Неправота левых и правых
Блогосферу потряс спор вокруг Ивана Ильина, которого многие обвинили в фашизме. Обвинение, конечно, весьма натянутое. Ильин - типичный консерватор-традиционалист, далёкий от праворадикального активизма 1920-1940-х годов и явно не приспособленный жить в условиях гитлеровского тоталитаризма.
Какие-то восторги у него вначале были, как у очень многих. Причём, не только правых. Можно, вспомнить, например, леволиберального социал-реформиста Герберта Уэлльса. (Дмитрий Перетолчин. «Либеральный фашизм»)
Конечно, тут всё упиралось в антикоммунизм, сами же леворадикалы порезвились вволю, что, конечно, затронуло многих - в том числе, и Ильина. При этом, в коллаборационизме Ильин замечен не был и гитлеровскую русофобию ругал довольно сильно, никак не оправдав нацистского нашествия.
Понятно, что некоторые левые на него ополчились, желая нанести удар по правой идее, как таковой. А первоначальные антикоммунистические, но отнюдь не праворадикальные и коллаборационистские, восторги были использованы как некий удачный повод.
Споры вокруг Ильина ещё раз выявили серьёзные расхождения между двумя «нелиберальными» общественно-политическими направлениями, которые смотрятся особенно неуместно сегодня, когда главную опасность представляет западный глобальный капитализм. И когда как никогда (простите за тавтологию) важной становится идея национально-государственной самостоятельности, которая немыслима без идеи национально-социальной солидарности.
Надо сказать, что «хороши» тут все. Слева часто выступают против традиционализма - с его идеалистической нравственностью, с его социокультурной (культурно-исторической) самобытностью, с его отеческим отношением к социально-политическим реалиям. А ведь это - надёжнейший заслон против глобального капитализма, который всегда нёс разрушение традиционных устоев, приносящихся в жертву рыночному Молоху. И, сегодня, во время всех этих «великих обнулений», «новых нормальностей» и т. п., указанное разрушение становится ещё более очевидным.
«Хороши» и очень многие правые, которые часто демонстрируют подчёркнутую асоциальность. Как экономическое часто превалирует у левых, так у правых политическое часто вытесняет экономическое, делая правые построения, во многом беспочвенными.
Беспочвенность здесь проистекает из недостатка, скажем так - диалектического холизма (целостности), отражающего общую расколотость нашего мира, поражённого Грехопадением.
Из этого самого недостатка проистекает и нигилистическое, по сути, отрицание советского периода. И оно вполне стоит левого, «троцкистского» нигилизма, отрицающего наследие Российской империи.
Для преодоления указанной трагической раздвоенности необходимо спокойно и тщательно разобраться в различиях между Левой и Правой.
Множественность vz единичность
Итак, налицо онтологической раскол реальности, для которого характерно состояние раскола, враждебности и отчуждения. Можно даже назвать нашу вселенную - вселенной «осколков», которые, с одной стороны, отдаляются и отчуждаются друг от друга, а с другой – пытаются друг друга поглотить, уничтожить.
Конечно, этим всё не исчерпывается, но это – вполне очевидное состояние нашей реальности, которая есть расколотая реальность дуальностей.
Важнейшим его (состояния) проявлением является дуализм Единицы и Множества. Если спроецировать указанные реалии на социальный уровень, то мы получим уже дуализм личности (индивидуума) и общности (коллектива). И здесь Правую уместно сопоставить с личностью (единицей), а Левую – с множеством (общностью).
Наиболее наглядно данные сопоставления показывает Левая, где общность/множественность ставится во главу угла, очень часто весьма жёстко и бескомромиссно – при радикальной минимизации личности. Достаточно вспомнить строки из «Интернационала»: «Никто не даст нам избавленья, ни Бог, ни царь, и не герой». Здесь решительно рвётся вся старая личностная иерархия, упор же делается на «мы», которые должны добиться освобожденья «своею собственной рукой».
Также можно вспомнить строчки «пролетарского поэта» Владимира Маяковского: «Единица вздор, единица ноль, голос единицы тоньше писка». «Но если в партию сгрудились малые, сдайся враг, замри и ляг! Партия – рука миллионопалая, сжатая в один, разящий кулак».
В левой оптике личность подчинена общности – вплоть до полного растворения. Конечно, здесь берётся некая изначальная Левая, претерпевшая мощные трансформации (социал-реформизм), которые приводили к существенному повышению роль личности. Однако, во всех вариациях роль общности оставалась весьма и весьма огромна. При этом, что весьма показательно, западная Левая, в огромном количестве случаев, сместила акцент от защиты «трудящегося большинства» – в пользу разнообразных меньшинств (сексуальных, этнических и т. д.). Но и в данном плане роль именно общности велика.
Правая ставит во главу угла личность. В наиболее «радикальных» версиях речь идёт, прежде всего, о личности Правителя (Монарха или Вождя) и Героя (в первую очередь, Воина). В более умеренных версиях имеется ввиду уже личность всех, обладающая одинаковым объёмом прав, обязанностей и возможностей. В данном случае разговор должен вестись о правом, консервативном либерализме. Идеалом здесь является деятельный индивидуум, максимально реализующий свои возможности.
