Двадцать пять лет назад, 12 декабря 1993 года, произошло событие, резко изменившее траекторию постсоветской России, однако полузабытое и оттого незаслуженно остающееся на периферии общественного интереса.
С точки зрения календаря сегодня праздник — День Конституции. Основному Закону нашей страны тоже исполняется четверть века. На этот счёт уже сказано и будет сказано много — и по делу, и для красного словца. Однако тогда, в 1993 году, в день референдума о Конституции состоялись и выборы в первую современную Госдуму. Их результаты оказались настолько неожиданными, что радикально изменили нашу жизнь — и, возможно, тоже дают нам повод для праздника.
В то уже далёкое время «партией власти» был «Выбор России» Егора Гайдара. Эта партия считалась фаворитом и на выборах — не из-за административного ресурса, а потому, что вся государственная политика того времени исходила из убеждения, что реформы легитимны. В этом не сомневались ни власть (опиравшаяся на неоднократное волеизъявление в ходе последовательности выборов и референдумов конца 80-х начала 90-х), ни либеральная интеллигенция, с середины восьмидесятых жившая в логике этих реформ и не ощущавшая в своей среде, да и в обществе в целом, какого-либо несогласия с ними, несмотря на всю их болезненность.
По итогам выборов сразу после закрытия избирательных участков в банкетном зале Кремлёвского дворца съездов была назначена «встреча Нового политического года», которую транслировали по телевидению. Вряд ли кто-то сомневался, что выборы станут триумфом курса на дальнейшее развитие рыночной экономики и интеграцию России в глобализированное международное сообщество.
Однако первые же результаты, пришедшие в студию с Дальнего Востока, оказались шокирующими: по партийным спискам верх одерживала ЛДПР Владимира Жириновского. Впоследствии при окончательном подведении итогов за счёт одномандатных округов фракция «Выбора России» точно сравнялась по количеству депутатов с Либерально-демократической партией (оставим в стороне вопрос о возможных подтасовках, которые могли обеспечить такое строгое совпадение), но это не отменяло главного: однозначной поддержки у реформ нет и в помине — и, что самое ужасное, под вопросом вроде бы несомненная ещё вчера легитимность всего пути, пройденного страной, начиная с 11 марта 1985 года, когда Горбачёв стал Генеральным секретарём ЦК КПСС.
Как с этим жить дальше? И что толку от только что принятой Конституции, если её ценности, как выяснилось, мало кто разделяет?
Трансляцию прервали на полуслове. Ведущая Тамара Максимова, чья радостно-беспристрастная позиция казалась многим в той ситуации совершенно неуместной, исчезла из эфира на полтора года. Видеозапись программы отсутствовала в Интернете до самого последнего времени. Единственное, что осталось в общей памяти, — фраза философа и публициста Юрия Карякина с подиума банкетного зала КДС: «Россия, одумайся: ты одурела!»
И власть, и либеральная интеллигенция замерли в растерянности. Дискуссии на радио и телевидении из искренних попыток разобраться, куда мы идём, превратились в ток-шоу с расписанными заранее ролями, да так и остались такими до сегодняшнего времени. После случившегося Ельцин значительно чаще стал, как это тогда называлось, «работать с документами», а попросту говоря — спиваться.
Однако кое-какие выводы тогдашняя власть всё же сделала. Вот один из главных: раз уж мы не можем понять наш странный народ, но хотим от него предсказуемости на выборах, нужно чем-то его задобрить. Самый простой и дешёвый способ — разрешить в дозволенных пределах ностальгию по советскому, частично вернуть привычные формы взаимодействия власти и народа. Через две с половиной недели после фиаско «встречи Нового политического года» наступил настоящий Новый год, и, как и в советское время, в эфире ведущих телеканалов и радиостанций прозвучало новогоднее обращение президента: ни в 1992, ни в 1993 году его не было, тогда считалось, что Новый год — семейный праздник, куда государству лезть незачем. Гимн России на музыку Глинки был перезаписан, и нежность скрипок сменилась металлом духовых. Но главное — советским фильмам и советским песням, на которые несколько лет было наложено неофициальное табу, открыли путь в эфир: поначалу отцеживалась только лирика, но к середине 1995 года махнули рукой и на гражданскую тематику. Сегодня понятно, что возвращение советской культуры в национальное духовное пространство вернуло русской нации целостность и сформировало сегодняшнюю Россию такой, какая она есть.
Я помню, как в начале 1994 года на федеральных телеканалах стали появляться ретропрограммы. Как фирма «Мелодия» начала переиздавать на компакт-дисках и аудиокассетах советскую эстраду разных лет, а другие музыкальные издательства быстро подхватили «модный тренд». Как книжные лотки заполнились песенниками в огромном ассортименте. Как несколько лет подряд мы встречали Новый год на Первом канале «Старыми песни о главном». Как в эфире «Авторадио» появилась «программа старой доброй музыки „Второе дыхание“», а год спустя на одной из частот бывшей Первой программы Всесоюзного радио заработало незабываемое «Радио Ретро». Как уже в начале двухтысячных с массовым распространением спутникового телевидения в наши дома пришли телеканалы «Время» и «Ностальгия»…
Тогда, в 1994-1995 году, мне казалось: наконец-то настало время, когда все музыкальные течения будут мирно сосуществовать друг с другом, не исчезая из эфира и с прилавков — отныне и навсегда найдётся место новому и старому, родному и зарубежному. Конечно же, я ошибался. Смена поколений мало-помалу делает своё дело, и музыкальные предпочтения уходят вместе с их носителями, а коммерческое вещание всегда ориентируется на наиболее платёжеспособные целевые группы. Период активного переиздания советского песенного наследия продолжался почти двадцать лет, завершившись вместе с эпохой компакт-дисков. Но этим двум десятилетиям мы все обязаны очень многим: и возвращением музыки Александрова в качестве гимна России, и хоккейными победами конца нулевых, и Олимпиадой в Сочи, и чемпионатом мира по футболу, и Крымом… Возможно, именно благодаря советскому культурному ренессансу Россия получила спасительную отсрочку от скатывания в глобализацию и удержалась на краю пропасти.
