19 июня ушла из жизни Ольга Ивановна Доброхотова. Голос Гостелерадио СССР, свидетель и участник становления в стране цветного телевидения, автор и ведущая программ, посвященных классической музыке.
... И как-то очень больно писать.
Последние лет пять-семь моё общение с Ольгой Ивановной, дорогой Ольгой Ивановной, почти не прерывалось. Глубину его еще предстоит осмыслить. Оно удивляло, оно восхищало, оно приводило к долгим размышленьям… Ибо та интеллектуальная, нравственная, духовная, душевная высота Ольги Ивановны, та щедрость, та любовь к России и музыке – не знают себе равных.
Сегодня Красоты в нашем мире стало меньше.
В память об Ольге Ивановне Доброхотовой предлагаем интервью от 2 января 2016 года, опубликованное в газете "Завтра".
"ЗАВТРА". Ольга Ивановна, ваша жизнь переплетена с Большим театром — ваш отец Иван Михайлович Скобцов был его солистом. Ваша жизнь — неотъемлемая часть истории Большого симфонического оркестра, ваш муж Владимир Иванович Федосеев возглавляет его. И прежде всего мне хотелось бы услышать от вас, чем был Большой театр в советские годы?
Ольга ДОБРОХОТОВА. Для меня, для моего поколения Большой театр был храмом. Я помню свои детские впечатления, мы даже кланялись тогда зданию Большого театра. Театр был местом, где рождалось высокое искусство, на котором мы взрастали. То были великие постановки, крупные, исторические и очень часто философские. Хотя философия эта была внутренняя, непоказная. И тем сильнее она воздействовала на человека, наводила на размышления.
Я узнавала Большой театр не только с внешней семейной стороны, но и с внутренней: пела в детском хоре Большого театра. Мне посчастливилось присутствовать на репетициях режиссера Леонида Баратова, когда он ставил "Хованщину", "Бориса Годунова". Была совсем девчонкой, но до сих пор помню, как он учил хор молиться, учил молитвенному жесту. Это очень было важно — в каждом жесте был смысл. Тогда ведь время было такое, что не ставились сцены, где народ должен был креститься, искали похожий жест осенения себя рукотворным крестом, Баратов показывал, говорил: вы должны понимать, вы не просто протягиваете руки: "хлеба, хлеба, хлеба голодным", а вы делаете молитвенный жест, вы молитесь в эту минуту.
"ЗАВТРА". Иван Скобцов был Борисом?
Ольга ДОБРОХОТОВА. Он очень стремился к партии Бориса. Но тогда были такие великие басы: Пирогов, Рейзен, просто величайшие певцы и артисты и встать на их уровень было очень трудно. Хотя бы потому, что у отца был баритональный бас. Он пел Беса в "Черевичках", пел Троекурова в "Дубровском", Грязного в "Царской невесте" — это был его репертуар. Но все же несколько спектаклей "Годунова" были. Ведь плох тот солдат, что не мечтает стать генералом. Считалось тогда, что если Бориса не споёшь, то жизнь не сложилась.
"ЗАВТРА". Думая о постановках в Большом театре, которые вы перечислили, начинаешь понимать: Большой театр был центром, оазисом русской культуры, а тогда еще работающие в театре люди не утратили связи с прежней Россией. Максим Дормидонтович Михайлов, знаменитый бас, был до поступления в театр протодьяконом, Николай Семёнович Голованов — главный дирижер театра, до революции был регентом Марфо-Мариинской обители. Большой театр возносил русский дух.
Ольга ДОБРОХОТОВА. Да, театр был символом русской культуры. Духовной, церковной, художественной культуры.
"ЗАВТРА". Понимаешь, почему Голованов охранял театр от интервенций современности и отстаивал Мусоргского, Бородина…
Ольга ДОБРОХОТОВА. Феномен Голованова исходит из очень мощной, очень благородной стороны его личности, его религиозного воспитания. Он был верующим человеком до конца своей жизни, так же как и Антонина Васильевна Нежданова. Если вы зайдёте в их квартиру, сейчас музей‑квартиру, то увидите, какой глубины и духовности были эти люди. И, конечно, религиозное чувство занимало огромную часть их души. И для Николая Семеновича Голованова, и для Антонины Васильевны Неждановой были характерны глубокие, серьёзные размышления о жизни, и жизни религиозной, может быть, в первую очередь. Это другая была, как вам сказать, была иная среда.
"ЗАВТРА". Эта "среда" и привела меня в музыку. В юности я приходила в консерваторию, слушала концерты, многого еще не понимала, не знала, но я видела, например, Нину Львовну Дорлиак, в черном бархатном платье с брошью-камеей, и мои мысли, моё воображение улетучивались в ту, "иную среду", в сказочный русский мир, который уже стирался.