Как и в случае с Левой, Правая также проходит через значимые трансформации, существенно повышая статус общности. Наиболее ярко это проявилось в идеологии и практике праворадикальных движений 1930-1940-х годов, весьма жёстко утверждавших высочайший статус национальной общности. В то же время, на первом плане здесь стояла личность вождя, что ещё раз подчёркивает личностный характер Правой.
Правый (консервативный) либерализм также отдаёт дань нации, рассматривая её как совокупность индивидуумов, обладающих неким объёмом одинаковых гражданских прав. Отсюда и феномен etat-nation («государства-нации»).
Неполная Полнота
Таким образом, политическая Правая выражает единство нашей реальности, а политическая Левая – её разделённость. На онтологическом (сверхсоциальном) уровне данное единство выступает как нечто конкретное и даже личностное. В древних традициях существовало представление о «Царе Мира», которого именовали по-разному – Вайшванара, Чакравартин, Белый Царь и т. д. Он рассматривался как своего рода бытийный полюс, поддерживающий существование реальности.
В русских духовных стихах («Голубиная книга») рассказывается о противостоянии двух начал – Правды и Кривды: «Это не два зверя собиралися, Не два лютые сбегалися; Это Правда с Кривдой сходилися, Промежду собой они дрались-билися. Кривда Правду одолеть хочет».
В высшей степени показательно, что слово «Правда» имеет одну основу со словом «Правая». Здесь заметна потрясающая архетипичность Русского Мира и его традиции. При этом, слово Кривда указывает на некое искривление, искажение чего-то изначально прямого и целостного. Мир «осколков» сохраняет какую-то целостность и не растворяется в небытии благодаря наличию онтологического начала – Правой Правды.
Однако, настоящего единства тут нет. Правая Правда может обладать «полной полнотой» только в соединении с Левой Кривдой. Без этого соединений, в условиях онтологической вражды, Правда не может достичь своей Полноты, одержать полную Победу. Вот и в «Голубиной книге» сообщается: «Правда Кривду переспорила, Правда пошла на небеса, А Кривда пошла у нас вся по земле».
То есть, онтологическая Победа Правды весьма относительна, она имеет скорее идеальное, нежели практическое значение.
Восстановленное и разрушенное единство
Мир Традиции пытался, на социальном уровне, воссоединить мир осколков. И ему это удавалось, хотя всё было очень и очень далеко от идеала. Правая Личность (Монарх) сочеталась с левым Множеством Общины. В Личности Монарха множество персонифицировалось и становилось действительно целостной Общностью (общиной). Разделение здесь превращалось в различение, символически (а, следовательно, и реально - символ содержит символизируемое, но не тождественен ему) возвращавшее Райские реалии. Сам Монарх «позиционировал» себя как «Мы», явно указывая на содержание множественности в Полноте Личности. («Метаполитика Царя» - Глава 3. «Царская Полнота и Полнота Райской земли»)
Личность, несомненно, главенствовала, но и множество было весьма значимо и достаточно автономно; между ними существовало равновесие. Характерно, что рамках отдельных общин личные земельные наделы сочетались с общими угодьями (сенокосами, лугами, лесами и т. д.) Кроме того, существовал обычай общинной «помочи», когда весь коллектив помогал
Великие «буржуазные революции» Запада уничтожили полновластную Монархию, заменив её либо республикой, либо конституционной монархией. А Община была трансформирована во Множество индивидуумов, отличающихся, в первую очередь, в плане имущественном. (Количество здесь явно стоит выше Качества.)
Наряду с «большими» общностями («государствами-нациями», классами и т. д.) возникли и общности «узкие». Ими стали группы индивидуумов, претендующих на господство в социуме и подчинение государства. Так возникла олигархия западного капитализма.
В результате, произошло и трагическое разделение на Правую и Левую. При этом, олигархические группы максимально использовали противостояние «крайне правых» и «крайне левых» – в своих интересах.
Русская архетипичность
В России Монарх (Царь) и Община существовали долгое время после «великих буржуазных революций». И это свидетельствует в пользу того, что в России архетипы Традиции проявлялись намного сильнее, чем на Западе.
И тут необходимо заметить, что в русском языке слово «правитель» имеет одну и ту же основу со словом «правая». То есть, власть Личности соотносится именно с Правой. И это, опять же (как и в случае со словом «правая»), указывает на русскую архетипичность.
«Левую» Общину называли миром, и для русского человека она, и самом деле, была самым настоящим миром, целым Космосом. При этом, слово «мир» означало ещё и состояние отсутствия вражды, которое в традиционном обществе воспринималось, прежде всего, в положительном, а не в отрицательном плане. Мир – не столько состояние не-войны, сколько состояния единства с Богом (мир с Господом). И, безусловно, в данном плане стоит особо выделить слово «Русский Мир», которое получило широкое распространение в последнее время. Оно прямо отсылает нас к русским общинным архетипам.
