Александра Осиповна Россет... С портрета нас внимательно разглядывают большие чёрные глаза. Умные, чуть ироничные, смелые. Её глаза! Сколько восторженных строк старались донести до потомков жизнь её глаз! Но, пожалуй, лучше других это удалось строчкам Петра Вяземского.
Южные звёзды! Чёрные очи!
Неба чужого огни!
Вас ли встречают взоры мои
На небе хладном бледной полночи?
Юга созвездье! Сердца зенит!
Сердце, любуяся вами,
Южною негой, южными снами
Бьётся, томится, кипит.
Тайным восторгом сердце объято,
В вашем сгорая огне;
Звуков Петрарки, песней Торквато
Ищет в немой глубине.
Тщетны порывы! Глухи напевы!
В сердце нет песней - увы! –
Южные очи северной девы,
Нежных и страстных, как вы!
Это стихотворение написано в 1828 году. А.С. Пушкин, увлечённый в то время А.А. Олениной, отозвался стихотворением "Её глаза". Лишь отчасти соглашаясь с Вяземским, он писал:
Она мила - скажу меж нами –
Придворных витязей гроза,
И можно с южными звездами
Сравнить, особенно стихами,
Её черкесские глаза.
Она владеет ими смело,
Они горят огня живей;
Но, сам признайся, то ли дело
Глаза Олениной моей!
и т.д.
В оригинале Олениной вторая строчка выглядит так:
Твоя Розетти егоза...
Это стихотворение в 1829 году, неожиданно для автора, опубликовал в своём альманахе М.А. Бестужев-Рюмин... Пушкин был возмущён - его стихотворение предназначалось только для альбома Олениной. Не предназначались для печати и два других пушкинских произведения, обращенных к "Розетти". Но... не будем забегать вперёд!
Александра Осиповна Россет родилась в 1809 году в Одессе. В ней счастливо смешались французская и грузинская кровь, немецкий и русский дух. В 1826 году она окончила курс Екатерининского института и была назначена фрейлиной к Императрице Марии Фёдоровне, а с 1828 года - к Императрице Александре Фёдоровне.
Русскую словесность в этом институте преподавал Пётр Александрович Плетнёв. Через него Александра Осиповна познакомилась с Карамзиным, Жуковским, Александром Тургеневым, Петром Вяземским. В 1828 году на балу у Е.М. Хитрово она познакомилась с А.С. Пушкиным. Позднее узы дружбы связывали её и с Лермонтовым, и с Гоголем, и с Белинским. Виссарион Григорьевич - "Неистовый Виссарион" - признавался: "Чудесная, превосходная женщина, - я от неё без ума..."
В шутливом стихотворении "Полюбуйтесь же вы, дети... " Пушкин легко иронизировал:
Черноокая Россетти
в самовластной красоте
все сердца пленила эти:
те, те, те и те, те, те.
Среди "этих сердец" - поклонник Александры Осиповны князь С.Г. Голицын (1806-1868), выведенный в стихотворении под именем Фирса и всё тот же князь Пётр Вяземский. Им "нарисован" один из самых неравнодушных портретов "черноокой Россетти". Вчитаемся, всмотримся…
"Все мы более или менее были военнопленными красавицы; кто более или менее уязвлённый, но все были задеты и тронуты... Жуковский прозвал её "небесным дьяволёнком"... Несмотря на своё общественное положение, на светскость свою, она любила русскую поэзию и обладала тонким и верным поэтическим чутьём. Она угадывала, более того, она верно понимала, и всё высокое, и всё смешное... Наша красавица умела постигать Рафаэля, но не отворачивалась от Теньера, ни от карикатуры Гогарта и даже Кома. Вообще увлекала она всех живостию своею, чуткостью впечатлений, остроумием, нередко поэтическим настроением. Прибавьте к этому, в противоположность, не лишённую прелести какую-то южную леность, усталость. В ней было что-то севильской женственности. Вдруг эта мнимая бесстрастность расшевелится или тёплым сочувствием всему прекрасному, доброму, возвышенному, или (да простят мне барышни выражение) "ощетинится" скептическим и язвительным отзывом на жизнь и на людей. Она была смесь противоречий, но эти противоречия были как музыкальные разнозвучия, которые под рукою художника сливаются в какое-то странное, но увлекательное созвучие. В ней были струны, которые откликались на все вопросы ума и на все напевы сердца..."
