...Кузьмич зашёл в дом. Все, ещё недавно веселившиеся, были растеряны и старались на него не смотреть. Молча пройдя в тёмную комнату, по памяти нащупал кровать и лёг. Это всё? Крохотная надежда, хранимая в сердце втайне от всех, исчезла. Она даже не потерялась – она просто исчезла? Как туман над утренней рекой. Вот не было его ночью, утром появился молочными брызгами по воде, но солнышко встало – и его как не бывало…
Когда днём зашёл Андрей, даже чужой и незнакомый, он вернул ему эту надежду, как новую кровь в сердце, как радость, какую никогда не испытывал! Пускай вместе с обидой, с мужицкой злостью, даже ненавистью, но появилась вдруг она, и тонкой щепочкой, занозой, воткнулась в душу…
И вот всё! Ни боли, ни страха – просто пустота, словно ночь без звёзд. В дверях тенью встал Иван:
– Никита, что теперь делать будем? Надо идти куда-нибудь. Давай на мой двор, а дрова потом перетаскаем, и из погреба чего… Может, они сараи трогать не будут, так ещё лучше. Из дома всё в сарай стаскаем, и потом постепенно… – Иван замолчал, ожидая ответа.
– Да. Давай так и сделаем. Можно бы и сейчас начать, лишь бы ночь не тёмная: как там, глянь, я что-то не заметил…
Иван вышел в сени. Только старые часы, любимые Кузьмичём ходики, упорно и не смущаясь, громко тикали в замолчавшем доме…
– Там довольно светло, можно начинать, но лучше, наверно, утра подождём, я печь заправлю – всё одно, Андрей заикнулся про вторую половину дня… Успеем!
– Ну, как хотите, давайте завтра, – Кузьмич замолчал.
Затих и дом. Спали тревожно. Только все забыли, что утром ещё темно. Иван убежал в начале восьмого со свечкой и растопил у себя в доме печь. Пришёл и, словно оправдываясь, сообщил:
– Темень ещё, едрит… Сам отвык от своих закутков, еле дрова нашёл… Чуть в сарае в погреб открытый не сыграл, благо, зацепился за творило… Но печь растопил, угля насыпал, скоро потеплеет… Здесь, в ограде, Андрюха в телефон, что ли, орёт? А можа, в рацию какую! Кричит, чтобы по его следу ехали пока, потом увидят, мол…
Старики дружно сидели за столом в кухне, освещённой двумя свечами. Только сам хозяин не выходил из комнаты, сказав, что полежит до свету.
– И на кой натаскали, правда, всего! Нам сейчас с тобой, только своего добра – воз вывозить, – бабка Мария вздыхала, качая головой, и смотрела на молчащую бабку Настю, – и бросить как-то жалко…
– Ты не бросай, конечно! Одёжу вон, сразу на себя надень, обувь, кака получше, – на ноги, похуже, – за пояс заткни, и шубу сверху! На голову – шапку побогаче, и шалью обвяжи. А тарелки и стаканы в скатерть замотни, и выходи, если сможешь! Так раньше раскулаченным разрешали: кто сколько мог один, столько и пёр, – но никто не улыбнулся, дед Пётр виновато замолчал.
– Ну, давайте, позавтракаем, что ли, – бабка Мария встала и пошла к печи.
Все заговорили с облегчением, отвлекшись от тяжёлых мыслей. Кузьмич на завтрак не вышел.
После завтрака стали, каждый, собирать свои вещи, которых, действительно, оказалось много. Когда совсем ободняло, Иван опять попытался поговорить с Кузьмичём, но тот молчал, отвернувшись к стене. Стали таскать без него всё, что могло пригодиться…
Приближение техники Кузьмич почувствовал по дрожанию дома, а может, и всей земли вокруг. Через пять минут забежал дед Пётр.
– Техника пришла. Две огромные машины, кабины высокие, колёс не счесть, у каждой – по прицепу длинному. На задней – стрела самогрузная небольшая и домик-вагончик маленький. Машина встала, из домика восемь мужиков вышло, стрелой его опустили на землю и поехали за Андрюхой. Похоже, вначале дом Стропова, пчеловода, разбирать будут. Он в той стороне самый богатый и видный, – Пётр в конце разговора вдруг заговорил громко.– Ты кого валяешься-то? Мы-то в чём виноваты, ты с нами не общаешься. Как быть-то теперь? – Пётр опустился на лавку.