Существует русская поговорка, которая потрясает своим метасоциальным смыслом: «Мир – большой человек». Здесь мир-община рассматривается не как множественная коллективность, но как некая личность, причём личность, достигающая некоей полноты («большой»).
На более «низшем» уровне существовал институт «большаков». Большаками называли самого старшего члена семьи, который и осуществлял руководство семейным коллективом. Важно заметить, что руководил он и религиозной деятельностью семьи – читал молитвы, следил за соблюдением постов и, вообще, духовно-нравственного поведения. Именно большаки и составляли ядро мира-общины, с ними считались и местные власти. Существовала и некая «женская проекция» – большуха. Она также выполняла религиозные обязанности – так, женские работы начинались только после её молитвы. Кроме того, она крестила еду и питие, оставляемые на ночь.
В начале XX века, во время бурного распространения революционного движения, большевики ассоциировались в общественном сознании с большаками. Созвучие действовало на подсознательном уровне, пробуждая некие архетипы. И, к слову, якобы анекдотическое противопоставление «большевиков и «коммунистов», известное по фильму «Чапаев», действительно имело место. Первые воспринимались как деятели, близкие к общинной почве, вторые – как опасные экспериментаторы-нигилисты, навязывающие Общине левацкую «коммунию» - с её полным растворением личности во множественности.
Вообще, большевики и другие социалисты затронули очень многие глубинные архетипы. Название газеты «Правда» вызывало аналогию с той самой глубинной Правдой «Голубиной книги». Красный цвет (цвет крови, пролитой в боях) напоминал о древнерусских стягах: «Русичи великие поля червлеными щитами перегородили, ища себе чести, а князю - славы. Спозаранок в пятницу потоптали они поганые полки половецкие... Червлен стяг, белая хоругвь, червлёна чёлка, серебряно древко - храброму Святославичу!» («Слово о полку Игореве»)
Будило архетипы и слово «товарищ». В древности оно означало не столько товар, как ценную вещь, подлежащую обмену, сколько воинское мероприятие, имевшее и купеческое измерение. В летописях «товары» ставились напротив «градов», что указывает на военные действия. А «Правда Ярослава» ставит на один юридический уровень «мечника» и «купчину». В Московской Руси купеческие корпорации находились на службе у государства, и богатые купцы были не только предпринимателями, но и служилыми людьми, которые защищали национальные интересы как внутри страны, так и во вне её. Помимо привилегий, члены купеческих корпораций несли и обязанности. Они были торгово-финансовыми агентами правительства, закупали товары, находившиеся в казённой монополии, управляли крупными таможнями и т. д.
Царский социализм
Собственно говоря, для России всегда была присуща сильная монархо-социалистическая традиция, берущая начало ещё в стародавние времена, о чём шла речь выше.
В петровской России промышленная модернизация опиралась, прежде всего, на казённое хозяйство, и это опора на госсектор была важнейшей отличительной чертой русской экономики даже и в период интенсивной капитализации. Один из ведущих идеологов русского монархизма Иван Солоневич, ничуть не сочувствующий социализму и коммунизму, писал: «Императорская Россия была страной, в которой по тем временам «обобществленный сектор народного хозяйства» был больше, чем где бы то ни было в мире. Государственный Банк контролировал все банки России и имел исключительное право эмиссии кредитных билетов. Большинство железных дорог принадлежало казне, а оставшиеся частные дороги стояли накануне «выкупа в казну»; государство владело огромными земельными пространствами, владело заводами и рудниками. Земская медицина была поставлена так, как она и сейчас не поставлена нигде во всем мире. Земства начинали строить свою фармацевтическую промышленность — с помощью государственного кредита. Русское кооперативное движение было самым мощным в мире». («Народная монархия». - М., Феникс, 1991)
Исследователи отмечают, что казённые заводы вовсе не являлись коммерческими предприятиями, что особенно подчёркивалось в официальных документах. Особую роль играли государственные заказы, которые делали все ведомства. Безусловно, стоит отметить наличие казённых монополий и акцизов, дававших около половины всего дохода империи. «Итак, одна часть промышленности находилась в собственности государства, другая часть в той или иной степени подлежала государственному регулированию, - отмечает исследователь А. А. Новиков. - Но обе эти части оставались практически вне сферы рыночных отношений». («История российского предпринимательства»)
В начале 1914 года правительство было намерено ввести пятилетние циклы планирования, намечающие темпы и сроки строительства железных, дорог, портов и крупных ГЭС (Днепровской и Волховской). Это уже была заявка на плановую экономику, что в очередной раз роднит Российскую империю и СССР. Во время первой мировой войны выявились глубинные противоречия между государством и крупным частным капиталом, который использовал саму войну для наращивания своего экономического могущества и политического влияния. Основной упор они делали на взвинчивании цен. С резкой критикой крупного капитала выступили монархисты. Так, правый публицист С. Бельский отмечал: «Дело дошло до того, что трудно указать хотя бы на один предмет широкого, массового потребления, который не был бы обложен чудовищным налогом в пользу явных и тайных промышленных и банковских организаций». («Московские ведомости». - 3 октября 1915 года).
