Что бы ни говорили по поводу пресс-конференции Путина 23 декабря, как бы ни заклинали блогосферу чеканными приговорами типа «гарант выдохся», «очередная неудачная попытка удержать обрушающийся рейтинг», «замалчивание главных вопросов» и иными подобными и рутинно повторяемыми пропагандистскими штампами, — общение президента с журналистами в прошлый четверг действительно, по-настоящему, разительно отличалось от всех предыдущих аналогичных мероприятий. Путин сказал слишком много. Чересчур много. И удивительно, что на таком фоне его по-прежнему пытаются уличить в сознательном замалчивании проблем, волнующих подавляющее большинство населения. Какое тут замалчивание, когда все карты открыты?
Но обо всём по порядку. Пожалуй, главное отличие этой пресс-конференции от других форматов многочасового говорения первого лица заключалось в том, что прежде накануне обычно принимались гадать, о чём он скажет, а сейчас наиболее существенное было понятно уже загодя — это стремительно повышающийся градус противостояния с Западом. И, точнее, не столько противостояние как таковое, сколько его возможные внутриполитические проекции.
В самом деле, ведь понятно же, что самое интересное на заседании Совета по развитию гражданского общества и правам человека 9 декабря — это не скандал вокруг Сокурова, а чёткая и даже какая-то скучная констатация Путиным, что при Ельцине «кадровые сотрудники» американского ЦРУ работали «советниками» и «официальными сотрудниками» российского правительства, и только в начале нулевых президент всех их «вычистил». Можно с высокой степенью вероятности предположить, что слово «правительство» в данном случае следует толковать расширительно и называть им в том числе и администрацию президента, и отдельные ведомства, и тем более мало что значащие в нашей системе обе палаты парламента.
Вроде бы, Путин не сказал ничего такого, чего и так не было известно, но глава государства никогда раньше до таких откровений просто не доходил (упоминание о «кадровых сотрудниках ЦРУ» из «окружения Чубайса» на прямой линии весной 2013 года не в счёт — оно было сделано со ссылкой на американцев: «Это забавно, в ходе приватизации обогащались и работавшие в окружении Чубайса офицеры ЦРУ, после возвращения домой их судили. По американским законам, им нельзя было заниматься коммерческой деятельностью, и американцы их судили»). Правда, были ещё первые выступления Путина в качестве президента, но тогда он говорил не об американской агентуре во власти, а отвлечённо о неких враждебных силах. Например, в послании Федеральному Собранию в июле 2000 года он обвинил некоторые «частные корпорации и кланы» в «перехвате государственных функций», в том, что они «обросли собственными теневыми группами, группами влияния, сомнительными службами безопасности, использующими незаконные способы получения информации». Прозрачный намёк на империю Гусинского был понятен, но о том, что магнат является откровенным проводником внешних интересов, не было обронено ни слова.
Спустя полтора месяца, на встрече с родственниками погибших моряков «Курска» в Видяево, Путин резко и эмоционально заявил об определённых «людях» с телевидения, которые на протяжении 90-х «разрушали» Вооружённые силы и теперь добиваются «дискредитации и окончательного развала армии и флота». В чьих интересах и по чьему заказу «разрушали» — этого президент не уточнил, хотя снова было понятно, что одним лишь субъективным желанием невозможно объяснить столь целенаправленную и последовательно реализовывавшуюся информационную политику. Не оставалось сомнений и в том, что сверхдоходы подразумевавшихся «кланов» и «корпораций» стали возможными как раз благодаря их превращению в инструменты зарубежного влияния, и наоборот — встраивание в иноземные проекты сулило колоссальную материальную выгоду, размер которой напрямую зависел от возможностей навязывать российской власти те или иные решения. Но это всё додумывалось, прочитывалось между строк.
Потом Путин более чем на два десятилетия вообще словно бы забыл о «кротах» и агентах влияния (в первые годы существования новой России). Дело Ходорковского было преподнесено как банальное экономическое преступление, для пафоса мюнхенской речи именно таких экскурсов в прошлое не требовалось, на пике противостояния с «белоленточниками» тогдашний премьер и подавно решил отшутиться — заговорил о контрацептивах и процитировал Киплинга о бандерлогах, когда ему недвусмысленно указали на связь с заграницей высокопоставленных интересантов не допустить его третьего срока. И тут вдруг так вот буднично и прямо — церэушники в окружении Ельцина.