В свете Александра Осиповна - "южная ласточка" - была соперницей Натальи Николаевны. Ей - соперницей, и другом - А.С. Пушкину.
"Когда мы жили в Царском Селе, - записывал Я. П. Полонский со слов Александры Осиповны, - Пушкин каждое утро ходил купаться, после чая ложился у себя в комнате и начинал потеть. По утрам я заходила к нему. Жена его так уж и знала, что я не к ней иду.
- Ведь ты не ко мне, а к мужу пришла, ну и поди к нему.
…
Жена его ревновала ко мне. Сколько раз я ей говорила: "Что ты ревнуешь ко мне. Право, мне все равны: и Жуковский, и Пушкин, и Плетнёв, - разве ты не видишь, что ни я не влюблена в него, ни он в меня".
- Я это очень хорошо вижу, говорит, да мне досадно, что ему с тобой весело, а со мной он зевает".
Царское Село, где Александр Сергеевич и Наталья Николаевна проводили летние месяцы в 1830 - 1832 годах – период наибольшей близости фрейлины и поэта. Встречались они и после в Петербурге, и до отъезда Александры Осиповны за границу в 1835 году.
Это время подробно отражено ею в "Воспоминаниях", где она большое внимание уделяет семейной жизни Пушкиных, обстановке в их доме, процессу творчества поэта.
"Кабинет поэта был в порядке. На большом круглом столе, перед диваном, находились бумаги и тетради, часто несшитые, простая чернильница и перья; на столики графин с водой, лёд и банка с крыжовниковым вареньем, его любимым, он привык в Кишинёве к дульчецам. Волоса его обыкновенно были ещё мокры после утренней ванны и вились на висках; книги лежали на полу и на всех полках. В этой простой комнате, без гардин, была невыносимая жара, но он это любил, сидел в сюртуке, без галстука. Тут он писал, ходил по комнате, пил воду, болтал с нами, выходил на балкон и привирал всякую чепуху насчёт своей соседки графини Ламберт. Иногда он читал нам отрывки своих сказок и очень серьёзно спрашивал нашего мнения".
Да, Пушкин любил её общество и всерьёз интересовался её мнением. "Однажды, - вспоминает Александра Осиповна, - говорю я Пушкину: "Мне очень нравятся ваши стихи "Подъезжая под Ижоры".
- Отчего они вам нравятся?
- Да так, - они как-будто подбоченились, будто плясать хотят.
Пушкин очень смеялся.
- Ведь вот, подите, отчего бы это не сказать в книге печатно - "подбоченились" - а вот как это верно. Говорите же после этого, что книги лучше разговора".
Эта запись так же сделана Я. Полонским. В 1855 – 1857 годах он был домашним учителем сына Александры Осиповны и часто расспрашивал её о друзьях молодости. Им же сделана и эта забавная заметка.
"Ни в ком не было такого ребяческого благодушия, как в Жуковском. Но никого не знала я умнее Пушкина. Ни Жуковский, ни князь Вяземский спорить с ним не могли - бывало, забьёт их совершенно. Вяземский, которому очень не хотелось, чтоб Пушкин был его умнее, надуется и уж молчит, и Жуковский смеётся: "Ты, брат Пушкин, чёрт тебя знает, какой ты - ведь вот и чувствую, что вздор говоришь, а переспорить тебя не умею, так ты нас обоих в дураки записываешь".