А годом позже «Московские ведомости» восклицали: «Кругом идёт вакханалия наживы - промышленные акулы, начиная от мелкого лавочника до блестящего дельца, уже не удовлетворяются барышом сто на сто: разгул жадности толкает на ... новые взвинчивание цен, и с этой целью сотни тысяч пудов товара припрятываются куда попало или «забываются». («Московские ведомости». - 15 октября 1915 года).
Правительство всерьёз решило ограничить влияние крупного капитала, который лоббировал свои интересы через т. н. «военно-промышленные комитеты» (ВПК). Эти структуры резко взвинчивали цены на свою продукцию, используя систему распределения заказов. Руководство страны решило прекратить эту гонку цен, и 22 июня 1916 года было принято постановление, которое предписывало урезать посреднические функции ВПК. (О коллизиях вокруг этого весьма интересно и подробно писал Станислав Рыбас.) Военная цензура отныне пропускала критику ВПК, ранее запрещённую. Кроме того, был установлен жёсткий контроль за бюджетами Всероссийского земского союза, Всероссийского союза городов и других пролиберальных организаций, ориентированных на крупный капитал. Военное министерство, обеспечивающее своеобразную «госприёмку» профильной продукции, усилило свою активность на этом направлении. Отдельные ведомства готовились к «экспансии» - так, министерство промышленности и торговли планировало создать собственные металлургические заводы и расширить свою сеть транспортного машиностроения. Характерно, что либеральная оппозиция охарактеризовала эти меры как «государственный социализм». (После Февральской революции крупные предприниматели добились создания особой комиссии, которая свернула прежнюю систему государственного регулирования.)
И «верхи» действительно задумывали провести комплекс мероприятий по социализации России. С настоящей государственно-социалистической программой выступил великий князь Кирилл Владимирович, оформивший её как проект тронной речи (1916). (Подробно программа в. к. была проанализирована в исследовании В. В. Хутарева-Гарнишевского «Спасая империю. Антикризисная программа великого князя Кирилла Владимировича») Прежде всего, великий князь предлагал ввести всеобщую трудовую повинность населения России в возрасте от 16 до 60 лет. Он настаивал на установлении жесточайшего контроля за производством и распределением продуктов первой необходимости (спичек и хлеба). Спекуляция и искусственный дефицит приравнивались к мародёрству. Хлебная торговля подлежала национализации – с одновременным созданием государственной сети элеваторов, складов и зернохранилищ.
Хлебную монополию предполагалось дополнить полной монополией на добычу металлов, нефти, угля и хлопка, а также на лес и сахар. Далее следовало положение о национализации железных дорог. В области финансов великий князь предлагал отказаться от золотого обеспечения рубля. (К слову, это было одним из давнишних требований русских монархистов.) В качестве же обеспечения национальной валюты Кирилл Владимирович видел «всё достояние государства» и мощь государственной власти. Тем самым финансы ставились в зависимость от национального благосостояния, что, безусловно, способствовало упрочению экономической самостоятельности государства.
Планировалось введение государственной монополии всей банковско-страховой деятельности. Также предполагалась и монополия государства в области внешней торговли. В проекте настаивалось на необходимости принудительного понижения процентов по внутренним займам и вкладам в госбанк. Средства, по мнению князя, должны быть изысканы посредством проведения беспроцентных и беспроигрышных лотерей. Ничуть не смущаясь, великий князь вполне допускал возможность эмиссии.
Надо заметить, что национализация уже начиналась, и первые итоги её были весьма внушительными. Так, правительство взяло под опеку знаменитый Путиловский завод, обанкротившийся вследствие финансовых махинаций его владельца. (Это спровоцировало грандиозную 20-тысчяную стачку.) До национализации завод практически не выпускал шестидюймовых снарядов, но после он давал уже половину от всего количества снарядов. «После мобилизации оборонной промышленности к 1917 г. военное производство в России выросло в 2, 3 раза, полностью удовлетворяя потребности фронта в оружии и боеприпасах, - комментирует эту и другие меру правительства историк В. Н. Галин. - Производство одних снарядов выросло в 40 раз. Снарядов наделали столько, что их хватило на всю Гражданскую войну, и даже в 1941 г. Красная Армия использовала шрапнели 1917 года выпуска». («Тенденции. Интервенция и гражданская война». М., Алгоритм, 2004 - Т. 2)
Правительство оказывало мощнейшую поддержку общественному сектору экономики. В 1914 году оно вложило в кооперацию (ссуды) 100 миллионов рублей. Мощнейшая поддержкой пользовалась промысловая кооперация. Правительство финансово поддерживало технически совершенные мастерские и передавало готовые производства в распоряжение кустарям, организованным в артели.