Примерно через неделю после этого интригующего путинского признания последовало обнародование мидовского проекта договора России и НАТО о взаимных гарантиях безопасности. Наблюдатели единодушны в оценке этого документа и не называют его иначе, как преднамеренным раззадориванием, поддразниванием Москвой заокеанских «партнёров», так как для Запада принять его — значит расписаться в своём полном геополитическом бессилии. Выходит, проект договора создавался и всячески пропагандируется не для подписания, а ради выставления Америки неспособной пойти на компромиссы, что, в свою очередь, развяжет России руки по ряду принципиальных вопросов и прежде всего — в действиях на украинском направлении?
Но и это ещё не всё. Ровно 30 лет назад были заключены Беловежские соглашения, и вскоре после этого Советский Союз официально прекратил своё существование.
Буквально одновременно с обнародованием шпионской темы на Совете по развитию гражданского общества и правам человека Путин коснулся и этого печального юбилея в показанном на "России 1" фильме "Россия. Новейшая история". Президент привнёс новый акцент в характеристику события, названного им в послании Федеральному Собранию в 2005 году «крупнейшей геополитической катастрофой века», — фактически поставил знак равенства между СССР и понятием «историческая Россия», а также особенно подчеркнул фатальный, непоправимый результат распада Советского Союза, поскольку «то, что нарабатывалось в течение тысячи лет, в значительной степени было утрачено».
В последние годы в информационном пространстве накрепко засела убеждённость в том, что это произошло вовсе не из-за экономической неэффективности и отнюдь не по причине непреодолимых межнациональных конфликтов, а прежде всего вследствие масштабного предательства элит. Массовую телеаудиторию убедили в этом разного рода расследования и ток-шоу, более взыскательных наблюдателей — конспирологические концепции, пусть не всегда убедительные, но в то же время ставящие острые вопросы, на которые до сих пор нет однозначных ответов, в том числе высвечивающие в совершенно ином свете того же Андропова. В данном случае речь не о том, приблизилось ли общественное мнение к пониманию подлинных причин гибели советского проекта или, напротив, отдалилось от верных истолкований случившегося в 1985–1991 годы. Важно другое: популярность темы заговора советских элит, их закулисных переговоров с Западом о наиболее комфортных условиях капитуляции продолжает расти, причём даже среди тех, кого никак нельзя заподозрить в симпатиях к нынешнему Кремлю. Поэтому прочувствованное признание в том, что тысячелетний опыт оказался перечёркнутым, ложится на хорошо подготовленную почву.
Из этих декабрьских высказываний Путина и заявленного на их фоне задиристого мидовского текста, конвертирующего пусть настораживающий, но до сих пор невнятный образ «красных линий» в конкретные и одновременно нереалистичные требования, которые способны только усилить напряжённость в отношениях с США, следовал явственный посыл: опасность Запада — в его агентуре, которая приложит все силы для того, чтобы отбросить Россию в очередные 90-е после транзита власти. Поэтому несложно было догадаться, о чём будут реперные точки традиционной предновогодней президентской пресс-конференции.
Так оно и вышло. В путинских ответах на вопросы «красные линии» были прочерчены не только применительно к отношениям с Западом, но и в проекциях на ситуацию во власти, а постановочные эффекты, которые оказываются возможными в режиме переключения с одного вопроса на другой, в полной мере использовались для высвечивания такой органической взаимосвязи внешней и внутренней политики. Режиссура оказалась блестящей, и лишний раз удивляешься тому, что отдельные громкоголосые наблюдатели пытаются убедить свои аудитории в обратном. Складывается впечатление, что некоторые подводки к нужным темам были не просто заранее оговорены, но и отрепетированы.
Взять, к примеру, всё ту же тему предательства во власти. Президент подходил к ней постепенно. Пресс-конференция началась с не очень интересных широкой аудитории макроэкономических выкладок. Отвечая на перегруженный малопонятными намёками вопрос Терехова из "Интерфакса" — «абсолютного дуайена российского журналистского корпуса», как его представил Песков, — Путин в своей излюбленной манере сыпал цифрами, не предвещавшими никакой изюминки, и рассуждал о «драйверах роста» и инфраструктурных проектах. Отдельные наблюдатели усмотрели (кто-то саркастически, а кто-то вполне серьёзно) в этих броских словосочетаниях претензию на новизну, на обозначение неких ориентиров развития. Однако вся эта бухгалтерская статистика была, похоже, не более чем разминкой. Разминка продолжилась и при ответе на следующий — такой же предельно конкретный — вопрос о социальных расходах. Вроде бы, всё важно и касается каждого, но совсем пресно, и возникает сомнение в том, что вообще на пресс-конференции произойдёт что-то яркое и неожиданное.
