что вы… Этюдик этот, ни много ни мало, как в Русском музее сейчас висит.
"ЗАВТРА". А кто был для вас в те годы кумиром?
С.Т. Для нас был Бог — Пластов. Вы знаете, кто такой Пластов? Он до того был связан с родной матушкой-землей, что и инсульт хватил его весной во время работы за этюдом. Поехал на велосипеде в лес, и его уже на простынях уносили. Он не мог себя по-другому мыслить, кроме как художником.
А.Т. Это наша любовь, кому мы преданы.
С.Т. Мы вот сейчас о Пластове заговорили. И что интересно, первыми лауреатами премии имени Пластова стали мы в прошлом году. Его внук специально в Брянск приехал с женой, чтобы вручить нам эту премию. Сейчас нас приглашают в Лондон, на открытие выставки Пластова. Конечно, мы отказались, говорим: "Куда мы, развалины, поедем?"
"ЗАВТРА". Ну так прям и развалины?
А.Т. Развалюхи. 90 лет, вы представляете? Даже страшно говорить эту цифру. А мне 87, я — "щенок". Меня Коржев "щенком" называл, он старше меня на два месяца.
"ЗАВТРА". Я очень люблю "большой стиль" в живописи. И часто думаю о том, что художники "большого стиля" — это самые большие романтики. Не согласны?
С.Т. Что значит "большой стиль"? Я помню, 50-е годы, у нас эстетику преподавал не кто-нибудь, а сам Сарабьянов. На его лекции даже Грабарь приходил.
А.Т. И Сергей Васильевич Герасимов всегда приходил.
С.Т. Помню, он так говорил: "Что такое реализм? Реализм — это правдивое отображение действительности. Что такое социалистический реализм? Это правдивое отображение социалистической действительности. И все. Вот и отображайте действительность социалистическую". Понимаете? Это любопытная такая деталь. И помню, мне попался билет на экзамене: Пластов. Андрей Дмитриевич Чегодаев, профессор, принимал экзамен. Это был 50-й год, по-моему, времена крутые были. Я отвечаю. "Хорошо, а какие недостатки у Пластова?" А я говорю: "У него нет недостатков, потому что Пластов — для нас Бог". "А влияние экспрессионизма?" — Чегодаев спрашивает. Я тут ничего не мог сказать. "Два. Придется вам пересдать". Впервые в истории я получил двойку за Пластова.
"ЗАВТРА". Как вы объясните, почему сегодня интерес к реалистическому искусству в Китае больше, чем в России? Почему в нашей стране нет должного внимания даже к классикам реалистической живописи?
С.Т. Потому что во главе оказываются фрадковы и лошаки. Недавно услышал, Лошак теперь стала во главе Малого Манежа.
"ЗАВТРА". У вас есть работа, посвященная тысячелетию Крещения Руси. Среди патриотов идут споры: одни говорят: крещение — благо для Руси, другие — противоположной точки зрения.
С.Т. Я вот, бывший коммунист, бывший комсомолец, так вам скажу: крещение Руси — это благо для Руси. Были разные племена: древляне, вятичи, дреговичи, в общем, полно было славянских племен, и у каждого свой Бог, а князь Владимир Красно Солнышко, сам сначала язычником был, понял: Русь без Православия не объединишь. И он утопил всех этих языческих богов в Днепре, и принял Христианство. И это спасло Россию, она образовалась, и мы стали единой нацией, единым народом. А то так бы и были дреговичи, вятичи, кривичи. Вот наша последняя тематика: "Россия христианская". Она не случайна. Православие — единственное, что нас может спасти, иначе нам гроб будет. Опять у нас — язычество, опять мы будем разноплеменные.
"ЗАВТРА". Художники дают тому пример?
С.Т. Понимаете, художники во все времена, начиная с иконописцев, стремились к единению. Русские иконописные школы, они способствовали единению, и они не только воспитывали ремесленников — из них выходили Рублевы, Дионисии. Дальше — передвижничество, не случайно оно появилось.
А.Т. Потрясающее движение.
С.Т. Дальше "Мир-искусники", Союз русских художников, Союз советских художников — это все одна линия издалека идет. Вот, говорят о социалистическом реализме: искусство — социальное. Искусство всегда было и будет социальное. Слово-то какое — социальное — не бессмыслица! Высокое, какая-то духовность должна быть. Без духовности мы исчезнем как нация и будем дурачками-Иванами, не помнящими родства.
"ЗАВТРА". Ну и заключительный вопрос. Каково это: чувствовать себя патриархами советской живописи?
А.Т. (Смеется) Мы как-то никогда не чувствовали себя патриархами. Мы — рабочие пчелы, которые день и ночь таскают в мастерскую себе материал для работы. Питаемся только кусочками жизни.