Кузьмич поднял голову и устало ответил:
– Вы сидите дома, так лучше будет, не смотрите, что они делают, а то, кто знает, что у них на уме. Я сейчас соберу кое-что и приду тоже. Нам с ними спорить бесполезно. Хотя, может, я ещё попробую, может, Бог даст? Но вы, всё равно, не вылазьте, только озлим их. Так-то…
Пётр тяжело посмотрел на Никиту :
– Зря ты. Знаю, что думаешь, но только, по-моему, мимо всё… Не посмотрят они и не услышат тебя, если сын не услышал, – он повернулся и быстро вышел.
Кузьмич снова лёг…
*****
«Как же быстро пролетела жизнь, Господи! Как быстро, и почему-то сейчас подумалось: «Неужели ещё и зря. Ведь и вспомнить почти нечего, если кто не поможет. И жену покойную запомнил только в первую брачную ночь с искусанными от боли губами, заплаканную и благодарную, доверчиво прижимающуюся к его груди… и себя – только молодым, уверенным и злым до дел, которые нужно было сделать, чтобы лучше зажить… А потом: тры-ы-ых, как в плохом сериале – одно и то же, да с каждым годом быстрей. И те радости, которые, вроде, не должны были забыться, увы – не вспомнить. И даже год рождения сына… Нет, никак!..»
Кузьмич лежал лицом вверх, чувствуя, как по напряжённой спине, затылку, пробежала дрожь… И не просто дрожь, а страх – даже больше! – страх безысходности. Именно так Никита Кузьмич Коржов прожил, а значит, и зря?
Пролежав до вечера, он поднялся и, растопырив руки и тараща глаза в темноту, потихоньку пошёл. В кухне большие окна давали в избу немного серого света: он, быстро нашёл полуобгорелую свечу и запалил её.
По привычке, не думая, накинул выношенный полушубок, вставил ноги в обрезанные валенки и, прикрывая свечу рукой, пошёл через веранду в сарай. Посветив и найдя ручку, вошёл в столярку, где давно не работал, но хранил инструмент. Здесь открыл широкий шкаф и с удовлетворением хмыкнул. На полке, как всегда в порядке, с поднятой шиной стояла его старая бензопила «Дружба», а немного ниже, в неглубокой ямке – железная канистра с бензином. Взяв канистру, он так же осторожно вернулся в дом. Поставив её в комнате и покрыв сверху половиком, вышел на веранду и закрылся на все засовы .
*****
Ночью Кузьмич проснулся от сильного шума. Прислушавшись, понял, что это ветер – первый ветер в этом году.
– Странно, морозам бы жать, а оно наоборот, засвистело!
Ветер был сильный, где-то стучала незакрытая калитка, тонко подвывала антенна с оборванным, стучащим по кровле кабелем, и слёзно скрипел сухим стволом тополь, который он сам ошкуривал два года назад.
– Знать бы, что так получится, да разве я бы… – он почему-то подумал, что именно убив тополь, предопределил себе будущее. – Вот, вишь, сильны мы решать за слабых да терпящих, и не убедить им, немым, нас в нашей неправоте… – Он вдруг заплакал, закрыв лицо тяжёлыми ладонями, вскоре тревожно задремал, вздрагивая от хлопков болтающейся калитки. Измученный ночью, он окончательно уснул и, не услыша шума подъехавшей машины, проснулся от стука в дверь. Серое, из-за начавшейся падеры, утро давало мало света. Он вскочил и, не надевая тулупа, выбежал на веранду. Его услышали.
– Отец, не дури. Мы всё равно уже разбираем крышу. Собирайся и гуляй к дяде Пете, у них вон и печь дымит, блины наверно пекут… – Андрей сильно рванул ручку и, оторвав её, зло выматерился. – Не заставляй меня психовать! Я плохой, когда что-то не по-моему! Добром прошу…
– Уходи отсюда, если ты сын мне… Не буду я жить нигде, кроме дома своего, что бы ты ни говорил. Или умру здесь, вместе с ним…
Андрей поддевал дверь выдергой, кто-то рубил откос. Дед, не выдержав напора, заскочил в дом и трясущимися руками открыл канистру. Подтащив её к выходу, неловко плеснул на входную дверь, затем ловчее, полосой, заплескал по кухне. Ядовитый бензин моментально впитывался в цветные бабкины половики и, обернувшись, он увидел, что лужиц нет.