И ещё сохранённое Полонским свидетельство пушкинских разговоров с Россет: "Раз я созналась Пушкину, что мало читаю. Он мне говорит: "Послушайте, скажу и я вам по секрету, что я читать терпеть не могу, многого не читал, о чём говорю. Чужой ум меня стесняет. Я такого мнения, что на свете дураков нет. У всякого есть ум, мне не скучно ни с кем, начиная с будочника и до царя».
Александр Сергеевич Пушкин был крёстным отцом многих мемуаров и дневников. Но получалось так, что, побуждая своих друзей к писанию записок, он сам - невольно - становился едва ли не главным их героем. Так случилось и с "Воспоминаниями" Александры Осиповны.
"В 1832 году Александр Сергеевич приходил всякий день почти ко мне, также и в день рождения моего принёс мне альбом и сказал: "Вы так хорошо рассказываете, что должны писать свои записки",- и на первом листе написал стихи: "В тревоге пёстрой и бесплодной..." и пр." Пушкин рассматривал это стихотворение как эпиграф; написанный от имени самой Александры Осиповны. Приводя его, С.Т. Аксаков воскликнул: "Как чудесно выразил её Пушкин!"
В тревоге пёстрой и бесплодной
Большого света и Двора
Я сохранила взор холодный,
Простое сердце, ум свободный
И правды пламень благородный,
И как дитя была добра,
Смеялась над толпою вздорной –
Судила здраво и светло,
И шутки злости самой чёрной
Писала прямо на-бело.
"Свет не убил в ней ни ума, ни души, а того и другого природа отпустила ей не в обрез..." - подтверждает сказанное Пушкиным, не щедрый на светские комплименты В.Г. Белинский.
Современники нередко называли Александру Осиповну писательницей. И хоть в её литературном наследии главную часть составляют мемуары - само разнообразие воплощений их - в форме воспоминаний, дневников, записных книжек, статей - уже свидетельствуют о немалом литературном повествовательном таланте. Весьма любопытно её эпистолярное наследие. Несколькими штрихами она представляла ситуацию во всём её колорите и оригинальности. Вот крохотный фрагмент из "Записной книжки".
"Государь сказал Пушкину: "Мне бы хотелось, чтобы король нидерландский отдал мне домик Петра Великого в Саардаме". - В таком случае, - подхватил Пушкин, - попрошусь у Вашего Величества туда в дворники".
Известие о смерти поэта глубоко поразило Александру Осиповну. Спустя время, сын Петра Андреевича - князь Пётр Петрович Вяземский писал ей, восстанавливая в памяти былое: "Секунданту противника своего, д'Аршираку, говорил он, (Пушкин - Г.П.) объясняя причины поединка: "Есть два вида рогоносцев: одни в самом деле таковы, и они знают, как им быть; другие суть рогоносцы по милости публики, и положение их более затруднительно. Это мой случай".
Смерть Пушкина была одной из первых больших утрат на жизненном пути Александры Осиповны. Вскоре последовала другая...
В начале 1840 года между М.Ю. Лермонтовым и французским подданным де Барантом (ох уж эти французы!) состоялась дуэль, закончившаяся царапиной на груди Михаила Юрьевича и примирением противников. Однако армейское начальство относилось к Лермонтову крайне недоброжелательно, он был арестован и 5 апреля приговорён военным судом к лишению чинов и состояния. Необходимо было искать сильного покровителя. И тогда Александра Осиповна ходатайствует перед братом Императора, Великим князем Михаилом Павловичем. Благодаря усилиям Смирновой-Россет (с 1832 года Александра Осиповна была замужем за Н.М. Смирновым), дело было улажено и Николай I сделал следующую конфирмацию: "Поручика Лермонтова перевести в Тенгинский пехотный полк тем же чином..." Де Барант был выслан за границу.
Кстати, на дуэли Лермонтов стрелял в сторону от противника. Роковая привычка...