И вот тут — как ответная реакция на эту явно обозначившуюся усталость аудитории — разговор принял неожиданный оборот: журналистка РИА «Новости» поинтересовалась у Путина, какую оценку он поставил бы региональным руководителям за использование «очень больших полномочий» по введению «разного рода ограничений» во время пандемии. На первый взгляд, вопрос без всякого подтекста: о региональной специфике жизни при ковиде много говорилось, в том числе самим Путиным. Однако сразу после этого вопроса стало понятно, что любой ответ президента будет спроецирован не на региональных руководителей вообще, а на единственного их представителя — московского мэра, называемого в интернет-пересудах о транзите одним из возможных преемников.
В ответ Путин не сказал ничего неожиданного, изящно заметил, что некорректно сопоставлять эпидемическую ситуацию и вызванные ею ограничения в разных регионах — например, в Москве и на Чукотке. Однако столица была названа. Аперитив отхлебнули. Но ожидания надо подвесить, — и «в жёлтенькой кофточке девушка» (всё-таки нельзя не отдать должного песковскому мастерству конферанса!) из Великого Новгорода вывела Путина на разговор о городе, в котором ему хотелось бы жить, и о высокоскоростной магистрали между обеими столицами.
И только после этого медийный тяжеловес из "Комсомолки" Гамов снова подвёл к острому вопросу о вакцинации —а значит, и к муссируемым разговорам о перегибах на местах. Камешек в тот же московский огород. Причём журналист виртуозно лишил Путина возможности уйти от прямого ответа, что, собственно, и требовалось: время знаковых высказываний наступило, и дальше тянуть не следовало. Приведя какую-то фантастическую статистику о смерти от ковида «каждого шестого-седьмого» россиянина (без уточнения — из числа заболевших или как?), Гамов призвал президента к решительным действиям против «антиваксеров», сослался на высказывания самого Путина (правда в собственном изложении), — дескать, «нас окружают и всё такое», — и патетически заявил о недопустимости «позволить, чтобы тысячи человек гибли каждый день». И в заключение совсем уж в духе забытого советского пропагандистского дискурса прозрачно намекнул: «Может быть, нужна какая-то политическая воля руководства страны. Мы Вас поддержим, Владимир Владимирович. Вы поняли, о чём я говорю». Иными словами, бей «антиваксеров», московские тоталитарные ограничения — на всю страну! А между строк однозначно прочитывалось: скажите хотя бы что-то о Собянине, намекните!
После этого и началось самое главное. По поводу «нас окружают» Путин отшутился — в своей обычной манере разогреть аудиторию перед чем-то важным, — мол, я так не говорил, да и окружить Россию маловероятно. Затем высказался на свою любимую тему вакцинной дипломатии — о взаимном признании препаратов. Потом объяснил высокую смертность от ковида недостаточным уровнем вакцинирования — всего около 60 процентов при требуемых 90–95. А дальше послал две метки. Гамову (точнее, не ему, а в его лице тем, кто пытается сделать из проблемы сугубо медицинской, рабочей, пусть и сложной, — Путин именно так говорит о ковиде всё время пандемии, — проблему политическую): «Дело совершенно не в какой-то политической воле». И московскому мэру: «Сила действия равна силе противодействия», «народ изобретательный» — всегда найдёт обходные пути, людей надо не карать, а уважать, «терпеливо разъяснять» им необходимость вакцинации и ограничений. Более того, даже прозвучавшая затем критика в адрес коммунистов (довели СССР до распада, а сейчас во главе антипрививочников), по поводу которой Зюганову пришлось потом оправдываться, что фракция в КПРФ в Думе «вакцинирована или переболела», в контексте путинского ответа всё равно воспринималась нацеленной, прежде всего, в противоположную сторону — в адрес тех, кто усердствует в наращивании коллективного иммунитета, не считаясь с массовыми настроениями. «Бороться надо с правонарушениями, а не с законопослушными людьми», — закрыл тему президент. А это уже серьёзный упрёк одному из фаворитов гонки за право считаться преемником. Ну, или тому, кто рассматривается в таком качестве в экспертных кругах.
Случайно или нет (хотя в столь тщательно срежиссированной пресс-конференции вряд ли могли быть случайности), но именно после этой завуалированной, но прочитываемой критики Собянина началась главная тема, вброшенная в общественное мнение на Совете по развитию гражданского общества и правам человека, — тема участия внешних сил в борьбе за власть. Даже если и случайно, то наблюдатели всё равно сделали из этого определённые выводы — очевидно не в пользу Собянина в рейтинге потенциальных преемников.
