Очень специфическая и сложная сфера отношений — семейная. Она сочетает в себе вопросы культуры, традиций, норм общественно-приемлемого поведения, вопросы межполовых и межвозрастных отношений, в некоторых случаях — религиозных убеждений и даже политических мировоззрений. В условиях современного общества, утрачивающего опыт традиционного регулирования отношений в этой сфере, конфликты, возникающие в семье, становятся поводом для все более жарких общественных дискуссий и, главное — поводом для постановки вопроса о необходимости специального законодательного регулирования, позволяющего разрешать, в частности, семейные конфликты на стадии их возникновения, то есть еще до появления опасных для конфликтующих сторон ситуаций и тем более — до совершения бытовых преступлений. Трагедий, связанных с семейными конфликтами в современном обществе, где нормы морали и нравственности все более размываются, где воспитание подрастающего поколения все больше подвержено влиянию масс-медиа, действительно становятся заметной проблемой.
Но, при всей информационной открытости современного государства, информация о ситуации с правонарушениями, совершаемыми «в семье», в форме ясной статистики или аналитики правоприменения существующих законов и правил регулирования отношений в семейной сфере, не доступна. На самом деле мы не только не знаем, сколько же преступлений на самом деле совершено на семейно-бытовом уровне (и в семье ли?), но так же и то, как работает существующая система правопорядка и социальные службы на предотвращение таких преступлений. Обществу неведомо, насколько эффективна или, наоборот, неэффективна работа соответствующих органов в их помощи семье. Вместо этого, на запрос «семейно-бытовое насилие» в любой поисковой системе мы с легкостью получаем подборку новостей, пестрящих очевидно фейковыми, но совершенно устрашающими данными.
В большинстве резонансных уголовных дел, жертвами которых стали родственники, пострадавшие от рук их близких, если и имело место реальное насилие (где речь не идет о самообороне или трагических случайностях), то в таких случаях насилие не возникало «вдруг», ни с того ни с сего. Везде были свидетели, были органы опеки или полиция, не отработавшие должным образом, были, наконец, соседи и родственники жертв, знавшие о проблеме, но не помешавшие свершиться злодеянию.
Но это вовсе не говорит о несовершенстве существующего законодательства и уж тем более не является основанием для создания какого-то особого «семейного», а также «детского» (ювенального) правового статуса для всех, без исключения, бытовых конфликтов. Тем более, что за лоббированием введения в юридическое поле России таких специальных правовых статусов, как показывают события последних лет, стоит не желание решить проблему «априори незащищенных жертв насилия», а желание расширить поле для деятельности «специалистов по семейному праву», разного рода правозащитников и «консультантов по конфликтам в семье».
То, что в традиционном обществе всегда решалось (и решается сейчас) на семейном совете, теперь предлагается выносить в общественное поле «публичного производства» и при любом удобном случае, включать надзор внешних служб.
И как ни удивительно, эти, еще недавно высмеиваемые, идеи 20-х годов с их «комсомольскими семьями», конфликты которых рассматривались на собрании трудового коллектива, сегодня активно проповедуются именно либеральной частью нашего общества. Самые известные либералы сегодня оказались ярыми защитники концепции публичности в рассмотрении внутрисемейных конфликтов. Личное пространство на суд общества — теперь их лозунг. Парадокс!
Яркий пример — очередной хайп вокруг этой темы, возникший на волне попытки пропихнуть через законодателей проект закона «О противодействии семейно-бытовому насилию», который предпринимает команда, возглавляемая Алёной Поповой.
О том, почему этот проект Закона не может быть принят даже к первичному рассмотрению, со всей очевидностью пояснено в обращении к Президенту, под которым поставили подпись десятки организаций, защищающих в нашей стране интересы семьи и детства.
На этом фоне, для полноты картины происходящего, стоит повнимательнее взглянуть на команду тех, кто сегодня является лидерами в продвижении названного законопроекта.