Ольга ДОБРОХОТОВА. Не только стирался — его уничтожали целенаправленно. Поэтому и судьба людей этого мира, не только художников, была трагична. Духовный фундамент крошили, как крошили храм Христа Спасителя. И сколько усилий нужно было приложить, чтобы постепенно начать восстановление. И этот процесс не закончен, он продолжается и, наверное, я думаю, еще должен продолжаться.
"ЗАВТРА". И в этом процессе Георгий Свиридов через поколение принял эстафету от Голованова, в масштабах, конечно, других уже. Сейчас мы отмечаем 100-летие Свиридова. Вы и Владимир Иванович Федосеев были связаны с композитором, хотелось бы услышать ваши воспоминания.
Ольга ДОБРОХОТОВА. Мне очень трудно сейчас говорить о Георгии Васильевиче … потому что Свиридов для меня не только Художник. Судьба подарила нам моменты очень тесного общения с ним до последней минуты… Мы были первыми, кто узнал, что наступила последняя минуты жизни Свиридова. И что-то мне не позволяет сейчас говорить, перевести чувство в слово.
…Я хочу сказать, что Свиридов не просто композитор. Свиридов — явление. Велик он был не только в музыке. Он был человеком высочайшего образования, знал русскую философию, литературу, он любил поэзию. Мы сидели за чашкой чая, и он мог долго говорить об этом с нами, часами. И мы слушали, не произнося ни слова, и, увы, даже не было чувства, что надо всё сохранить не только в своей душе, а на бумаге. И сейчас до слез жалко, что не записывали тогда.
"ЗАВТРА". Каким он был человеком?
Ольга ДОБРОХОТОВА. Свиридов был человеком очень сложным. Сила его характера и прямота, порою чрезмерная, иногда вызывали неприятие. Он мог говорить резко. Он мог говорить нелицеприятно и оказывался себе же первым врагом.
В то же время он был такой тонкости, такого ума и такой широты знаний, которых… я в своей жизни не встречала. Хотя в силу профессии судьба сводила нас с великими людьми: Михаилом Константиновичем Аникушиным, Дмитрием Дмитриевичем Шостаковичем, Евгением Александровичем Мравинским… И Свиридов среди них был очень значителен. Очень.
"ЗАВТРА". Можно ли сказать, что масштаб Свиридова таков, что пока даже трудно его вписать в иерархию русских композиторов ХХ века?
Ольга ДОБРОХОТОВА. Понимаете, время от времени волны истории как-то открывают нечто, что мы не сразу понимаем. Это как видение какое-то. Таков и есть Свиридов, его значение еще не дано понять. Я думаю, что Свиридов ещё открывается при всей его кажущейся простоте, но это не та простота, которая "хуже воровства"… А это та простота, которая характеризует великие явления жизни… Слово "великий" сейчас стало такое затёртое, что не хочется его даже произносить, все — "великие". Времени ещё предстоит осветить имя Свиридова.
"ЗАВТРА". Пушкинская простота. Свиридовская "Метель" близка пушкинской?
Ольга ДОБРОХОТОВА. Вы знаете, он относился к этому произведению небрежно. Это был заказ, Свиридов писал музыку к фильму, ему надо было поскорее закончить эту работу и передать в кино. Он не ощущал, что создает нечто серьезное и глубокое, выражающее его самого… И может быть, гениальные мелодии, которыми мы теперь восхищаемся, приходили к нему от Пушкина. Эта гениальная простота и эта лёгкость, они — пушкинские. Его гений вёл по пути. И возникла в музыке вдруг такая Россия, такой простор и тоска, и печаль, и всё — в одной фразе… И эта фраза — такая русская. Только в славянской музыке можно найти такой длины и такого смысла фразу. Если вы пропоёте с начала до конца тему, определяющую "Метель", то мысль будет длиться и длиться… Свиридов выражает бесконечность. Это удивительно.
"ЗАВТРА". И рядом — авангардное сочинение "Время, вперед!", что является позывным к информационным программам, а во время церемонии открытия Олимпийских игр в Сочи символизировало Россию эпохи СССР.
Ольга ДОБРОХОТОВА. Вы знаете, я даже не очень отношу это сочинение к авангарду. Это очень любопытное сочинение, тема, она не так проста. Она несёт в себе сложный образ, который сильно связан с нашим социалистическим временем. Это — очень русская и очень напряженная тема. Она стала символом того небольшого, что слишком велико для выражения символа. И советский строй, и Россия вечная — всё в одной фразе. Думаю, так получилось благодаря мощной интуиции композитора. Не придумаешь такой темп, такой ритм, такую мелодию.
"ЗАВТРА". Читая дневники Свиридова, обжигаешься его одиночеством. "Оттепель" взяла реванш, она снова загнала русскую культуру в резервации. И такое ощущение — Свиридов как вершина горы, запрятанная в облаках. Один. Такое ощущение.