При этом, проведение централизованной политики в области мелкопромышленного производства натыкалось на сопротивление скупщиков - недобросовестных частных предпринимателей. Правительственные учреждения оказывали против них меры силового воздействия. (В. В. Аверьянов, В. Ю. Венедиктов, А. В. Козлов. «Артель и артельный человек». - М., Институт русской цивилизации, Институт динамического консерватизма, 2014).
Национальная революция и «революция Духа»
Наследие Ивана Ильина весьма важно, и его необходимо изучать в дальнейшем. Здесь было сделано очень многое, в отличие от некоторых других направлений Русского Зарубежья. В первую очередь, это касается младороссов. А ведь именно они сумели максимально преодолеть раскол на правое и левое, созав версию русского холизма.
Отсчёт движения надо вести с 1923 года – тогда в Мюнхене прошёл «Всеобщий съезд национально мыслящей русской молодёжи». Его участники, молодые русские эмигранты (в большинстве своём – участники Белого движения) образовали Союз «Молодая Россия», позже переименованный в Союз младороссов (1925 год). Тем самым была открыта интереснейшая страница в истории русской эмиграции.
Младоросское движение, было одной из попыток соединить консерватизм и революционность, традицию и модернизацию. Оно открыто апеллировало к новым силам, которые только и были способны возродить традиционную русскую государственность на новом уровне. Вот один из характерных образчиков младоросской риторики: «Молодость Духа, движение вперёд, а не вспять, с новыми идеями, новыми средствами и новым оружием, должны быть отличительными чертами национального движения. Люди старших поколений, живущие в прошедшем, не понимают настоящего. В будущем руководящее творческое значение будет у молодёжи».
Младороссы выступали за национальную революцию. Решительно противопоставляя её «контрреволюции», предполагавшей, прежде всего, свержение большевизма. «Когда мы говорим о национальной революции, мы не имеем вовсе в виду того, что под тем же термином обычно разумеют другие, - писал Казем-Бек. - Мы не говорим совсем о голом свержении большевиков, которое, само по себе, ничего не даст, хотя и рисуется большинству эмигрантов, как окончательное торжество, как венец усилий всех «некоммунистов».
Мы не величаем революцией национальной того, что на самом деле было бы лишь контрреволюцией. Мы отвергаем контрреволюцию, не только как возможность, но и как принцип.
Контрреволюции не должно быть, не только потому, что уже нет больше для неё психологической почвы, но и потому, что она вернула бы нас к методам внутренней и внешней политики, которые теперь уже недопустимы и неприемлемы для нас.
Мы видим и сознаем, что сегодня, а тем более завтра, капитуляция революции была бы капитуляцией России. А именно капитуляция была бы величайшей нравственной опасностью для Русской нации. Сейчас необходимо переболеть и перетерпеть. Дело не в коммунизме: надо научиться смотреть глубже и дальше.
Если не верны пути коммунизма, то что можно противопоставить этим путям в настоящее время? Пути буржуазии? Но они ещё менее приемлемы. Не принимайте слов моих за парадокс. Из коммунизма выход будет. Из буржуазности же нет другого выхода кроме того же коммунизма. Надо признать, что коммунизм только вторая стадия общественного сифилиса, очаг которого все еще тлеет в мире буржуазного стяжательства и мещанской алчности, каким была и есть современная Европа.
Капитуляция революции теперь, когда перед скомпрометированным окончательно коммунизмом нет ещё ничего, кроме буржуазного капитализма, действительно хищнического и паразитарного, означала бы шаг назад. И это был бы путь контрреволюции». («Первые итоги. К Молодой России» - «Политическая история русской эмиграции. 1920 - 1940 гг. Документы и материалы. М., Владос, 1999)
Младороссы были убеждёнными русскими националистами, но они ставили перед национализмом задачи вселенского, мессианского характера: «Нашей России, – утверждал лидер движения Александр Львович Казем-Бек, – будет принадлежать первое место в ряду держав, на которых ляжет ответственность за… утверждение нового, вселенского равновесия, за осуществление мировой справедливости, за создание мировой гармонии на месте мирового хаоса…».
По мнению младоросского идеолога Д.А. Городенского, Россия призвана «дать пример другим, создав социальную справедливость, а, следовательно, и духовное равновесие и материальное благосостояние, прежде всего, у себя, а затем уже, со всем спокойствием, отсюда вытекающим… распространять свой идеал».
Младороссы говорили о необходимости мировой «революции Духа», которая покончила бы с господством материалистических ценностей, характерным для либерализма и марксизма. «В основу младоросского движения, – отмечал идеолог Союза С.Ю. Буш, – лежит вера в торжество духовного начала над материальным».