И в начале этой цепочки событий — шок от победы ЛДПР на выборах в декабре 1993 года.
Но в чём же состояла ошибка власти и либеральной интеллигенции?
На мой взгляд, в следующем.
Во-первых, результатам выборов и референдумов в нашей стране доверять в принципе нельзя. И дело вовсе не в махинациях, число которых постепенно сводится к минимуму. Проблема в том, что выборы — инструмент согласования интересов, свойственный конкурентному индивидуалистскому, а не солидарному коллективистскому обществу. Наша страна сумела остановиться на полпути между одной и другой моделью, поэтому значительное число людей, как и прежде, не считает нужным формулировать и тем более отстаивать собственную позицию, голосуя «как все». Это некий составной полуаморфный организм, где человек сознательно отказывается от собственного «я», не считает себя стороной общественного договора, но и не берёт на себя по большому счёту никаких обязательств. Вряд ли кто-то будет спорить, что среди тех, кто поддержал Путина на выборах в марте 2018 года, его убеждённых сторонников значительно меньше, чем полученные им 76,6%. Но точно так же и на знаменитом референдуме 1991 года убеждённых сторонников сохранения СССР было значительно меньше, чем 77,9%. И в том, и в другом случае (как и в подавляющем большинстве других) результат голосования определялся не балансом конкурирующих позиций, а общей волей того самого «коллективного организма». Статистика в таких случаях не врёт, но ничего не показывает. Исключительность ситуации 1993 года состояла в том, что октябрьские события, поставившие страну на грань гражданской войны, полностью дискредитировали власть, поэтому массовую поддержку на выборах получил тот, кто не ассоциировался ни с одной из сторон конфликта.
Во-вторых, полезно разобраться в том, каким образом в массовом сознании ещё в ходе перестройки было сформировано представление о её легитимности. И здесь стоит вспомнить, что ни на одном из этапов реформ Горбачёва у них по большому счёту не появилось значимых противников. Недовольный ропот был слышен, и чем дальше, тем громче, однако по какой-то причине за несколько лет перестройки общество не выдвинуло ни одного сильного оппонента, способного одержать верх над сторонниками перемен в честной дискуссии. Эту причину нужно выяснить.
Кто-то скажет: такова была политика гласности, предоставлявшая слово одним и создававшая преграды для других. И будет прав, но лишь отчасти. Другие заметят, что больше всего вопросов к перестройке возникло в среде творческой интеллигенции, которая имела доступ к СМИ и высоким трибунам, но, в отличие от «прорабов перестройки», мыслила образами, а не логическими построениями, и потому, как Юрий Бондарев, оказалась вне реформаторского дискурса. Такая точка зрения тоже справедлива, но оставляет множество вопросов.
Всё объясняется, если принять гипотезу, что истинной целью реформ была трансформация общества из солидарного в конкурентное и что различия в политических предпочтениях лишь маскировали ценностный разлом, проходивший по способности личности быть частью коллектива. В первые же недели после прихода Горбачёва к власти пресса стала активно накачивать советское общество культом собственного мнения, иными словами — гордыней. Естественным следствием такой информационной политики стала активизация индивидуалистов, их выделение из основной массы. Эти люди, склонные к отстаиванию собственной позиции и не сомневавшиеся в своём успехе в условиях честной конкуренции, легко заняли всё информационное пространство и создали впечатление всеобщей поддержки политики Горбачёва, в то время как коллективистское большинство, оставшись без потенциальных лидеров, на несколько лет лишилось способности формулировать свою точку зрения, не говоря уже о том, чтобы отстаивать её. На это стоит обратить особое внимание. У меня нет никаких подтверждений, что всё это было частью чьего-то подробно разработанного плана действий по демонтажу СССР. Однако даже если первый раз — случайность, то второй, третий и последующие — надёжная, до блеска отточенная технология, к применению которой против нас нужно быть готовым.
Именно ставший в одночасье очевидным крах легитимности перемен, на мой взгляд, и сделал 12 декабря 1993 года стержневой вехой, крайне важной для понимания всего, что происходит с нашей страной в последние десятилетия. Кстати говоря, насколько я помню и знаю, в опыте других бывших союзных республик ничего подобного нет, и это различие с каждым годом становится всё более и более значимым.
И напоследок. Для меня очень символично и значимо, что одновременно с принятием Конституции, во многом скроенной по западным лекалам, без малейшего осознания, что её модные фасоны всего лишь прикрывают медленное, но неотвратимое расчеловечивание, был запущен и прямо противоположный процесс, позволивший нашей стране, несмотря ни на что, остаться собой — а в дальнейшем, надеюсь, и глубоко переосмыслить основы нашего бытия.
По крайней мере, Россия — теперь это очевидно — получила такой шанс ровно четверть века назад.
