*
Интерес читателей к волнующей загадке философа и поэта Платона, породившей образ совершенного во всех отношениях государства с названием Атлантида, навёл меня на мысль найти истоки легенды, которая питала воображение любознательного грека. Конечно же, начать поиск звал древний Египет, из которого молодой афинянин Аристокл, ещё не наречённый Платоном (за широкие плечи), вынес первые знания о мудром Востоке. Там, скорее всего, жрецы рассказали ему о прародине египтян – Полях Иалу, далеко на западе, за пустыней Сахара, куда после смерти возвращаются души жителей Нильской долины. Этот образ рая земного, самый древний из ему подобных, породивших и Атлантиду, и Город Солнца, и, в конце концов, - Страну коммунистического общества. Живучесть таких легенд в том, что воплощение их в образах реального мира невозможно мирным путём по человеческой природе, а насилие над гонимыми в Атлантиду-Коммунизм приводит к чудовищным жертвам и краху.
К моей удаче у меня в руках оказалась рабочая тетрадь писателя, который разрешил публиковать отрывки из неё, пока что анонимно. По выходе полной версии романа все табу будут сняты.
Итак, заглянем в страну десятитысячелетней давности, где представители молодого человечества тосковали по пещерному коммунизму, ибо жизнь их была трудна и полна опасностей.
**
Я приглашаю читателя переместиться во времени против его течения. Никакого сложного технического устройства именуемого машиной времени не предлагается. К вашим услугам живая тягловая пара - наука и воображение. Так в путь!
Вы думаете, я завез вас в Антарктиду? Ошибаетесь, вы в Европе, придавленной километровыми толщами материкового льда. Сумрачно и пустынно под ватным покровом низкой облачности. Изредка прорежется солнечный луч, и вспыхнут мириадами огней кристаллы снега, словно фейерверк на празднике смерти. Лишь по северному побережью Средиземного моря в летнюю пору голубеет незабудками тундра, а южнее - в долинах Иберии, по склонам Апеннин и Балкан - теснимая льдами жизнь проявляет себя тёмной зеленью хвойных лесов, голосами их обитателей. Когда короткое лето, убегая на юг, за Большое Зеленое море, кажущееся средиземным, зовет с собой крылатые стаи, Африка встречает перелетных птиц не пустыней Сахара, как сегодня, а высокими травами, вечнозелеными рощами, стадами копытных, львиным рыком и тенью двуногого охотника, скользящей по стене камыша на озерном мелководье. Саванна. На закатном ее краю подпирают чистый небосвод лиловые горы, куда в свое время мифотворцы Эллады поселят титана Атласа-Атланта, чтобы он держал небесный свод. Дальше на запад земли уже нет. Бесконечная (во мнении древних народов) река, которой сын Урана и Геи Океан дал свое имя, безмерна и в ширину. С заоблачных высот Атласских вершин другого берега Океан-реки не видно; по далекому горизонту стелется лишь белесый туман, мрак. Океан Мрака – говорили те, кто тысячелетиями вглядывался в его таинственную, тревожную даль. И только когда моряк из Генуи достигнет противоположного берега грозной «реки», приживется другое имя – Атлантика, Атлантический океан.
В предгорье, на пологих холмах цветущей саванны, оглядевшись, можно уверенно сказать: мир населен людьми. Они не ведают о многом, что ждет их завтра. Всё впереди у человечества. Оно живет настоящим, смутно припоминая минувшее и не догадываясь о грядущем, ибо завтрашний день закован в ледяной панцирь северных материков, заморозивший и само время. Только, когда начнут таять ледники, тогда вместе с талыми водами потечет время.
Но где та горячая океанская струя Гольфстрим, которая омоет края материковых льдов? Пока что она мечется в океане между Европой и Африкой с одной стороны и Америкой с другой. Что-то мешает ей пробиться в северные широты, какая-то неизвестная каменная преграда лежит на её судьбоносном пути.
***
Был час раннего солнца.
Меднотелый юноша в короткой, сплетенной из волокон баобаба, юбочке, раздвинув плечом жесткий частокол трав, вышел к озеру, поросшему по мелководью розовыми цветами лотоса. Поднеся к губам ладонь, юноша издал резкий короткий звук. Тотчас послышалось торопливое хлопанье крыльев. Голенастый ибис - священная птица бога Тота - спешил на зов человека. Юноша поставил на землю корзинку, наполненную ячменными зернами, и почтительно отступил, произнеся ритуальную формулу:
- Я, Антеф, воин из рода Тота, приветствую тебя, живое воплощение Бога.