А виднейший теоретик младоросскости В. Мержеевский разработал целую теорию мировой революции Духа: «Несомненно, что мы уже вступаем в эпоху мировой социальной революции. Однако, революция эта вовсе не та, о которой мечтал Маркс. Она происходит не во имя средств жизни, а во имя целей жизни. Это есть революция против диктатуры отживших идей, против содержания либерального строя. Новые силы вступают в мир и делают не пролетарскую, а народную революцию… Задачей же этих революционных сил является ликвидация буржуазно-атомистического общества». («Закат либерализма и революция Духа». - «К молодой России», № 76, 1935 г., цит. по «Паладины грядущего Царства»)
Согласно Мержеевскому, преувеличенное внимание к материальным интересам различных слоёв ведёт к разобщению Целого, материализирует его духовность. Отмечая снижение революционной активности европейского пролетариата, его переход на позиции социал-реформизма, Мержеевский доказывал невозможность левой альтернативы капитализму: «Теперь настоящими революционерами могут быть лишь люди национального, а не классового сознания. Такими людьми являемся мы, наши идеи национальны и исходят из идеи интегрального государства». Характеризуя новое, младоросское сознание, он уверял, что оно достигается тем, что «в основу кладутся идеи, а не интересы».
Младороссы говорили о духовно-идеалистических, «подлинных» завоеваниях революции. «Не убив врожденного Русского стремления к абсолютным ценностям, революция, перетряхнув нас и ударив головой о стенку, поставила нас обеими ногами на землю, - уверялось в одной из передовиц партийной газеты «Бодрость». - Мистика труда, мистика преодоления природы — качественно новые и громадные ценности. Потому, что они существуют, Русское строительство никогда не может соскользнуть на уровень американской погони за долларами. Герои Арктики и пионеры среднеазиатских пустынь никогда не станут европейскими мещанами.
<...> Идея «Русского мессианства», идея России как «авангарда человечества», а вовсе не марксистский интернационализм, есть подлинное завоевание революции». («Бодрость», Бодрость! — 1936. — № 84. — 7 июня. - «Политическая история...»)
Младороссы считали, что революция, несмотря на весь свой нигилистический заряд, всё-таки ответила на многие вопросы, которые стояли перед русской национальной жизнью. Казем-Бек писал: «Революция, сокрушительная, стремительная страстная есть завершение русских исканий. После неё отольются новые формы русской жизни, уже не позаимствованные, а естественные, присущие её целям и её содержанию. Теперь не время причитать и вздыхать. Наступает страдная пора, пора работы и труда».
Младороссы крайне отрицательно относились к пораженчеству, расценивая его как «грех против духа нации». Не секрет, что многие правые эмигранты надеялись на вооружённую интервенцию в СССР и в годы Великой Отечественной войны были на немецкой стороне. Особенно надеялись на вторжение русские «фашисты» и «нацисты».
Младороссы отмечали, что такой великий народ, как русский, может освободиться от «коммунистического ига» только самостоятельно, а вмешательство иноземцев всегда таит опасность длительного поражения, сопряжённого с небывалым унижением. Любопытно, что оборонческий пафос младороссов в части их категорического неприятия иностранной оккупации разделял великий князь Кирилл Владимирович (как уже было сказано выше предложивший самую настоящую программу национально-государственно социалистической реорганизации), которого часть эмиграции считала Российским императором, причём младороссы тоже стояли на «кирилловских» позициях. Вот, что писал Великий князь в 1925 году: «Я ни в коем случае не могу стать на точку зрения тех вождей, которые сочли бы возможным поддаться искушению воевать со своими соотечественниками, опираясь на иностранные штыки… Всякое несвоевременное вмешательство в работу по спасению России… отдалит заветный час освобождения и будет ей стоить новых кровавых жертв…». А сам Кирилл симпатизировал программе малороссов и даже послал к ним, в партийное руководство, своего представителя – великого князя Дмитрия Павловича.
«Царь и Советы»: программа органической целостности
Младороссы считали своим идеалом государственного устройства самодержавную монархию, в основе которой лежал бы принцип идеократии. Новую монархию они мыслили надклассовой, но в то же время «трудовой» и «социальной». Идеалом русского самодержца были объявлены Петр I («царь-труженик») и Александр II («царь-освободитель»).
Социальная монархия должна была опираться, в первую очередь, на партию орденского типа, более сосредоточенную на духовном воспитании нации, чем на непосредственном управлении государством. Сам монарх стоял бы вне партий, но второе лицо в государстве – премьер-министр – должен был, в соответствии с программой младороссов, возглавлять правящую партию.
А второй важнейшей опорой трона младороссы считали советскую вертикаль. Они предложили эмиграции шокирующую формулу: «Царь и Советы». Несмотря на все свое неприятие марксизма, идеологи Союза считали, что дебольшевизированные Советы вполне могут стать самобытными органами самоуправления, тесно взаимодействующими с представителями монаршей власти на местах и в Центре.
Советский принцип казался им предпочтительней западного парламентского, т. к. предполагал (до 1936 года) многоступенчатые выборы представителей. Прямыми были выборы лишь в сельские и городские Советы. Потом уже сельские Советы выбирали делегатов на волостной съезд, а волостные Советы, в свою очередь, делегировали своих представителей на съезды уездные. Далее уездные и городские Советы избирали делегатов губернских съездов. Ну а губернские съезды формировали состав Всероссийского съезда.