Семейство Карамзиных, Смирнова-Россет, графиня Ростопчина смогли выхлопотать Лермонтову отпуск, а потом и отсрочку. В их кругу - в кругу друзей и прекрасных дам поэт провёл последние месяцы в Москве. Большую часть времени он посвятил салону старшей дочери историографа - Софьи Николаевны Карамзиной, где постоянно бывали Смирнова-Россет, поэт И.П. Мятлев и другие. В альбоме Карамзиной сохранились следующие строчки Лермонтова:
Люблю я больше год от году,
Желаньям мирным дав простор,
Поутру ясную погоду,
Под вечер тихий разговор,
Люблю я парадоксы ваши,
И ха-ха-ха и хи-хи-хи,
Смирновой штучку, фарсу Саши*
И Ишки Мятлева стихи.
Самой Александре Осиповне поэт посвятил одно из лучших своих лирических стихотворений, которое успело появиться в "Отечественных записках" ещё при жизни автора:
В простосердечии невежды
Короче знать вас я желал,
Но эти сладкие надежды
Теперь я вовсе потерял.
Без вас - хочу сказать вам много,
При вас - я слушать вас хочу:
Но, молча, Вы глядите строго,
И я, в смущении, молчу!
Что делать? – речью безыскусной
Ваш ум занять мне не дано…
Все это было бы смешно,
Когда бы не было так грустно.
Образ Смирновой-Россет постоянно занимал Лермонтова. Современники свидетельствуют, что и в одном из последних своих прозаических сочинений, незаконченной повести "Штосс", в образе Минской Лермонтов изобразил Александру Осиповну.
"На ней было чёрное платье, кажется по случаю придворного траура. На плече, пришпиленный к голубому банту, сверкал бриллиантовый вензель; она была среднего роста, стройна, медленна и ленива в своих движениях; чёрные, длинные, чудесные волосы оттеняли её ещё молодое, правильное, но бледное лицо, и на этом лице сияла печать мысли". И далее "... её красота, редкий ум, оригинальный взгляд на вещи должны были произвести впечатление на человека с умом и воображением".
Такой она запомнилась М.Ю. Лермонтову. Ей пришлось пережить и его гибель...
Судьба одной из самых замечательных книг, которую её издатель П.А. Плетнёв назвал началом "собственно русской литературы" так же во многом связана с именем А.О. Смирновой-Россет…
О замысле "Выбранных мест из переписки с друзьями" Гоголь впервые сообщает в письме к ней в апреле 1845 года: "Это будет небольшое произведение и не шумное по названию в отношении к нынешнему свету, но нужное для многих..."
То был самый тяжёлый период в жизни писателя. И только таким людям как Александра Осиповна Гоголь мог доверять глубокие тайны своей души. Он писал ей: "Я мучил себя, насиловал писать, страдал тяжким страданием, видя бессилие, и несколько раз даже причинял себе болезнь таким принуждением и ничего не мог сделать, и всё выходило принуждённо и дурно. И много, много раз тоска и даже чуть-чуть не отчаяние овладевали мною от этой причины".
Ко времени написания этого письма относятся хлопоты Смирновой-Россет и Жуковского по поводу назначения Гоголю пенсии на три года для лечения за границей и продолжения работы над вторым томом "Мёртвых душ". Император назначил писателю по тысяче рублей в год, наследник, воспитанник Жуковского, Великий князь Александр Николаевич прибавил от себя такую же сумму.
В середине сороковых годов Гоголь часто посвящает А.О. Смирнову в свои настроения и сомнения. Почти ежедневно посещая церковные службы, он пишет Александре Осиповне из Парижа: "... был сподоблен Богом и среди глупейших минут душевного состояния вкусить небесные и сладкие минуты".
С изданием книги возникли серьёзные затруднения. Гоголь пытается через Смирнову передать корректурные листы исключённых глав самому Императору - "Дело моё - правда, и я верю, что моя книга будет вся им пропущена" - однако Плетнёв отговаривает его от этого шага.
Две главы этой книги обращены непосредственно к А.О. Смирновой-Россет. И первая из них - "О помощи бедным".