Ольга ДОБРОХОТОВА. Я знаете, что думаю? Что это было несвоевременный шаг — издать дневники. Свиридов был закрытым человеком. Он не с каждым говорил и не с каждым делился своими мыслями, соображениями, взглядами, даже теми, что возникали сиюминутно. Круг его общения был ограничен. Я могу назвать двух-трёх человек, которых мы видели в его доме: это был Владимир Николаевич Крупин, которого он ценил очень, это был Андрей Андреевич Золотов, это был, конечно, Валентин Григорьевич Распутин, да и мы, конечно, не были у него ежедневно.
"ЗАВТРА". А если говорить о социальной защищенности? Голованов, он, как бы то ни было, находился под покровительством, четырежды лауреат Сталинских премий. А вот Свиридов? Мог ли Свиридов на кого-либо положиться? Найти в ком-либо опору?
Ольга ДОБРОХОТОВА. Опору? Этого ему не нужно было. У него была очень сильная внутренняя опора. И это отчасти объясняет сложность его характера, его недоступный окружающим мир. Скорее находили опору в Свиридове. Он чувствовал внутреннюю жизнь художников русского мира, он чувствовал их душевную волну. Он чувствовал, как много сил нужно для того, чтобы творить, для того, чтобы создавать и передавать слушателям, зрителям, читателям. Всё это он знал. Он видел в них самого себя, в их творчестве как бы искал продолжения традиций русской культуры. И тогда поддерживал, любил. Такая внутренняя связь и взаимодействие существовали. Все это чувствовали.
"ЗАВТРА". И тоже как странно. Меня поразили совершенно два обстоятельства из дневника Свиридова. Первое: отношение к Свиридову его сокурсников по консерватории. И второе — реакция на грандиозный успех "Патетической оратории" в Париже, когда никто из русских музыкантов, коллег по "цеху", его даже не поздравил. Похвалил лишь кто-то из иностранцев. Откуда эта небрежность русских людей к своему гению?
Ольга ДОБРОХОТОВА. Небрежность — это мягкое слово… Да, это есть. Это один из наших серьёзных недостатков, который иногда используют для представления русского национального характера. Зависть — назвать это — грубо и это не точно. Зависть, не наша черта… Но вот какая-то червоточинка есть. Она не даёт нам до конца душой объединиться друг с другом. Иначе мы были бы непобедимы, неодолимы как другие, которые остро чувствуют локоть, которые остро чувствуют соотечественника, общно чувствуют. Вот у нас, мне кажется, этого недостаточно. Я так хотела бы ошибиться, так хотела бы…
"ЗАВТРА". И в то же время необыкновенная чуткость, благодарность русского человека своим национальным героям.
Ольга ДОБРОХОТОВА. Да. Весь Петербург был охвачен слухами о смерти Чайковского от холеры, но шли толпы и толпы людей, чтобы проститься с композитором, и целовали его, и никто не думал в эти минуты о холере. С Чайковским прощались как с ангелом русской культуры.
"ЗАВТРА". На сегодняшний день, да еще в условиях возрастающей агрессии Запада против вековых основ и традиций, много ли столпов нашей национальной культуры, национальных культур?
Ольга ДОБРОХОТОВА. Думаю, всё-таки больше, чем мы можем предполагать. Главное, есть среда, и плодотворная среда в России еще не исчезла. Она существует, иначе мы бы с вами не существовали и не могли бы противостоять злу. Я уверена, что сейчас в такой больной, очень тяжёлой суматошной жизни — не только в России, но и в мире — люди интуитивно ищут, находят ту точку опоры, которая дает нам всем силы на жизнь. И каждый шаг к прекрасному, что удовлетворяет духовную жажду, каждая вышедшая книга, каждая опубликованная статья, каждая прозвучавшая нота будут прочитаны и услышаны. Сейчас мы говорим не о хлебе насущном, хотя как раз именно о "Хлебе насущном". "Хлеб наш насущный, дашь нам днесь…", вот он — есть.
"ЗАВТРА". Не является ли средой, о которой вы сказали, — лоно Православной церкви?
Ольга ДОБРОХОТОВА. В том числе. И владыка Кирилл говорит об этом. Вы знаете, однажды Владимир Иванович и я были в застолье с патриархом по случаю открытия аспирантуры в Академии. И мне как-то особенно запомнилось: за столом произносились тосты, шли разговоры серьёзные и менее серьёзные, шёл обмен мнений… И во время разговора о завтрашнем дне, о судьбах русской культуры я почувствовала взгляд патриарха. В нём была такая глубина понимания, что даже говорить на эту тему, о чём-то спорить казалось излишним. Патриарх понимал всё и знал гораздо более того, что произносилось в тот момент. И я думаю — если я смею вообще об этом судить — что нам Бог послал такого владыку, который несёт в народ своё значимое, внушительное слово, действительно окормляя и наставляя.