Алёна Попова
Активный участник акций «На Болотной», «На Сахарова» и #оккупайабай. Организатор общественного пресс-центра митингов на Болотной и Сахарова. Занималась поддержкой проекта юридической помощи задержанных во время протестных действий helpwall.info.
По ее собственным словам, она никогда не соглашалась с окружающей действительностью или требованиями, поэтому, придя, еще будучи студенткой на практику на телевидение, первым делом отказалась делать сюжеты по заказу редакции и предложила делать материалы, “подтягивая гранты”. Самоуверенную студентку-практикантку некоторое время терпели. Так она, по собственному почину, вышла на тему расследования армейских проблем, где вместе с “Комитетом солдатских матерей”, (с кем же еще?), стала на грантовые деньги изучать дела солдат, получивших в нашей армии увечья и готовить соответствующие публикации. В итоге в СМИ она не задержалась, ей мягко предложили «делать собственный продакшн». Расценив это предложение не как посыл, а как как напутствие, она пошла «делать свой продакшн». Но с «продакшеном» не задалось.
Амбиции у юной журналистки при этом продолжали бурлить: в 2012 году она на голубом глазу писала “через 5 лет я буду премьером России”
В 2010 году она в интервью заявляла то же самое и более того: сменив сферу деятельности и, взявшись за новую для себя тему IT-бизнеса, собиралась сделать со своим «стартапом» за 4 года рывок в IT индустрии. Опять-таки — не случилось.
Потом она занималась поиском денег на все подряд. Стала «бизнес-ангелом». Вошла в число «молодых лидеров экономики» при Давосском экономическом форуме от России. Но и тут не выгорело.
С какого-то момента бизнес ее перестал интересовать и теперь она реально видит себя политиком, но на самом деле выступает в роли обычного лоббиста. Тексты, которые она произносит и с регулярностью публикует в соцсетях не выдерживают критики, вопиют о поверхностности в любом вопросе, за который она берется. Однако агрессивная позиция, талант демагога к месту и не к месту использовать яркие ничем не обоснованные образы, например «в России 16 млн. женщин ежегодно подвергаются насилию» дают ей «право» заявлять сегодня о себе как об «общественном деятеле». И по какой-то невероятной близорукости, политики и чиновники — все те, с кем она общается, почему-то не указывают ей на дверь сразу и навсегда.
К слову сказать, источник доходов Алёны не прослеживается, реквизиты заявленного ей «Фонда «Человеческий капитал» не обнаружены, сайт фонда не работает. Вместе с тем она регулярно появляется на международных «правозащитных» мероприятиях: только в текущем сентябре побывала в Кембридже, где на круглом столе рассказывала о «цифровом концлагере» в России и в Нью-Йорке на мероприятии в ООН, посвященном продаже оружия. Специалист, как мы видим, очень широкого профиля. Остап Бендер в юбке, не иначе.
Мари Давтян
Адвокат, Руководитель «Центра защиты пострадавших от домашнего насилия» (координатор wcons.net/). Она, в отличие от предыдущего героя рассказа, интересна не столько своей биографией, сколько своими профессиональными установками.
Мари — одна из самых известных в стране деятельниц, продвигающих в юридическом поле тематику «домашнего насилия». Она является самым ярким и, надо отдать должное — успешным правозащитником, который борется с Россией от имени своих подопечных ( «жертв домашнего насилия» ) на полях ЕСПЧ.
Для понимания её мироощущения, приведем лишь некоторые из сентенций, вышедших из-под пера этого юриста:
Домашнее насилие – это система поведения одного человека, направленная на сохранение власти и контроля над другим человеком. (определение, данное на ею организованном ресурсе «Насилию.нет»)
Почему такое «насилие» домашнее спросите вы? — трудно сказать, как и то, что под это определение попадают, например, отношения работодатель — работник или родитель — ребенок, поскольку данную формулировку вообще невозможно назвать определением «насилия».