Ибис тяжело опустился рядом с подношением. Косясь на человека круглым глазом, опустил в корзинку длинный, изогнутый книзу клюв.
Когда насытившаяся птица отковыляла в сторону, Антеф подхватил корзинку и побежал вприпрыжку по козьей тропе на вершину холма. На сердце было радостно: еще несколько дней и священная птица станет брать пищу из его рук. Ибис был тотемом его рода /или нома на языке Антефа/. Вот удивятся сородичи, когда в храме появится ручная птица! Изображения ибиса в хижинах и храмах нома Тота украшали стены, предметы быта и оружие, но никогда живой напарник бога не появлялся в селениях.
Приручая вольную птицу, Антеф дальновидно готовил себя служению родовому богу, склонность к чему обнаружилась давно. Не только им самим. Он, казалось, родился со способностью врачевать занемогших людей и скотину, предсказывать погоду, удачу (или наоборот) в коллективной охоте на зверя саванны или набеге на соседей. По мере того, как Антеф мужал, его все чаще, в обход главного жреца, стали приглашать к больным, для колдовского действия перед важным делом, как то: вспашка нови, проводы добытчиков мяса и рыбы за ограду селения; его просили наслать порчу на врагов, быть посредником с духами предков. Он редко ошибался, когда предупреждал о надвигающемся урагане, о засухе, не понимая, откуда у него такая сила, такая проницательность, такие зоркость и обострённый слух. Нечего и говорить, что главный жрец, терявший авторитет рядом с невольным претендентом на место возле алтаря, становился для юноши опасен. Опасно было не только оказаться во мнении сородичей равным старому служителю Тота, но и приближаться к такому равенству. Оставалось одно: потрясти сознание окружающих чем-то из ряда вон выходящим, что сразу бы вознесло Антефа так высоко, что главный жрец уже не смог бы дотянуться до победителя. А разве не в безопасности тот, у кого на плече священная птица? Разве это не доказательство исключительного права на общение с высшею силою?
С этой мыслью вбежал Антеф на круглое темя холма. Здесь, утвердившись на толстой ноге, сторуким исполином стоял баобаб, бессмертный житель саванны. Во все стороны расстилалась волнистая равнина, поросшая разнотравьем, рощами зонтичной акации и древовидного молочая, с синими глазами озер в низинах, где царил многоголосый птичий народец. На северном краю саванны, за лиловым занавесом утренней дымки, таились оголенные вершины гор, за которыми, говорят, лежит Зеленое море, занимающее середину земли. А на западе, за грядой холмов, - слышно было Антефу - могуче рокотал таинственный и бесконечный Океан Мрака, обрушивая на скалистый берег пенные валы. Сородичи Антефа боялись Океана. В нем обитал змей Апоп, пожиратель китов. Они отваживались плавать на камышовых плотах лишь по озерам и рекам своей родины – плодородной страны Иалу, раскинувшейся между Океаном, горными хребтами и влажными лесами полуденной стороны.
Прикрыв глаза козырьком ладони, юноша повернулся к восходящему солнцу. В той стороне, в кольце красно-бурой пахоты, теснились глинобитные, с плоскими крылами, хижины. Над селением возвышались камышовыми крышами две постройки: храм Тота и Фар-о /Большой дом/ - жилище вождя.
Антеф гордился своей принадлежностью к племени роме, жившему обособленно родами-номами на закатном краю саванны между горами и океаном. В глазах юноши сутулый землепашец роме стоял неизмеримо выше своих полудиких соседей: и черных охотников, обитателей тропического леса в полуденной стороне, и рыжеволосых кочевников-ливийцев, чьи набеги с восхода солнца были подобны налетам саранчи, и молчаливых сухопарых горцев, которые приносили в плодородные поля Иалу обсидиан и кремень, медь и золото, обменивая свой товар на, зерно, соль и глиняную посуду. Особым спросом пользовался у роме обсидиан - самый твердый из камней, шедший на изготовление наконечников для копий и стрел, вкладышей для деревянных серпов. Из цельных самородков меди роме выковывали ножи, а золото - никчемный металл - брали на украшения за его красивый блеск.
Однажды Антеф участвовал в набеге воинов нома Тота на каменистое плато, возвышающееся над саванной в стороне полуденного солнца. Хотя ущелья этой страны оказались словно бы вымершими, роме едва унесли ноги. Со всех сторон с отвесных стен ущелья на незваных гостей грозно взирали в молчании странные, рисованные охрой и сажей существа - одновременно люди и не люди, скорее всего духи каменной страны, в которых воплотились жители плато, узнав о приближении врага. Только они могли быть равными роме, решил юноша, потрясенный увиденным.