Представитель "Русской службы Би-би-си" не ограничился дежурными упрёками (Навальный и иноагенты), но напрямик заявил Путину, что в России чрезмерная концентрация власти чревата политической нестабильностью. Президент как будто ждал эти слова (неужели и с зарубежниками тоже отрепетировали?) и сделал своё главное в этой пресс-конференции заявление: «Россию нельзя победить, её можно только развалить изнутри». Так было накануне и 1917, и 1991 годов. Оба раза страну разваливали лица, которые «обслуживали другие, чужие интересы». И хотя в развитие этой мысли Путин заговорил как раз о Навальном и иноагентах, было понятно, что подлинными адресатами являются совершенно другие фигуры. Вот почему такое соседство должно быть крайне неприятно для не названного вслух Собянина.
Хотя связывать тему «чужих интересов» целиком с московским мэром тоже не следует. Отвечая корреспондентке британского телеканала Sky News, Путин снова повторил сказанное на Совете по развитию гражданского общества и правам человека про присутствие в 90-х лиц из американских спецслужб в российском правительстве, добавив к сказанному в начале декабря — и «на объектах ядерного оружейного комплекса». Симптоматична сделанная президентом отсылка к переговорам Фалина с Баром, госсекретарём кабинета Брандта, в контексте подготовки эпохального Московского договора 1970 года с ФРГ. Здесь важно не только то, что эти переговоры продемонстрировали возможность успешного диалога с ключевой западноевропейской страной, знаковой видится и отсылка к Фалину, который в последние годы жизни много писал и говорил о проводниках внешних интересов в советском руководстве. Видимо, Путина эта проблема действительно серьёзно беспокоит.
Чтобы закрыть тему транзита и вероятных преемников, стоит сразу коснуться того, что и как Путин сказал о другом лице, преподносимом в экспертном мнении в качестве тоже фаворита будущего транзита, — Мишустине. Если с намёками на московские перегибы соседствовали вопрос от медийной империи "Би-би-си" и ответ на него, в котором Путин фактически прямо признал существование проблемы «чужих интересов» во власти (пусть и ретроспективно, но те интонации, с которыми он об этом говорил, свидетельствовали о том, что речь вовсе не о 1917 и не о 1991 годах, то есть планка серьёзности была понята предельно высоко), то упоминание премьера аранжировалось совершенно иначе. Во-первых, о нём вспомнил, да и то ближе к концу пресс-конференции, журналист светско-скандального интернет-издания Life, что уже чётко обозначало место Мишустина в существующей властной конструкции. Ну и, во-вторых, примечательно то, в каком контексте о нём вспомнили. На вопрос, почему Путин ездит в тайгу на отдых с Шойгу и не берёт (или до сих пор не взял) с собой Мишустина, президент с улыбкой заметил: «Если мы ещё и Мишустина будем брать с собой… Помните старый еврейский анекдот: “А кто в лавке-то останется?” Кто работать-то будет?» Понятно, что Путин, скорее всего, просто поиронизировал насчёт слухов о еврейских корнях премьера. Но сказано это было так, что сразу стало понятно: Мишустину ничего не светит. По крайней мере, теперь уже не светит. О потенциальном преемнике анекдоты не рассказывают и не дают понять, что до избранного круга таёжных туристов ему далеко.
То есть премьера, как и московского мэра, поставили на место. Только если Собянину на это намекнули аккуратно, хотя и в очень опасном соседстве с рассуждениями на тему внутренних предателей, то над Мишустиным просто посмеялись. Но обоим дали понять, что их фальстарт не остался незамеченным, и соответствующие выводы сделаны. То есть либо тема транзита вообще объявляется неактуальной, первое лицо остаётся и после 2024 года, а все разговоры о его уходе на самом деле должны были спровоцировать особенно нетерпеливых на опрометчивые действия, либо преемником станет неожиданное лицо типа Дюмина, тихо, но уже со зримыми результатами обустраивающего Тульскую область. По-видимому, всё-таки первое. Во всяком случае, пока.
Что же касается непосредственно самого обострения отношений с Западом, то эта тема в подаче Путина выглядит предельно простой и сводимой к формуле: нам обещали — а потом нас обманули. Гораздо интереснее другое: что нового сказал Путин про наш главный внешнеполитический «аллерген», который и явился поводом сегодняшней чуть ли не предвоенной риторики обеих сторон — и НАТО, и России, — то есть про Украину. Бросается в глаза, на какие вопросы «разрезали» украинскую тему, кто и как эти вопросы задал и что на них ответил президент.
