Мне памятна заметка в «Известиях» про фильм «Изгоняющий дьявола», в начале которого злой дух еще вьется вокруг дома с намеченной жертвой. Точно так же печальные и торжественные, подчас зловещие отголоски той записи долетали до меня с разных сторон, постепенно овладевая моим воображением.
Если череда солирующих инструментов в Rat on Flught у «Дип Перпл» живописует погоню и схватку водяных чудовищ в озере Лох-Несс (столь реалистично, что до вас долетали брызги), то при прослушивании Gypsy, открывающей «первый Хипп», мы видим шествие гротескных теней вдоль стены. В этом действе есть нечто победоносное. Недаром оно растянулось на десятилетия, несмотря на прогнозы рецензентов. Они дремлют, пока не играет музыка, но стоит ее включить, и движение возобновится в прежнем темпе, с прежними жестами.
В одном рассказе прошлое подступает к персонажу из березовой рощи на стереокартинке, которую ему подарили в юные годы, и которую он стесняется держать на видном месте. Еще больше его смущает старый шифоньер с полированной поверхностью, пока тот не превращается в зыбкое темное зеркало с потайной дверью, о которой он мечтал всю жизнь.
Цветные фотопортреты этой группы были редкостью на страницах музыкальных изданий. Зато голова покойника в клочьях паутины была доступна в переснятом виде. Если бы не странные, не похожие на привычный «инглиш» слова вокруг нее, можно было подумать, что снимок взят из «Судебной медицины».
Самая страшная, можно сказать, отталкивающая обложка фирменного диска той эпохи (дизайн дебютных альбомов «Цеппелина» и «Саббата» лишь формально соответствовал названиям групп), и каждое утро я вижу ее за стеклом книжной полки.
В другом (незавершенном) рассказе «Гостинцы», герой постепенно обнаруживает среди новинок действующие, вполне еще годные атрибуты и устройства из прошлой жизни, которая давно закончилась: след от старого смесителя в ванной, книжку «Солярис» с библиотечным штампом, тропинку со школьного двора, чья траектория – единственное, что осталось прежним во всей округе. Убрали памятники, обновили зеленые насаждения. Однажды, выйдя по ней со школьного двора, после уроков, в чреватый зноем майский полдень, он услышал из окна в общежитии Walking in Your Shadow. И тень легла на всю его дальнейшую жизнь, когда в раскаленном воздухе, словно стрекоза, завис электроорганный аккорд Кена Хенсли.
Чуть позднее, двоя работяг, чокаясь портвейном на балконе, пока идёт перезапись «с пласта», будут вместо тоста повторять вопрос: Возможна ли такая музыка где-нибудь еще?
Дэвид Байрон и Брайен Конноли (Sweet), будучи солидарны со своими советскими поклонниками в плане алкоголизма, не доживут до почтенного возраста пластинок, запечатлевших их голоса. Зато они успеют, подобно Георгию Иванову, продиктовать свой «посмертный дневник», которым будут заслушиваться новые поколения упрямых романтиков, недовольных тем, что предлагает им современность.
«Только грязи мне, собственно, и не страшно» – любил повторять поэт. В данном случае перед нами не грязь, а паутина, готический символ подлинного бессмертия, которое имеет крайне мало общего с физическим долголетием.
Суеверные штатники заменили бутафорского мертвеца на обложке репродукцией морского змея, а вторичный блюз в конце первой стороны потеснила более экспортная и замысловатая Bird of Pray.
Как это не парадоксально, отношение к «Хиппам» на западе очень похожа на здешнее отношение к «Бич Бойс», с которыми британскую группу роднит вокальный перфекционизм.
Поучимся серьезности и чести на Западе у чуждого семейства…
Если зарубежная реакция на первый диск была конструктивной, но недоброжелательной, то нам это явление казалось недоступным не только для какой-либо критики, но и для полного осмысления, как минимум, еще лет на тридцать.
Четыре альбома группы увенчивают дивные, безупречные мини-сюиты, начиная с первого, когда Keep On Trying органично сливается с Wake Up!
В обеих пьесах заметно влияние таких композиторов как Лора Ниро и Джим Уэбб, слышны отголоски Three Dog Night и 5th Dimention. Припев вышеназванной Keep On Trying – один из красивейших в этом «гимновом» субжанре.
В моде были переделки иностранных имен и фамилий на русский лад. Майкл Бокс – «Миша Ящик». Необычайно чуткий к излишествам, в общем-то, эстрадный гитарист, умело, хирургически удаляя «смуристику», и не впадая в импровизационный раж, сумел в доступной форме (как Ventures и Shadows) приобщить простого слушателя к наиболее поэтичным новациям Джими Хендрикса и Джеффа Бека.
Не забыты и ритм-энд-блюзовые корни. Кен Хенсли дважды меняет клавиши на гитару со «слайдом». Real Turned On венчает эффектнейшая кода с одним из мощнейших фидбэков, когда фидбэки еще не стали пошлым приемом.
Байрон пародирует разрядку плоти, но мы почему-то воспринимаем его экспрессию, как нечто гражданственное и пафосное – скорбь по убитому товарищу, возможно, конноармейцу…
Самые смелые композиции ансамбля «Урия Гипп» легко могли быть приурочены к любому из здешних торжеств, украсив праздничный концерт.
Моей любимой пьесой в альбоме была и остается Dreammare, которую написал бас-гитарист первого состава Пол Ньютон. В лучших традициях «проклятых поэтов» она рассказывает о том, как мы становимся «добычей необычных, но осязаемых предметов», и «пожизненная бессонница распинает нам мозг видениями катастроф». Но в припеве вместо демонического хохота звучит абсолютно песняровское «ла-ла-ла!»
Вероятно, в этой гражданской чувственности или чувственной гражданственности и заложен скрытый код, дающий понять – поют наши люди. Идеальный капиталистический ВИА. Тот же клеш, те же усы и кудри, что у ребят, пьющих на балконе в их честь перед второй сменой на «Ферросплаве» или «Коксохиме». Недаром и фамилия автора одной из песен на диске (антивоенной «Ступай, Мелинда») – Минкофф. Правда, не Марк.
Откуда же, в таком случае, тогдашнее ощущение чего-то фатально неотвратимого, несмотря на ясность намерений и точность воплощения? Откуда вдруг эта беда? Страх перед неведомым и невидимым, едва заметный призрак пустыни, где ничего этого уже не будет.
Однако, «мертвец» скорее жив, нежели мертв, пока мы помним, любим и чтим артистический подвиг Дэвида Байрона (и его коллег), изобразившего то, что «на себе не показывают».
В отличие от беспощадных, даже злопыхательских выпадов из лагеря тогдашних «умных журналистов», аннотации Кена Хенсли к альбому, чья судьба на тот момент была еще не ясна, читаются сегодня столь же объективно и оптимистично, как и тогда. Как и в те века…
Первый «Хипп» завершают слова: «И справедливость восторжествует»! Что она и делает сию минуту под паром пишущего эти, полные искренней благодарности строки, Графа Хортицы.
