Федеральный закон «О внесении изменений в Федеральный закон "О государственном языке Российской Федерации"» был принят Государственной Думой в третьем чтении ещё 16 февраля, но бурные обсуждения этого документа не стихли и по сей день. И неудивительно, ведь цели[1] амбициозной новеллы, заявленные в приложенной к ней пояснительной записке, звучат масштабно и весьма обнадёживающе для искренних ценителей и защитников «забавного русского слога». Конечно, в первую очередь многих радует положение о «недопустимости использования иностранных слов, за исключением не имеющих общеупотребительных аналогов в русском языке» – ведь проблема «засорения» русской речи чрезмерным количеством варваризмов (главным образом – англицизмов) объективно существует и остро стоит на повестке дня. Но насколько оправданно воодушевление энтузиастов? Попробуем поразмыслить.
Прежде всего, стоит заметить, что сам по себе факт появления подобной «лингвистической» инициативы – признак скорее положительный. О языке нужно думать, о языке – на языке – нужно говорить, в том числе (хотя и не в первую очередь) – с разного рода «высоких» трибун и кафедр. И без участия так называемых «элит» (или, если хотите, «верхов») общественный диалог не может быть полноценным. Так что в этом смысле интерес депутатов Госдумы (уж куда «элитнее»!) к состоянию родной речи можно только приветствовать – но чересчур радоваться ему не стоит, поскольку действенных инструментов осуществления задекларированных целей в утверждённом законопроекте не содержится.
Дело в том, что «допустимость использования иностранных слов» и факт наличия или отсутствия у них «общеупотребительных аналогов в русском языке» предлагается зафиксировать в неких универсальных «нормативных словарях, справочниках и грамматиках», «канонический» список которых должно утвердить правительство на основании «предложений Правительственной комиссии по русскому языку» (формируемой, кстати говоря, решениями этого самого правительства). А не слишком весёлый, но неоднократно историческим опытом подтверждённый факт заключается в том, что никакая экспертная комиссия – составленная из настоящих экспертов, а не каких-нибудь очередных разномастных проходимцев – такового «окончательного», исчерпывающе-стабильного списка выработать не сможет не только в обозримом будущем, но и вплоть до скончания века. Причиной тому – и сложная полицентричная, полипарадигмальная структура академического сообщества, органически чуждого монолитной «ортодоксальности», и (прежде всего) природа самого языка, всегда остающегося сложной, «живой», динамически развивающейся системой, которую невозможно уместить в некие формализованные рамки. Вот что пишет об этом выдающийся отечественный лингвист и лексикограф Лев Иванович Скворцов: «Язык живет по своим внутренним законам, обладает некоей собственной автономностью. Но он, конечно, существует в обществе и обслуживает общество, и поэтому не может быть оторван от людей и событий. Язык отражает состояние общества, его культуры и мировоззрения в различные периоды жизни. <…> Это может быть связано как с техническим прогрессом, так и с нравственным регрессом. При этом язык, отражая подобные изменения, ведет себя самостоятельно. <…> Язык всегда сопротивляется искажению, он всегда сам собой управляет, сам себя поправляет – то есть язык "умнее" каждого из нас и "умнее" общества, которое им пользуется... <…> Это как река, на которой можно открыть плотину – и она потечет более полно, но русла не сменит».
Споры о судьбе языка – в частности, о заимствованиях и их допустимых масштабах – естественная и необходимая часть языкотворческого процесса. Такие споры велись в нашем светском обществе с тех самых пор, как оно, таковое общество, в России возникло. Даже с опорой на незамысловатую школьную программу по истории и литературе несложно проследить полемическую линию, идущую от Тредиаковского и Ломоносова через «шишковистов» и «карамзинистов», «славянофилов» и «западников» в лингвистическом аспекте их противостояния – вплоть до сегодняшнего дня.
Однако попытки категорично разрешить эти споры административными методами никогда к долговременному успеху не приводили. Насильно утвердить одну позицию, одну – из всего широкого диапазона – точку зрения, признав за ней значение окончательной истины, – значит умертвить язык, остановить его развитие, соорудить непреодолимую «плотину» в русле его «реки». А такое, как показывает практика, никакому государству не под силу. Всякий спущенный сверху «Sprachregelung» (или даже упоминающийся у Пушкина в «Евгении Онегине» «Академический словарь») рано или поздно (чаще – рано) бывает сметён напором живой силы языкового развития. Следовательно, в нём и нет никакой необходимости с точки зрения реального оздоровления русского языка (а такое оздоровление, повторюсь, представляется необходимым, потому что естественный ход языкового процесса под воздействием комплексных внеязыковых факторов может принимать и дегенерационные формы – мало ли, в конце концов, мёртвых языков).
Что же в таком случае необходимо? Как и всегда, необходимо дефицитное в сегодняшней России осознание личной ответственности, которую каждый гражданин несёт за судьбу родной речи. Нельзя забывать, что «река» русского языка образуется в результате слияния сотен миллионов «ручейков»-притоков, изливающихся из уст каждого говорящего по-русски человека. Именно воспитание такой ответственности (и для начала – у самих себя) должно стать основной точкой приложения сил и для органов государственной власти, и для законодателей, и для ревнителей из рядов гражданского общества. И тут, увы, речь идёт не о каком-то гениальном одномоментном деянии, а о постоянной и напряжённой просветительской работе, всегда нелёгкой и всегда недостаточной: читать, думать, побуждать к этому окружающих, ибо только человек читающий, думающий и говорящий способен понять, для чего России нужен русский язык – и при какой концентрации заимствований язык перестаёт быть русским. Без этого все благонамеренные запреты, как бы изящно и благозвучно они ни были бы сформулированы, так и останутся крючкотворческой фикцией или, что хуже, инструментом для реализации чьих-то частных амбиций – то есть получится, как слишком часто получалось в прошлом, много шума из ничего (уж не сочтите фразу эту за англицизм).
· [1] «Проект федерального закона ˂…˃ предусматривает совершенствование механизмов обеспечения статуса русского языка как государственного языка Российской Федерации на всей территории страны, осуществление контроля за соблюдением должностными лицами органов и организаций, гражданами Российской Федерации норм современного русского литературного языка»;
· «Проект федерального закона подчеркивает объединяющую роль русского языка как государственного языка Российской Федерации в едином многонациональном государстве, расширяет и конкретизирует сферы, в которых использование государственного языка Российской Федерации является обязательным»;
· «Также проект федерального закона предполагает недопустимость использования иностранных слов, за исключением не имеющих общеупотребительных аналогов в русском языке, перечень которых содержится в нормативных словарях. Указанная проектируемая норма направлена на защиту русского языка от чрезмерного употребления иностранных слов»;
· «Принятие проекта федерального закона позволит повысить общий уровень грамотности граждан, корректность использования государственного языка Российской Федерации, ˂…˃ а также соблюдение всеми должностными лицами норм и правил современного русского литературного языка».
Илл. Зоя Одайник-Самойленко. "Разговор в купе поезда" (конец 1950-х)