О серьёзных «партнёрах» в связи с Украиной Путина спросила проверенная и входящая в ближайший околокремлёвский медийный круг тележурналистка с НТВ Зейналова. На то, что речь сейчас пойдёт о важном, намекнул лично Песков, который назвал её и добавил: «Можете не представляться». Процитировав не к месту горчаковское «Россия сосредотачивается», она по сути прямо спросила президента, надо ли нам уже готовиться к войне. Чрезвычайно важно, что Путин не ответил на этот вопрос однозначно отрицательно. Во-первых, он, говоря о возможной силовой операции ВСУ против Донбасса, заметил, что это один из сценариев, на который придётся «реагировать», «думая об этом, что-то делать». Во-вторых, президент (и для него, похоже, это гораздо более серьёзная проблема, из чего можно сделать вывод, что пока Киев вряд ли решится начать наступление на Донбасс) с тревогой заметил, что Запад превращает Украину в «анти-Россию», накачивает её современным вооружением, меняет ментальность населения, готовит к агрессии против Донбасса и Крыма. «Как Россия должна жить-то с этим? Всё время с оглядкой, что там будет и когда “долбанут”?» — ответ на этот вопрос Путина напрашивается сам собой: не исключается «принуждение к миру» киевского режима с последующим расширением ЛДНР на новые восточные регионы Украины. Конечно, как дал понять президент, ему очень этого не хочется, и он рассчитывает на благоразумие Байдена. Но в любом случае после 2014 года официальная позиция России в отношении Украины никогда не формулировалась столь жёстко и однозначно.
На фоне реальной перспективы войны может остаться незамеченным раскрытый Путиным факт из кулуарной дипломатии. По его словам, «партнёры» говорят: «Ну ладно, с Крымом всё, забыли». То, что Запад готов принять вхождение полуострова в состав России, но только хочет сделать это, не потеряв лица, было понятно уже давно. Теперь Путин заявил об этом прямо. Да, его терпеливая и аккуратная политика дала свои результаты, мировое признание новых границ России вполне реально, и война тут всё может в одночасье испортить. Но если придётся, Москва, тем не менее, не станет раздумывать по поводу «принуждения к миру» упрямого и недальновидного западного соседа. Однако в любом случае судьбу Украины и её режима решает Вашингтон, поэтому Москва не намерена размениваться на переговоры с бессубъектным Киевом.
Более частный вопрос о перспективах Минских соглашений и Донбасса задал замглавреда "Эха Москвы" Курников. Он зачем-то связал этот вопрос с вопросом о заказчиках убийств Немцова и Политковской. Но если об этих резонансных покушениях Путин не сказал ничего нового, то по украинскому сюжету было сделано действительно сенсационное заявление: «Будущее Донбасса должны определить люди, которые живут в Донбассе», «по-другому быть не может». Эти слова означают, что Москва после многочисленных нарушений Киевом Минских соглашений считает себя свободной от взятых на себя в рамках этих договорённостей обязательств и уже официально не станет считаться с территориальной целостностью Украины. Примечательно, что начальник Курникова, Венедиктов, в своём комментарии очень оперативно обратил внимание на изменение позиции Путина по Донбассу. В очередной раз рассеиваются сомнения по поводу подконтрольности Кремлю этой «независимой» медийной структуры.
О том, что на украинском направлении следует ожидать неких решительных действий, косвенно свидетельствуют исключительно, даже чрезмерно, уважительные высказывания Путина в адрес Казахстана. На фоне громких скандалов с преследованиями русскоязычных граждан особенно странными выглядят слова президента о «внимательном отношении к подержанию и развитию русского языка» в этой стране, о том, что Казахстан является «русскоговорящей страной в полном смысле этого слова». Политика есть политика. Перед решительным разбирательством с Украиной, по-видимому, проблемы с «непростыми переговорщиками» из Минска так или иначе удалось решить. Теперь надо успокоить Казахстан, чтобы удержать ядро постсоветских территорий под своим контролем.
Вряд ли стоит ожидать какой-то большей ясности до намеченных на 12 января переговоров представителей России и НАТО. Можно спрогнозировать и то, что, скорее всего, некий более или менее устраивающий обе стороны выход будет найден, поскольку ни Россия, ни Североатлантический альянс действительно не хотят войны. Значит, будет какой-то торг, а за ним последуют и компромиссы. И в этом случае России придётся действовать предельно аккуратно, чтобы не переступить через другие «красные линии» — уже во внутренней политике. Не потому ли Путин так обеспокоенно заговорил на затабуированную ранее тему предательства в правящих верхах?
