двойной клик - редактировать галерею
Премьера «Орлеанской девы» Петра Чайковского на Новой сцене Мариинского театра в постановке Алексея Степанюка вызвала супераншлаг и долгие овации после всех четырех спектаклей.
Многих этот оглушительный успех удивил, кого-то нет. С одной стороны, вроде бы Чайковский, и тут не о чем сомневаться; с другой, казалось бы, вполне закономерное подозрение: а почему же не ставили раньше, если это такой невообразимый шедевр? Ответы на эти вопросы, впрочем, находятся, если повнимательнее присмотреться к исторической ситуации и учесть, что в нынешней постановке участвовали только и исключительно представители элиты мировой оперной сцены.
Начиная с ее инициатора Валерия Гергиева, и затем – режиссер абсолютного большинства топовых мариинских постановок («Пиковая дама», «Евгений Онегин», «Аида», «Садко» и десятков других) Алексей Степанюк, народный художник России, автор сценографии лучших спектаклей многих санкт-петербургских сцен Вячеслав Окунев, способный превратить в захватывающий характерный танец любое сочетание звуков балетмейстер Илья Устьянцев, четыре Иоанны, среди которых мировые звезды – Екатерина Семенчук, Екатерина Губанова и Юлия Маточкина, САМ Евгений Никитин в роли отца девы Тибо д’Арка, Сергей Скороходов в качестве манерного и безвольного короля Карла, Роман Бурденко в образе Лионеля. Перечислить всех прим и премьеров оперной сцены места в одной статье не хватит!
Прописная истина: никогда невозможно заранее предвидеть судьбу великих произведений искусства – зачастую они не принимаются современниками и ближайшими потомками, но зато, выражаясь евангельскими словами, становятся во главу угла Будущего (или Вечности?) – как тот камень, отвергнутый строителями. Взять хотя бы музыку страдальца Шуберта, никому не нужную и практически неизвестную при его короткой и скорбной жизни или живопись бедолаги Ван Гога – таких примеров в истории искусства не счесть…
Петр Ильич Чайковский, напротив, успел при жизни хлебнуть славы – причем, всемирной – полными и жадными глотками. Правда, его это не так радовало и утешало, как, скажем, Вагнера или Листа – но это совершенно отдельная тема. Некоторые, очень немногие, впрочем, из его произведений остались все же в тени. И среди них такой – совершенно очевидный после блистательной мариинской постановки – оперно-симфонический шедевр как «Орлеанская дева».
Чтобы разобраться в этой вопиющей к небесам несправедливости, обратимся к истории создания и постановок оперы.
Совсем не хочется повторять в отношение «Девы» те общие места, которые тиражируются в интернете и в театральных программках, поэтому отметим следующее:
Во-первых, Петр Ильич по крови был на четверть французом: отец его матери звался Михаэль Генрих Максимилиан Асье или в русифицированном варианте Андрей Михайлович Ассиер. А с четырех лет от роду гувернанткой его была француженка Фанни Дюрбах, которая и рассказала ему впервые в самом нежном возрасте трогательную, героическую и трагическую историю Иоанны д’Арк. История эта запала в душу Чайковскому на всю жизнь. Также как история замученного бандой якобинцев ребенка – десятилетнего наследника французского престола Людовика XVII-го, рассказанная ему той же Фанни Дюрбах. В том, что Чайковский был природным монархистом и по-своему верующим человеком, нет никаких сомнений. Художественное творчество в детстве для него началось с писания стихов по-французски, а для того, чтобы закончить «Орлеанскую деву» он приехал в конце 1878 года из Флоренции в Париж и даже отказался от знакомства с жившим там в то время и влюбленным в его музыку Тургеневым, чтобы эта встреча не рассеяла его и не помешала завершению задуманного монументального труда.
Все эти известные из биографий композитора факты я напомнил для того, чтобы показать, насколько родными и близко знакомыми были для Чайковского три главные внешние темы «Орлеанской девы» - французская, монархическая и связанная с последней – христианская.
И если во время первых постановок в начале 1880-х годов «Орлеанская дева» оказалась театрам и публике просто не по зубам, да и царившие тогда в обществе позитивистские и нигилистские настроения не способствовали успеху, то в советское время возникли понятные идеологические препятствия при ее постановках, потому что ни ангелы, ни Христос ну никак не укладывались в рамки восторжествовавшей при большевиках атеистической и очень агрессивной идеологии. В результате оперу калечили, делая купюры, и фактически грубо искажали ее содержание.