Из этой же серии и расширительные трактовки в делах сопровождаемых ею потерпевших:
«… Комитет снова указал на то, что Россия не выполняет принятых на себя обязательств по защите женщин от домашнего насилия.
Две заявительницы в течение нескольких лет подвергались систематическому насилию со стороны бывших мужей. Они неоднократно подвергались избиениям (в том числе в общественных местах и в присутствии детей), агрессоры преследовали их и угрожали убийством...» (источник)
Где здесь домашнее насилие? — не важно. Россия виновата, что не защищает женщин от бывших мужей.
Почему Мари своим подзащитным предлагает вести дело по линии «домашнего насилия», а не по более понятной уголовной линии? — интересный вопрос. Вероятно, тому есть причины, связанные с личными интересами адвоката, поскольку для нее тема «домашнего насилия» более, чем удобная: не только потому, что в ней легче заработать известность, поддержать свой статус «борца с режимом», но главное — найти финансовую поддержку со стороны ею-же уличаемого во всех грехах, государства. Удивительно, но свою антироссийскую, по сути, деятельность Мари ведет на деньги, выделаемые ей… ненавистным «Мордором». Не верите? А напрасно.
Именно Мари Давтян сегодня является координатором проекта «Центр помощи пострадавшим от домашнего насилия», на который в 2017 и в 2018 году было выделено по 6,5 миллионов рублей по линии «Фонда Президентских грантов» (получатель гранта — Консорциум женских неправительственных объединений, ИНН 7703369940). Новая заявка, на сей раз на 7,5 миллионов, судя по данным, опубликованным на официальной странице Фонда, также уже находится на рассмотрении и в текущем году. Надеемся, что у чиновников хватит ума прекратить финансировать работу адвокатов, вызывающих то и дело Россию на судебные заседания в Страсбург — странную борьбу самих с собою за свой же счет.
Но вернемся к «жертвам домашнего насилия». Бесспорно, людей, имеющих конфликтную ситуацию с членами семьи или бывшими супругами, немало. Часть из них действительно требуют внешней защиты и, не найдя лучшего решения, они попадают в сети правозащитников, таких как Давтян и Ко, которые и выводят их на решение рассказать о своей проблеме именно как о проблеме «домашнего насилия», ибо решения проблемы по пути уголовного производства, по мнению «семейных» адвокатов, нет.
Как мы видим, правозащитнику, и Мари Давтян тут не оригинальна, удобно втягивать несчастных женщин (как правило, «жертвами» оказываются именно они), не способных самостоятельно решить свою проблему и тем более, оплачивать услуги юристов, в этот блуд с «домашним насилием», поскольку оплачивает все это не сама жертва насилия, а грантодатель или, как в случае с Давтян — государство. А как же иначе? Конечно оно и должно оплачивать. А не будет оплачивать — пойдем в ЕСПЧ.
Доказать в действиях Мари злой умысел или корысть невозможно. Быть может ее там и нет на самом деле и она искренне считает свою миссию оправданной. Но то, что она, ведя дела о ссорах бывших супругов и выдавая их за «домашнее насилие», на самом деле льет воду на мельницу, подтачивающую институт семьи как таковой, Мари не беспокоит. Наверняка она даже не задумывается об этом.
Алексей Паршин
С этим, заслуживающим уважения адвокатом, в последнее время связывают резонансное «дело сестер Хачатурян» (где несовершеннолетние сестры совершили убийство своего отца — судя по всему, отъявленного мерзавца, долго издевавшегося над ними и на которого не нашлось управы у взрослых).
Адвокат Паршин также, как и Мари Давтян, давно специализируется на «семейной» проблематике и является одним из авторов законопроекта. Но в его случае, судя по всему, основным мотивом в его активности по продвижению проекта Закона является желание искоренить действительно имеющую место проблему — отсутствие юридического механизма защиты интересов бывшего супруга от посягательств на него со второй стороны. И речь не идет только о женщинах, которых донимают их «бывшие», поскольку аналогичный террор иногда осуществляют и женщины в отношении своих бывших мужей. Столь же непросто часто складываются и отношения разведенных родителей вокруг общих детей.