Обо всем этом и о многом другом думал Антеф, растянувшись в тени баобаба. Радостное чувство, охватившее его при встрече с ибисом, понемногу вытеснялось тревогой, которая охватывала его все чаще по мере того, как приближался один из самых значительных дней в жизни рода. Судьба Антефа зависела от того, успеет ли он к этому дню приручить ибиса.
По древнему обычаю каждый вождь, отбыв свое тридцатилетие во главе нома, должен был выйти на смертный бой с молодым претендентом из числа воинов. Если побеждали опытность, хладнокровие и выдержка, искусство владения боевым топором или палицей, старый предводитель рода оставался в Большом доме уже до своей смерти на мирном ложе ли, от когтей хищника, от стрелы врага. Победа молодой силы, дерзости и ловкости означала, что у роме появился новый предводитель. Именно такая победа тридцать лет тому назад возвела нынешнего вождя на вершину власти в номе Тота. Но в это лето никто уже не бросит ему вызов. И не потому, что не найдется смельчака, способного одолеть пятидесятилетнего атлета. Сам птицеголовый Тот в год совершеннолетия Антефа устами главного жреца объявил своим покорным детям, что отныне только звезды и Луна будут называть имя претендента на леопардовую шкуру и священную палицу. Едва Антеф прошел обряд посвящения в мужчины, всесильный Тот, посетив в новолуние Храм, где бодрствовал в ожидании священной воли старый вождь, произнес имя избранника: Антеф! Голос Тота мог слышать из всего нома один главный жрец, но вождь поклялся, что и до него донеслась воля небожителя. Да, против старого воина должен выйти на бой Антеф.
Юноша, узнав о своем жребии, сначала упал духом. Конечно, как всякий мужчина роме, он любил охоту, военные упражнения /особенно удачен был в фехтовании на боевых топорах/; азарт первой стычки с соседним номом Крокодила передался и ему. Но полное удовлетворение Антеф получал, когда ступал под крышу Храма. Он мог часами рассматривать белые звезды на синем потолке, поддерживаемом деревянными столбами, на которых охрой по меловому фону была расписана победная история нома Тота. Ему не надоедало слушать заклинания жрецов, гадающих перед священным огнем по внутренностям жертвенных животных. Больше, чем военные и охотничьи трофеи, волновали юношу тайны земли и неба, дня и ночи, созревания плодов и смерти всего живого. Почему вода течет, а камень неподвижен? Что такое огонь - смертное ли существо или Бог? Почему слабые птицы летают, а самый сильный человек, подобно страусу, не может оторваться от земли? Нет, не хочет он водить воинов на соседей. И не победить ему старого вождя, даже если бы юноша очень этого хотел. Силы не равны. Одно спасение – ибис!
За этими мыслями Антеф едва не забыл о другом своем деле, ради которого поднялся сегодня вместе с солнцем.
Иногда Океан выбрасывал на берег облепленные раковинами гнилые бревна с гвоздями из неведомого роме бурого металла. Потертые песком, они становились белыми и блестели, подобно золоту или меди, а твердостью не уступали обсидиану. Обладать чудесным Зубом Апопа мечтал каждый роме. И часто, когда Антеф был свободен от обычных обязанностей, он спешил к берегу в надежде на удачу.
Солнце, передвигая тень под баобабом, коснулось обритой головы юноши. Он проворно вскочил на ноги, надеясь еще до полудня достичь берега. За каждым поворотом тропы таилась опасность. В зарослях травы, превышающей человеческий рост, можно было столкнуться со львом или буйволом, с шакалами. Но Антеф хорошо ориентировался в лабиринте звериных троп; его глаза, ноздри и уши выделяли из хаоса звуков и запахов, из многообразия зримых образов саванны всё, что могло представлять опасность. Он знал, где надо прибавить шагу, где остановиться и, нырнув в заросли, припасть к земле. Однако в этот день путь юноши оказался свободным. Лишь один раз рука его потянулась к кремниевому ножу – тропу пересекла длиннорогая антилопа.
Вскоре гул прибоя возвестил о близости Океана.