"Обращаюсь к нападениям вашим на глупость петербургской молодёжи, которая затеяла подносить золотые венки и кубки чужеземным певцам и актрисам в то самое время, когда в России голодают целые губернии. Это происходит не от глупости и не от ожесточивания сердец... Это происходит от всем нам общей человеческой беспечности." И далее Гоголь делится со своим адресатом мыслями по поводу оказания помощи бедным, особо настаивая на моральной поддержке того, кого постигло внезапное разорение, на совете и руководстве несчастным. "Вы сумеете сказать это умно, если только вникните хорошенько в его природу и в его обстоятельства".
Не менее поучительно и второе послание Гоголя к Смирновой: "Что такое губернаторша", исключённое цензурой из первого издания книги в 1847 году и вышедшее только в 1860-ом в газете "Современность и экономический листок".
После выхода в свет первого тома "Мёртвых душ" Гоголь обратился к своим читателям с просьбой присылать ему материалы из провинции, чтобы составить более полный портрет русской действительности. Критика сочла эту просьбу писателя излишне церемонной, а читатели не обратили на неё практически никакого внимания. Гоголь разочаровался неудавшейся попыткой организации корреспондентской почты с мест и тень этого разочарования лежит на страницах "Выбранных мест..." и "Авторской исповеди".
А.О. Смирнова была одной из тех, кто откликнулся на просьбу Николая Васильевича и писала ему из Калуги, где с 1845 по 1851 год её муж был губернатором, подробные и пространные письма. Писала она искренне и не без удовольствия, потому что, по её собственным словам, обращенным к Гоголю в конце 1845 года, в Калуге "узнала я более об России и человечестве вообще, чем во всё моё пребывание во дворце".
Наряду с призывами "гнать роскошь... эту язву России, источник взяток, несправедливостей и мерзостей", Гоголь настойчиво требует самых подробных описаний жизни всех городских сословий от дворянства до купечества, от чиновников до духовенства и простонародья. При этом он как может приободряет Александру Осиповну, весьма разочарованную итогами своих благих начинаний на новом жизненном поприще.
"Итак, рассмотрите же вновь, ради меня, весь город. Опишите всё и всех, не избавляя никого от трёх неизбежных вопросов: в чём состоит его должность, сколько на ней можно сделать добра и зла".
Не укрывается Гоголь и от полемики. В мае 1846 года Александра Осиповна писала ему: "Грустно и даже горестно видеть вблизи состояние России, но, впрочем, не следует об этом говорить. Мы должны с надеждой и светлым взором смотреть в будущее, которое в руках милосердного Бога". Гоголь резок в своём ответе: "Оттого и вся беда наша, что мы не глядим в настоящее, а глядим в будущее. Оттого и беда вся, что как только, всмотревшись в настоящее, заметим мы, что иное в нём горестно и грустно, другое просто гадко... мы махнём на всё рукой и давай пялить глаза в будущее... Безделицу забыли! Позабыли все, что пути и дороги к этому светлому будущему сокрыты именно в этом тёмном и запутанном настоящем, которого никто не хочет узнавать..."
Эта глава заканчивается обращением, вызвавшим, очевидно, главные нарекания цензуры: "Уверяю вас, что придёт время, когда многие у нас на Руси из чистеньких горько заплачут, закрыв руками лицо своё, именно оттого, что считали себя слишком чистыми, что хвалились чистотой своей и всякими возвышенными стремлениями куда-то, считая себя через это лучше других..."
Вне всяких сомнений участие Смирновой-Россет в судьбе как этой книги, так и в судьбе самого Гоголя в наитруднейшие годы его жизни - свидетельство того, что нравственные уроки великого писателя не прошли дня неё даром...
