Хочу признаться: с каждым годом всё отчётливее для меня значимость личности и труда Владимира Григорьевича Бондаренко. Осмысливая того или иного писателя, пытаясь обнаружить в нём его главные черты (о ком бы ни шла речь: о Северянине, Твардовском или Личутине), обращаюсь к написанному именно Бондаренко. Особенно, когда хочется сделать материал о писателе в телепрограмме, чтобы получилось хлёстко, доступно и укрепляло дух.
В своих героях Бондаренко обязательно находит что-то созидающее, а если и бунтарское, то ободряющее; обнаруживает народность, пишет в общем знаменателе слово "Россия". И это не назовёшь идеологическим сужением. Это не сужение, а служение. Сочетание любви к русскому слову и русскому делу.
Вспоминаю, как однажды в одном литературном вояже, наслушавшись душных речей наших и иностранных снобов, подавленный их презрением к моему народу и Отечеству, сбежал в номер отеля… и бросился к кислородной подушке… Такой спасительной отдушиной стал для меня Владимир Бондаренко. Я просто набрал его имя в интернет-поисковике и принялся читать — статью за статьёй, приходя в себя и обретая утешение.
Мороз и солнце. Целительная здравость, упрямая верность народу с его горькой судьбой и, одновременно, светлое великодушие победителя, знающего, что наше дело правое.
Бондаренко — вообще солнечный человек, добрый и открытый, и он же человек мороза — державного консерватизма, стойкости и дисциплины.
Только с годами я понял, сколько хорошего он сделал для меня: позвонил, поддержал, стал печатать совсем юного, ещё студента. И так — не со мной одним. Он ведь не только идеолог давнего поколения "сорокалетних" (от Проханова до Маканина), но и спустя десятилетия точно и смело увидел и назвал имена и общие черты тех, кто годился ему во внуки, вдыхая душу в новое литературное явление.
И ещё, когда я посоветовался с ним о том, с кем из живых "писателей прошлого" можно сделать книгу бесед, он сразу, загоревшись, стал перечислять и "почвенников", и "прогрессистов" в равном числе. Стремление к объективности — это тоже Бондаренко. Отстаивает свой стан, но призывает видеть литературу целостной. И всегда твердит, что главное в жизни писателя — книги. А талант выше любых схем и позиций.
Бондаренко то клеймили, то замалчивали годами, но не озлобили, не загнали в тень, не погасили в нём страстную яркость. Писатель Владимир Личутин рассказывал мне, как в октябре 93-го, скрываясь у него в избушке, друг рвался в леса партизанить… И эта деталь многое говорит о воинственном характере и настроенности на сопротивление.
Бондаренко — чистота, очарование, подростковый азарт, свежесть, прямота, сердечность. Бондаренко — это искренность и боль. И жертвенная наступательность. Как не вспомнить его родного дядю, героя Советского Союза Прокопия Ивановича Галушина, который весной 45-го бросился с гранатами под вражеский танк. Тут слово самому Владимиру Григорьевичу: "Без героев нация обречена на поражение. Я рад, что происхожу из рода героев".
Приходит время удивлённого понимания, сколько невероятно важного наперекор самому времени сделал Владимир Бондаренко, чтобы соединить русское слово и дело — поддерживая одних и воскрешая других, выстраивая иерархии и формируя концепции, находя удивительную перекличку между казалось бы непохожими писателями, вновь и вновь придавая объединительный смысл такой разнообразной литературной жизни. И выводя в общем знаменателе трудное и святое — Россия.
С каждым годом значение написанного им возрастает.