Там, где неподвижная земля сдерживала натиск подвижных вод, растерзанные скалы свидетельствовали о вечной вражде двух стихий. Океан казался живым зверем, прекрасным и ужасным, Сначала Антеф увидел его дальний край, размытый сизым туманом. Океан притягивал, как пропасть, как неумолимый взгляд Змея. Иногда Антефа охватывало страстное желание связать огромный камышовый плот и, посадив на него весь ном Tота, плыть вслед за солнцем. Что прячется там, за полосой тумана? Обитель Апопа? Почему никто из людей не видел этого страшного морского зверя? Может быть, его вообще нет на свете? А вдруг там, в сизой стене тумана, есть ворота и ведут они в страну, которую населяют такие же, как роме, люди...
Осилив крутой, осыпанный щебнем подъем, Антеф взобрался на скалистый мыс и замер.
Внизу, на белом, как горный снег, песке были люди, не похожие ни на кого из роме. И среди их соседей не было никого с такой формой головы, с таким цветом кожи - ни в саванне, ни в горных ущельях, ни в тропическом лесу. Никто в известном Антефу мире не носил таких странных причесок, не одевался в платье такого покроя. Да и одежды на чужестранцах было больше, чем требовалось человеку, по мнению юноши. Одежда была даже... на ногах. Но более всего поражало другое: они пришли из Океана!
Это было непонятно и поэтому страшно. Живое воображение Антефа оказалось бессильным перед реальностью: у берега стояла лодка, величиной с кита. Над ней клубилось плотное облако. Потом оно сморщилось и упало в лодку. Внезапная догадка ужаснула Антефа: если пришельцы дружны с Океаном и облаками, значит, их родоначальник и бог - сам Змей Апоп? А вдруг они сами боги?
Пришельцы между тем двинулись от пляжа к скалам. Они ступали по песку с мрачной торжественностью, словно исполняли ритуальный обряд. В толпе чужаков выделялся нагой мужчина. Было видно, он участвует в шествии не по своей воле. Ноги его заплетались, голова свесилась на грудь. Чужаки остановились совсем близко от того места, где притаился Антеф. Обнаженный сделал еще несколько шагов и замер под тяжелыми взглядами окружающих. Да, Антеф уже не сомневался, нагой был обречен. Он медленно, с усилием поднял голову. Глаза его выражали муку и мольбу. Но, видимо, он не нашел сочувствия. По нагому телу пробежала судорога. Ноги обреченного подкосились, и он рухнул лицом в песок.
Тогда к нему приблизился один из спутников и вложил в безжизненную, казалось, руку какой-то продолговатый, блеснувший на солнце предмет. Другой поставил на плоский камень чашу, наполненную, решил Антеф, мелкими самородками золота. Третий снял с себя плащ и прикрыл наготу того, над кем совершалось непонятное действо. Затем пришельцы так же медленно и торжественно возвратились к лодке.
Когда судно, увлекаемое привязанным к ней облаком, растворилось в тумане, Антеф, сжимая в руке кремнёвый нож, на каждом шагу замирая, стал подкрадываться к распростертому на песке телу. С расстояния трех шагов, весь напрягшись, готовый и к схватке, и к бегству, юноша принялся разглядывать свою "находку", словно перед ним был диковинный (непонятно - мертвый или живой) зверь. Плащ невиданной ткани, чаша из прозрачного камня, наполненная желтыми комочками и, главное, блестевший белым металлом нож, за который любой роме отдал бы все свое имущество, отвлекали внимание юноши, и он едва не забыл об опасности. Слабый стон вернул Антефа к реальности. Жив! Набравшись смелости, он рывком перевернул чужака на спину и отскочил в сторону. Открывшееся ему лицо было не менее удивительным, чем все, что увидел сегодня Антеф на берегу. Разве бывают люди с такими лицами, с таким цветом кожи? А волосы на голове? Не прямые, не курчавые, удивительного оттенка, они еще сохраняли форму странной прически.
Опять послышался слабый стон. Человек пошевелил рукой. Антеф рванулся было прочь, но гордость воина пересилила страх. Он приблизился к лежащему. И вдруг тот широко раскрыл глаза. Антеф отшатнулся. Если все, что было в этом человеке, до сих пор удивляло, смущало и пугало его, то теперь он был поражен так сильно, будто попал во власть духа. Не злого /Антеф почувствовал это сразу/, но обладающего чудодейственной силой. Да он и впрямь сын Апопа! А раз так, если Антеф не хочет навлечь на себя гнев могущественнейшего из богов, он должен заслужить расположение его человекоподобного сына.
После недолгого колебания Антеф отбрасывает в сторону свое ненадежное оружие и разводит руки в стороны: мол, не бойся меня, я безоружен. Сын океана, инстинктивно прикрывший было грудь блестящим клинком, понял жест юноши правильно и доверчиво протянул ему нефритовым черенком вперед тонкое жало из белого металла.