Её удивительные чары раскололи даже единство славянофилов. Сергей Тимофеевич и Константин Сергеевич Аксаковы - отец и сын - восхищались ею и глубоко ценили. Н.М. Языков их восторгов не разделял. Прочитав её записки, он делился в письме Аксакову-старшему летом 1845 года своими соображениями: "...пишет она умно и довольно правильно: но ведь эти достоинства не мешают ей быть сиреною, плавающею в прозрачных водах соблазна: так понимает её и Хомяков". Однако, и Хомяков не удержался от посвящения "сирене, плавающей в водах соблазна" лирического стихотворения... Но, пожалуй, самая удивительная метаморфоза произошла с младшим братом Константина Сергеевича - Иваном Сергеевичем Аксаковым. В 1846 году он посвятил ей два стихотворения, по смыслу очень близких к мнению Языкова. Вот строки первого из них:
А вы? вам в душу недостойно
Начало порчи залегло,
И чувство женское покойно
Развратом тешиться могло!
Пускай досада и волненье
Не возмущают вашу кровь;
Но, право, ваше примиренье -
Не христианская любовь!
И вы к покою и прощенью
Пришли в развитии своём
Не сокрушения путём
Но... равнодушием и ленью!
А много-много дивных сил
Господь вам в душу положил!
Александра Осиповна сама обнародовала это стихотворение. И тогда, посчитав себя оскорблённым, двадцатитрёхлетний Аксаков написал новое послание.
Когда-то я порыв негодованья
Сдержать не мог и в пламенных стихах
Вам высказал души моей роптанья,
Мою тоску, смятение и страх!
Я был водим надеждой беспокойной
Ваш путь к добру я строго порицал
Затем, что я так искренне желал
Увидеть Вас на высоте достойной,
В сиянии чистейшей красоты...
Безумный бред, безумные мечты!
Как же символично то, что эта же рука, спустя 36 лет, вывела строки, обессмертившие для памяти русского человека Александру Осиповну Смирнову-Россет! Некролог в газете "Русь" на смерть А.О. Смирновой-Россет принадлежит перу И.С. Аксакова. Это подлинная биография замечательной женщины: "Её красота, столько раз воспетая поэтами, - не величавая и блестящая красота форм, а южная красота тонких, правильных линий смуглого лица и чёрных, бодрых, проницательных глаз, вся оживлённая блеском острой мысли, её пытливый, свободный ум и искреннее влечение к интересам высшего строя - искусства, поэзии, знания - скоро создали ей при дворе и в свете исключительное положение. Дружба с Плетнёвым и Жуковским (также в то время служившими при дворе) свела её с Пушкиным, и скромная фрейлинская келья в 4-ом этаже Зимнего дворца сделалась местом постоянного сборища всех знаменитостей тогдашнего литературного мира... Она и пред лицом Императора Николая, который очень ценил и любил её беседу, являлась, так сказать, представительницею, а иногда и смелой защитницей лучших в ту пору стремлений русского общества и своих непридворных друзей. Зная её дружеские отношения с Пушкиным, Государь Николай Павлович нередко через неё получал от Пушкина и передавал ему обратно рукописи его произведений. И, выйдя замуж за Николая Михайловича Смирнова (впоследствии губернатора в Калуге, а потом и в Петербурге...), Александра Осиповна не прекратила сношений со своими друзьями (она вообще была верный друг); напротив - её гостиная, или, лучше сказать, она сама была долго и долго притягательным центром для всех выдающихся художников, писателей, мыслящих деятелей. Со многими из них она вела обширную переписку. Известна её дружба с Гоголем, которого, конечно, не всякая дама "большого света и двора", особенно той эпохи, была бы способна так понять, оценить и привязать к себе душою. Вообще, не только в России, но и заграницею она была знакома со всеми более или менее замечательными людьми, искала беседы с ними, и при её необычайной памяти, при ее начитанности, при житейской опытности, её разговор, её рассказ, даром которого она владела мастерски, представлял неотразимую занимательность и прелесть".
Утверждение И. Аксакова о сношениях Пушкина и Николая I через Александру Осиповну можно проиллюстрировать таким примером. В ИРЛИ хранится пакет, в котором когда-то находилась, вероятно, VII глава "Евгения Онегина" и на нём сделанная Николаем I надпись: "Александре Осиповне Россет в собственные руки". А на обороте запись Смирновой: "Всем известно, что Император Николай Павлович вызвался быть цензором Пушкина. Он сошёл вниз к Императрице и сказал мне: "Вы хорошо знаете свой родной русский язык. Я прочёл главу Онегина и сделал заметки; я вам её пришлю, прочтите и скажите мне, правы ли мои замечания. Вы можете сказать Пушкину, что я вам давал её прочесть".