Ради внутреннего драматического содержания оперы Чайковский, будучи автором также и ее либретто, переделанного из одноименной драмы Шиллера, изменил историческую достоверность событий. По той простой причине, что ему нужно было, пользуясь образами далекого прошлого, рассказать о собственной душевной драме. Поэтому ни в коем случае не нужно пытаться воспринимать «Орлеанскую деву» как историческую фреску и пытаться сравнивать повороты ее сюжета с главами учебников.
Чайковский в образе Иоанны фактически нарисовал самого себя: молодая крестьянка находится в непримиримом конфликте между тем, что она непрестанно слышит Голос свыше и ангельские хоры (аналог – музыкальное вдохновение композитора, неслышное толпе), которые велят ей исполнять ее высокое Предназначение, и тем, что общество пытается воспринимать ее как простую молодую девушку, дочь своего отца, а вовсе не спасительницу Франции во имя Христа.
Однако Иоанна делает свой выбор: отвергает требования отца и жениха «быть как все» и следует божественному предначертанию, давая при этом обет безбрачия. И очень скоро она оказывается победительницей: ее появление в лагере французов под Орлеаном воодушевляет воинов на неожиданную ни для кого победу!
Но… - и тут Чайковский смело ломает исторический сюжет ради исповеди о себе - …внезапно его Иоанна изменяет своему обету, почувствовав жалость и греховную плотскую любовь к поверженному ей рыцарю Лионелю. По версии Чайковского, противоречащей подлинным историческим фактам, Иоанна не пытается оправдаться на суде и смиренно идет на казнь, потому что чувствует свою вину перед Богом. Здесь же Чайковский отвечает и на свой собственный вопрос: «почему же Иоанне не помогает столь высокая протекция Архангела Михаила и других ангелов?». Да потому что грех без покаяния этой помощи мешает.
И, подчеркнем еще раз, что всё это Чайковский рассказывает не об историческом персонаже, а о себе. Это очень важно понимать.
Мне посчастливилось посмотреть пока что только один из четырех премьерных спектаклей и оценить, соответственно, только один состав – тот, что был на сцене 1 июня. Мой восторг начался с первых звуков увертюры: Валерий Гергиев превзошел, кажется, самого себя, если в его – поистине исключительном – случае можно так выразиться. Очевидно, эта музыка ему особенно близка. Насыщенность звучания оркестра, удивительно живое взаимодействие различных оркестровых групп, острые драматические перепады заставляли вспоминать о Berliner Philarmoniker под управлением Вильгельма Фуртвенглера. Возникает стойкое ощущение, что маэстро Гергиев и его оркестр находятся сейчас на пике формы. Равно как и певцы: трудно выделить кого-то из вокалистов, потому что все поют и играют «на разрыв аорты», а благодаря идеальной акустике Новой сцены каждое слово можно разобрать, в том числе, и с балкона. Те, кто смотрел все четыре спектакля, в заглавной роли особенно выделяют Юлию Маточкину.
Постановка Алексея Степанюка отличается, прежде всего, его признанными безупречным вкусом, изяществом и изысканностью, соединяющимися в данном случае с символической многозначностью, свойственной эпохе средневековья. Начало и конец оперы соединены аркой из монументального образа огня, поражает резкий контраст между грозовым, мистическим и героическим Первым действием и началом Второго, где при помощи яркой сценографической картинки и гениальной игры Сергея Скороходова в роли Карла VII, создан образ безумного «пира во время чумы», чему особенно помогает неподражаемая хореография Ильи Устьянцева, поставившего поистине «гиньольную» сцену танцев карликов, шутов и скоморохов.
Поставив, по сути, впервые в истории аутентично, осмысленно и безупречно с точки зрения исполнения одну из лучших опер величайшего русского композитора, а параллельно с ней на этой же сцене другую великую оперную мистерию - «Тангейзер» Рихарда Вагнера - коллектив Мариинского театра во главе с Валерием Гергиевым возвращает нам традиционный христианский мистериальный театр в его, быть может, наиболее совершенном в современном мире виде. И опыт этот уникален.
ФОТО Наташа РАЗИНА