Возникла сложная и многоступенчатая система, при которой нижестоящие Советы формировали вышестоящие.
Многие считают её едва ли не верхом антидемократизма, но младороссы, напротив, такую практику приветствовали. Их аргументация строилась так – выборы в больших округах приводят к тому, что массы незнакомых друг другу людей делегируют наверх незнакомого им человека, чем и обеспечивается отчуждение парламента от народа. Напротив, когда представителя выбирает небольшое количество знакомых людей, связь между населением и его представителями становится гораздо теснее.
Представительство первой ступени делегирует на вторую ступень и далее людей, хорошо знакомых всему корпусу избранников по совместной работе – тем самым достигается высокий уровень компетенции и ответственности народных представителей. Также устраняется угроза того, что наверх пролезет проходимец или просто случайный человек.
Ну, и, разумеется, предполагалось освободить советскую вертикаль от руководства со стороны правящей партии.
По мнению младороссов, выборы в Советы должны быть тайными и участвовать в них могли бы все граждане. На момент составления их политической платформы голосование по кандидатурам депутатов в Советы всех уровней было только открытым – такой обычай завели ещё при Ленине. Кроме того, существовали категории граждан (т. н. «бывших», например, дворян), лишённых избирательных прав.
В 1936 году была принята знаменитая «сталинская» конституция, которая, как уже было сказано, вернула всем избирательные права и сделала выборы тайными. Но при этом многоступенчатые выборы стали прямыми, теперь депутатов избирали как на Западе – по территориальным округам, а не от трудовых коллективов.
Как видно, правый монархо-советизм весьма существенно отличался от левого. Сталин был убеждённым сторонником выборов в Советы всех уровней по округам, тогда как младороссы отстаивали многоступенчатость. В этом они, безусловно, были ближе к русской политической традиции. Земские соборы, бывшие самым серьёзным опытом традиционного представительства, также избирались по ступеням.
Младороссы считали необходимым сохранить принцип советского федерализма, сделав при этом саму федерацию несколько более централизованной. Они считали, что будущая Российская империя («Союзная Российская Империя») должна представлять собой федерацию нескольких национальных образований, среди которых ведущую роль играла бы «малая Россия» – земля русского народа. «Россия в России» – такова была оригинальная формула младоросского федерализма.
Младоросская концепция орденской партии отнюдь не подразумевала создание тоталитарной организации, безоговорочно и слепо подчиняющейся одному лицу или группе лиц. Она основывалась на идее духовного братства, соединяющего вождизм и жёсткую национальную дисциплину с творческой свободой личности. Высшим типом свободной личности младороссы считали личность «борца за национальную революцию», равняющегося на идеал воина, рыцаря, героя. «Единство идеала, – писал Казем-Бек, – ни в какой степени не противоречит пестроте запросов».
Сам Казем-Бек, по воспоминаниям многих очевидцев, представлял собой вдумчивого и внимательного руководителя, обладающего большой харизмой. Вот как его описывает И. А. Кривошеина в книге эмигрантских воспоминаний «Три четверти нашей жизни»: «Александр Казем-Бек, человек примечательный, обладавший блестящей памятью, умением тонко и ловко полемизировать и парировать атаки – а сколько их было! В ранней юности скаут, ещё в России он был скаутом, в шестнадцать лет участником гражданской войны, потом участником первых православных и монархических съездов в Европе. Человек честолюбивый, солидно изучивший социальные науки и теории того времени, с громадным ораторским талантом, он имел все данные стать «лидером»; а так как все русские политические организации – кадеты, эсдеки, эсэры – рухнули под натиском марксистского нашествия, то и надо было найти нечто иное, создать что-то новое».
Кстати, показательно, что заслуги младороссов в деле разработки новой идеологии русского традиционализма признавал даже такой яростный их критик, как И.Солоневич. В 1939 году он признавал: «Национальная эмиграция не только не научилась языку и мышлению современности, она отстала даже от того уровня, который был современным в 1913 году. Идейного «приводного ремня» от монархии к массам ни по ту, ни по эту сторону рубежа у нас не имеется. За рубежом была сделана только одна такая попытка – это младоросская партия. Нужно отдать справедливость, это единственная из монархических группировок, которая говорила современным языком, оперировала понятиями современности и не была исполнена плотоядных вожделений реставрации». («Монархия и штабс-капитаны»)
А вот ещё одна характеристика, данная лидеру Союза В. С. Варшавским – деятелем русской эмиграции: «Казем-Бек умел своими речами вызывать у слушателей то состояние как бы мистического возбуждения и подъёма, которое так характерно для культа вождизма». («Незамеченное поколение»)
Но, несмотря на весь свой вождизм, движение младороссов вовсе не склонялось к тотальному одномыслию. Внутри партии младороссов очень часто проходили позитивные, дружеские дискуссии, поощряемые высшим руководством. Они активно использовались при учебной подготовке партийных кадров.