Для общей же характеристики взаимоотношений между поэтом и его высочайшим цензором здесь уместно привести свидетельство В.А. Жуковского, который в письме от 15 февраля 1837 года к отцу Александра Сергеевича - Сергею Львовичу, утверждал, что последними словами Пушкина, обращенными к Василию Андреевичу и подразумевающими Государя, были: "Скажи, что мне жаль умереть; был бы весь его"...
«Комиссары в пыльных шлемах» сделали все возможное, чтобы очернить и осквернить взаимоотношения Императора и Поэта, но… Нет ничего тайного, чтобы не сделалось явным. Спустя годы, мы начинаем понимать, что оба они – и Император и Поэт прекрасно понимали и свое назначение, и свой долг – Николай Павлович проявлял заботу о первом поэте Империи, а первый поэт Империи готов был принести свой гений на алтарь Отечества…
Основным источником сведений о жизни поэта, оставленным Александрой Осиповной, стало написанное в 1869 году письмо П. И. Бартеневу, названное ею "Воспоминания о Жуковском и Пушкине". Кроме письма, ею составлены наброски к "Автобиографии", в которой также, но в разрозненном виде, содержатся записи об Александре Сергеевиче. Интересны и устные рассказы, уже цитированные нами, записанные поэтом Я.П. Полонским.
Особый интерес представляют записи П.И. Бартенева, выполненные со слов Александры Осиповны и её брата - Аркадия Россета (1812 - 1881), поручика лейб-гвардии Конного полка, впоследствии генерал-майора, сенатора. С Пушкиным был знаком и старший брат Аркадия - Клементий Россет (1811 - 1866), поручик генерального штаба, в будущем титулярный советник. Именно его приглашал Пушкин в свои секунданты, после отправления 4-го ноября вызова Дантесу-Геккерену. Клементий Осипович был одним из немногих людей, кого Пушкин посвятил в содержание ответа на "Философическое письмо" Чаадаева, опубликованное в "Телескопе". К.О. Россет не оставил воспоминаний, однако, рассказы, записанные Бартеневым, содержат многочисленные свидетельства Клементия Осиповича.
"Памятные записки, посвященные Пушкину, оставил и муж Александры Осиповны - Николай Михайлович Смирнов. В них переданы события последних дней жизни поэта.
Николай Михайлович родился в 1807 году. Начал он камер-юнкером, став впоследствии губернатором Калуги, а затем и самого Санкт-Петербурга, сенатором.
С Пушкиным Николай Михайлович познакомился в 1828 году, когда он, молодой дипломат, вернулся из Италии, где в течение трёх лет являлся чиновником русской миссии во Флоренции. Смирнов и Пушкин были на "ты", Николай Михайлович не раз выручал Пушкина из материальных затруднений.
Александра Осиповна и Николай Михайлович поженились зимой 1832 года, а в марте 1835 года уехали за границу. Н.М. Смирнов два года служил в русской миссии в Берлине.
В записках Смирнова даны хлёсткие и точные характеристики Дантеса и Геккерена.
«Барон Дантес (да будет трижды проклято его имя), молодой человек лет 25, приехал эмигрантом в Петербург после Французской революции 1830 года и по неизвестным мне протекциям был прямо принят корнетом в Кавалергардский полк. Красивой наружности, ловкий, весёлый и забавный, болтливый, как все французы, он был везде принят дружески, понравился даже Пушкину..."
И далее:
"Барон Геккерен, нидерландский посланник, за несколько месяцев перед тем усыновил Дантеса, передал ему фамилию свою и назначил его своим наследником... Геккерен имел честолюбивые виды и хотел женить своего приёмыша на богатой невесте. Он был человек злой, эгоист, которому все средства казались позволительными для достижения своей цели; известный всему Петербургу злым языком, перессоривший уже многих, презираемый теми, которые его проникли".