Алексей Паршин, будучи юристом, искренне уверен в возможности решения семейных споров в судебном порядке. То, что в жизни все несколько сложнее, он не берет в расчет. Именно он настаивает на внесении в законодательство возможности по суду разделять конфликтующие стороны «охранным ордером».
Поэтому, в силу своей профессиональной заинтересованности и опыта ведения реальных дел в судах, он занимает активную позицию по продвижению законопроекта, считая, что предлагаемые нормы закона дадут позитивные результаты. Однако формулировки, предложенные при его непосредственном участии в законопроекте, вызывают большие вопросы: «насилие» определено в законопроекте безразмерно широко, включает в себя т.н. «психологическое и экономическое» насилие, которое охватывает собой обычные житейские ситуации. При этом охранный ордер может быть выдан без суда и следствия незамедлительно при получении от любых лиц «данных» о факте «семейного насилия», в том числе против воли пострадавшего. Что за «данные» и от кого они поступят — не будет ли это использоваться сумасшедшим соседом против вполне себе нормальной семьи — неизвестно. Нарушение ордера грозит арестом. То есть, желание супруга помириться с супругой может обернуться тюрьмой. И так далее — по тексту законопроекта очень много вопросов…
Но Алексея Паршина такая «несущественная» неопределенность формулировок, да и концептуальная антисемейность законопроекта в предложенном варианте, идущего вразрез с базовыми нормами права, не смущает. Видимо потому, что опять-таки, он видит проблему со своей «колокольни».
Заключение
И все-таки, остается открытым вопрос — почему Закон, который должен учитывать все «подводные камни», все сложности, которые он породит при его введении, пытаются протолкнуть на волне хайпа и старательно будоража общественное мнение? В чьих интересах это делается? Не стоит ли остановиться и подумать?
Одновременно с этим, невозможно не согласиться, что есть назревшие проблемы. И очень назревшие. Есть конфликты, возникающие между в недавнем прошлом бывшими одной семьей людьми и их число, как минимум, не снижается. При этом защитить себя от агрессивно ведущей себя второй стороны без внешней помощи зачастую не представляется возможным — это тоже факт. И действительно, такого рода конфликты сегодня не берутся решать правоохранители, старательно отмежевывающиеся от заявлений или дел по подобного рода спорам и конфликтам. Эти вопросы не относятся к ведению социальных служб и служб опеки.
По факту проблема есть и как ее решить — не вполне понятно. Об этом, собственно, говорит и Уполномоченный по правам человека в РФ, Татьяна Москалькова, и Председатель Совета Федерации, Валентина Матвиенко, когда заявляют о необходимости принять Закон.
Но вопрос: тот ли Закон, о котором шумно заявляет либеральная публика в лице Алёны Поповой и Мари Давтян, или какой-то иной? Может и не нужен отдельный Закон, смущающий про-семейные организации, беспокоящиеся о неприкосновенности частной жизни для семей, в отношении которых нет оснований для надзорного производства со стороны государства и достаточно внести коррективы в имеющиеся законодательные акты?
Словом, признавая наличие проблемы, и не отмахиваясь от неё, стоит, видимо, предложить законодательной и исполнительной власти организовать профессиональные межведомственные консультации, целью которых должен стать ряд мер законодательного, информационного и организационного характера, направленных на решение ключевых проблем, поднятых в ходе этой очередной шумихи вокруг темы семейно-бытового насилия. Главное: с водой не выкинуть младенца! Семья должна оставаться в России самым безопасным местом для всех ее членов и и самым защищаемым субъектом права.
Глядишь, так и научимся слышать друг друга.
Михаил Богданов,
Председатель
Ассоциации «Санкт-Петербургский городской родительский комитет»