«А вдруг не загорится?», - лихорадочно подумал он, и полил, до мокрого, открытый пол. От резкого запаха закружилась голова и он, освободив канистру, из последних сил метнул её в маленькое окно спальни, выбив его. Ворвавшийся в дыру свежий ветер за секунды привёл его в чувство, и он мокрыми руками забил по карманам. Спичек не было! Дед со страхом понял, что оставил их в кухне на столе и, скользя по мокрому полу, почти побежал туда. Уже ломились во входную дверь, закрытую на деревянный засов. Он схватил коробок трясущимися руками и скользкими от бензина пальцами открыл его.
Андрей, почувствовав запах, закричал через дверь, мешая слова с матерками:
– Отец, …, завязывай это дело… В твоей колоде не осталось козырей… Уйди лучше, Христом прошу, не доводи до греха!
Дверь, подцепленная с другой стороны мощной выдергой, вот-вот могла соскочить с петель.
Старик подскочил ближе, наступая валенками в бензин и кричал в сторону нападавших.
– Нет на вас Христа! И отцов у вас нет, и родины своей… И жизни значит, вам не будет.., – он закашлялся и уже не в силах вдыхать, прохрипел, – поджигаю!..
В сенях загремело и задрожало от топота убегающих людей. Дед заскочил в спальню, и рванув створки разбитого окна, отворил его. Канистра лежала сразу у стены, и выпав из окна, он, уже не сомневаясь, чиркнув спичку, кинул огонёк на облитый бензином фундамент. Сделав ещё несколько шагов, упал и перекатнувшись увидел, как огненная дорожка занырнула в дом! Из-за дома, прыгая через низкий забор палисадника, к нему бежал Андрей и ещё несколько орущих парней.
– Почему же не загорается, - успел ещё подумать старик и тут…
Из всех окон, бешенная сила выплюнула стёкла и через доли секунды горящие шторы, словно языки огненного дракона! Затем, клубами белый дым и страшный хлопок, словно из ружья в уши. Огромный сруб, с насмерть ввязанными самим дедом балками и стропильником, словно игрушечный поднялся над фундаментом, и выпустив из-под себя огненный вихрь, с диким скрежетом упал мимо основания. Взрывная волна, сдирая вокруг снег, ударила жаром и пылью, повалив рассыпавшихся людей. Последнее, что увидел Никита Кузьмич, был огонь, со вставшей на дыбы кухонной стороны дома, вырывающийся и сплетающийся огромным факелом из двух его широких окон, смотрящих теперь в небо!..
Последняя.
Кузьмич открыл глаза и сразу услышал радостный шёпот Насти:
– В себя пришёл, идите скорее, очнулся!
В комнату, словно ждали приглашения, улыбаясь,9 вошли все и столпились у кровати. Сам лежал в большой светлой комнате, раздетый до трусов и укрытый тёплым, мягким одеялом.
– А мы думали того, ты всё, осел, – Пётр неуверенно подал голос, – лежишь и глаза закрыты, молчишь…
Больной поднял руку, перебивая, – как там всё, что было?..
– Мы смотрим, дым поднялся, враз, тебя нет… Все готовы, как солдаты и бежим… Твой то дом уже полыхает, а люди в стороне толпятся. Подбежали – Андрей тебя тормошит и матерится, как чёрт, зло и не по-нашему. Только ты без сознания, как верёвка болтаешься. Марья подскочила, как давай орать, да и мы тоже все, – Иван оглядел стоящих друзей, – он замахнулся на тебя кулачищем, но бить не стал… Поднялся и пошёл, остальные за ним. Через сутки гружёные уехали, два полных дома увезли. Твой сгорел, одни сараи и баня остались…
Иван замолчал, молчал Кузьмич, молчали растерянные старики. Кузьмич, приподнявшись, присел, опираясь на руки.
– Ну, а что мы замолчали, люди? В жизни всякое случается, но ничего же не кончилось. До лета теперь раз и два!.. А там поможете мне небольшой домик собрать, прямо тремя стенами к предбаннику, вот и дальше жизнь! Поможете?
Все заулыбались и зашумели вразнобой.
– Конечно, а как же, да и отдельно запросто!, что мы, домов не делали!..
Кузьмич поднял руку и дождавшись, заключил, – ну вот, и слава Богу, вот и всё продолжается: Родные мои, Любимые!
19.02.14