Николай Михайлович был одним из тех, кто уже тогда понимал значение Пушкина. Он называл его "Человеком, наиболее замечательным в России" и способствовал утверждению этого мнения заграницей. Характеризуя Пушкина в своих записках, он избегает высокопарности, отчего слог его значим и убедителен.
"Под личиною иногда ветрености и всегда светского человека он имел высокий, проницательный ум, чистый взгляд, необыкновенную сметливость, память, не теряющую из виду ни малейших обстоятельств в самых дальних предметах, высоко-благородную душу, большие познания в истории, словом, все качества, нужные для историографа, к которым он присоединял ещё блистательный талант как писатель".
Чуть ниже: "Кто был ближе к нему, кто пользовался его совершенным доверием, кому доступны были тайные струны его души, те уважали в Пушкине человека столько же, как и поэта, те открывали в нём ежедневно сокровища неистощимые и недоступные пониманию толпы так называемых его приятелей".
Семейная жизнь Николая Михайловича и Александры Осиповны оказалась не особенно счастливой. И, может быть, не случайно, Пушкин отговаривал Александру Россет от этого брака: "Какую глупость вы делаете. Я его очень люблю, но он никогда не сумеет создать вам положения в свете". Сердце Александры Осиповны принадлежало другому человеку - Николаю Дмитриевичу Киселёву (1802 - 1869), который также хорошо знал Пушкина и входил в двадцатых годах в дружеский кружок Вяземского, Грибоедова, Оленина, Мицкевича...
Интересно, что автобиографические наброски А.О. Смирновой-Россет построены как диалоги с Н.Д. Киселёвым. В этих диалогах упоминаются лица не только узкого, "царскосельского" круга, но и многие, многие другие. О самой же Александре Осиповне писали не только Пушкин и Вяземский, Гоголь и Лермонтов, но и Туманский, Мятлев, Ал. Толстой, Хомяков, Аксаковы, Соболевский, Ростопчина... "Женщина эта, - писал в 1847 году С.Т. Аксакову Н.В. Гоголь, - почтена была короткою дружбой Пушкина и Жуковского, которые любили её за здравый рассудок и за добрую душу... С ней мы были издавна как брат и сестра, и без неё, Бог весть, был ли бы я в силах перенести многое трудное в моей жизни..."
Александра Осиповна Смирнова-Россет пережила "и многое и многих". Своих братьев - Клементия, Иосифа, Аркадия и Александра-Карла, сестру мужа - Софью (1809 - 1835); умершую в девичестве и похороненную в Донском (Пушкин знал и её), пережила мужа, умершего в 1870 году и также похороненного в Некрополе Донского монастыря. Сама Александра Осиповна умерла в 1882 году в Париже, но была перевезена и похоронена рядом с мужем и другими членами семьи.
В очерке мы не случайно давали слово людям, лично знавшим А.О. Смирнову-Россет и имевшим о ней едва ли не противоположные мнения. Сегодня нам вряд ли дано в полную меру оценить ту роль, которую она играла при дворе Николая I, являясь "представительницею... лучших стремлений русского общества", и, к сожалению, даже самые лучшие портреты не передадут нам всей прелести оригинала... Закончим же мы наш рассказ словами одного из многих её почитателей М.Н. Лонгинова: "Она принадлежала к лучшим украшениям петербургского общества по замечательной красоте, пленительной любезности и светлому уму".
Могилы Николая Михайловича - массивное чёрное надгробие - и Александры Осиповны - надгробие, стилизованное под обломок скалы - рядом. Рядом в нашей памяти и их имена. Имена близких Пушкину людей, имена друзей, которых так любил и умел ценить великий поэт.
_____________________________________________________________________
*Саша - А.Н. Карамзин, брат С.Н. Карамзиной.