Младороссы выступали за планово-рыночную экономику. Они ссылались на опыт Советского Союза и Германии, сумевших в быстрые сроки восстановить свое народное хозяйство, опираясь на силу государственной организации и долгосрочное прогнозирование. От немецкой модели младоросская модель отличалась тем, что предполагала сделать плановое регулирование более жёстким и действенным, а от советской – отказом от ликвидации частной собственности и проектами создания более гибкой системы составления плановых заданий.
Младороссы не считали нужным признавать за частной собственность какой-либо самостоятельной ценности и, тем более, объявлять её священной. Они отстаивали идею «функциональной собственности», чьё значение определяется именно государственной необходимостью на определённый момент времени. Частный капитал, в таком аспекте, необходим чисто технически, и его задействование немыслимо без ограничения и строго контроля.
Планирование предлагалось выстраивать одновременно «снизу вверх» и «сверху вниз». Предполагалось, что предприятия и отдельные отрасли, объединённые в специализированные хозяйственные союзы, будут составлять плановые задания собственноручно и направлять их «Всеимперскому совету народного хозяйства». Тот, с учётом высказанных соображений, будет спускать их вниз, на места.
Младороссы предлагали передать хозяйственные (отраслевые) союзы под руководство всех сторон принимающих участие в конкретном производстве. Они составили проект создания руководящих хозяйственных советов, куда должны были войти представители от государства, рабочих, научно-технического персонала и частного капитала.
Младороссы выступали за русский социализм, который должен быть основан на равновесии общего и частного (формой защиты личности виделась именно корпоративная организация): «Разрешение социально-экономических вопросов можно искать в развитии кооперативного и корпоративного начала, - утверждал Казем-Бек в своей речи на партийном активе в 1936 году. - Сочетание патриотизма и нового национализма с социализмом даст нашей стране новый государственный строй, но основа этого строя во всяком случае может уже быть только социалистической. Русский социализм призван найти и осуществить необходимый синтез между общим благом и правами личности. <...> Наше национальное будущее — в улучшении и одухотворении социалистического строя. Поэтому Младоросская Партия есть партия Русского национального социализма. Младоросская Партия — партия социалистическая». («Бодрость!» — 1936. — № 87. — 28 июня. - Цит. По «Политическая история...»)
Великое Обнуление? Великое Воссоединение!
Как представляется, изучение идейных воззрений младоросссов способно очень сильно помочь в преодолении раскола на Правое и Левое, который был следствием революций Модерна - разрушающих мир Традиции.
Эпоха Модерна, породившая идеологию (и указанное деление) подходит к концу. Приходит Пост-Модерн, а следовательно наступает время пост-идеологии. (Тем не менее, разделение на правые и левые силы, в том числе и крайние пока ещё существует.)
Большой вопрос – каковой она будет? Один из вариантов представляют нам апологеты «Великого Обнуления» (Клаус Шваб и др.). Оно предполагает демонтаж базовых основ существования человека. Так, продвигается идея ликвидации национальных государств – в пользу крупнейших Корпораций. Однако, предполагаются и более глубокие трансформации, которые станут трансформацией уже и самой онтологии. В интервью американскому журналисту Чарльзу Роузу (ноябрь 2015 года) К. Шваб признавался: «…Понимаете, отличие Четвёртой промышленной революции состоит в том, что она изменяет не то, что вы делаете – она меняет вас самих. Если, к примеру, вы принимаете генное редактирование, тогда это именно вы сами и являетесь тем, что подвергается изменению. И, конечно же, это оказывает большое воздействие на вашу личность. Новая промышленная революция открывает множество возможностей, но и провоцирует появление множества вопросов».
Очевидно, что Обнуление предполагает главенство Объекта над Субъектом и даже поглощение последнего (который и «должен» стать именно последним). В данной оптике, человек, как центральный субъект нашего мира отходит на второй план, то есть, по сути лишается своего человеческого статуса. Он уступает место чему-то (или кому-то) другому, что невозможно без отказа от человеческого, без расчеловечивания. И, кстати, сказать, это великолепно вписывается, в трансгуманизм, в огромном количестве случаев, предполагающий отказ от человеческого, его «преодоление». Таким образом, пост-идеология Пост-Модерна грозит стать пост-идеологией пост-человечества. Конечно, полностью преодолеть человеческое не удастся ни при каких раскладах, но можно достичь его «дна». (Важнейший момент – чаемая многими цифрократия. Само слово «цифра» произошло от произошло от арабского «sifr» - то есть - «ничего», «ноль». И планируемый перевод всего и вся в сугубо количественную «цифру», замышляется как продвижение к небытию, как онтологическое Обнуление.)
Всё это, конечно, не означает, что пост-идеология должна развиваться только и исключительно в данном ключе. Как представляется, возможна, и даже необходима сверхидеология Великого Воссоединения, предполагающая единство Правой и Левой, некогда бывших единым целым.