От радости и чувства облегчения лицо молодого роме осветилось улыбкой. Он принял бесценный дар, ощутив уже опытной рукой, надежную тяжесть клинка. Потом он снял со своей шеи самую дорогую для него вещь - ожерелье из клыков леопарда - и в свою очередь одарил пришельца. Теперь, по закону роме, молодые люди становились братьями, и, кажется, сын Апопа это понял. Слабая улыбка тронула его губы. Лицо Антефа вновь просияло: чужеземец улыбался, как все люди!
Антеф взял названного брата за руку, потянул его бережно за собой.
- Пойдем! Там дом, пища.
Чужак медленно покачал головой из стороны в сторону, высвободил руку и, показывая ею в Океан, куда опускалось солнце, с болью в голосе произнес одно слово, звонкое, словно эхо в скалистых горах. Антеф хотел повторить его, но не сумел. Он не стал настаивать на своем приглашении.
Неподалеку находился грот, созданный прибоем из обломков скал. Вскоре в его глубине разгорелся костер. На подстилке из морской травы, у огня, Антеф уложил названного брата. Потом сбегал наверх за мучнистыми клубнями, дающими бодрость и силу, испек их в золе. Заодно принес в ковше из коры баобаба родниковой воды. Сын Апопа нехотя отведал печеных клубней, отхлебнул воды и забылся тяжелым сном. Антеф, зная повадки ночных хищников, прикрыл снаружи вход в грот каменной плитой, которую можно было легко отвалить изнутри, и направился в сторону селения. Уже смеркалось.
Теперь, как только выпадало свободное время, Антеф спешил к берегу. Его ждали названый брат, не разлучавшийся с Океаном, и священный Ибис, ставший наконец ручным. Чужестранец отзывался на придуманное Антефом имя - Атл или Астл, - так как в языке роме не было звуков, чтобы правильно произнести чужое слово, чье звучание, заметил Антеф, совпадало со звучанием названия родины Атла.
Пришелец жил тем, что давали Океан и берег. Плащ и огонь костра спасали его от ночного холода. Грот служил надежным убежищем от хищников. Роме ему не докучали. Они робели перед тем, кого выбросил в саванну враждебный Океан. Только один роме смотрел на чужеземца косо. Им был вождь нома. Недобрые чувства старика питала зависть, вызываемая Большим Зубом Апопа, свисающим с пояса молодого сородича, не достойного такого сокровища. Так стали называть в саванне чудесный нож Антефа. Юноша не расставался с ним, хотя в дело не употреблял. Тонкое лезвие всегда оставалось, как новое. Ручка из зеленого нефрита была отшлифована ладонью, которая всегда лежала на нем. Завладеть этим оружием нельзя было ни хитростью, ни силой, ни лестью. По законам роме любой дар, освященный ритуалом братания, не мог перейти в третьи руки, пока жив даритель. Такова воля Тота. Жрецы всех родственных номов ревниво следят, чтобы ни один закон высших сил не был нарушен смертными людьми, ибо люди несовершенны - завистливы, слабы, злобны, жадны. Развяжи им руки - и наступит хаос, придет конец мира.
Атл мог подолгу сидеть у входа в грот, глядя в морскую даль, перебирая пальцами золотистые зерна в прозрачной чаше. Оказалось, это не самородки золота, а плоды неизвестного роме растения /маис, - так, кажется, сказал Атл/, твердые, как камешки у скалистого берега.
Антеф, стараясь не тревожить друга, устраивался рядом. Он уже знал немало слов на трудном языке названого брата. Эти слова, дополняемые языком жестов, позволяли им вести беседу. Рассказы Атла странно действовали на Антефа. Он испытывал головную боль, словно наглотался гнилых плодов дынного дерева. Ему становилось и легко, и страшно. Он бывал взволнован, потрясен, подавлен, но как ни старался потом вспомнить, о чем говорил Атл, все исчезало в чёрном провале памяти. А то немногое, что не забывалось, было непонятным, как язык птиц и зверей. Однажды Антеф спросил:
- Твой народ живет прямо на воде?
- Моя земля, - отвечал Атл, - это много островов. Когда-то главный из них был очень большим, но потом пошел огненный дождь из камней, выпал пепел, скалы и деревья повалились на землю. И тогда примчались страшные потоки воды, и земля потонула. Спаслись немногие.
- Это далеко?
-Надо плыть на запад одну луну.
- А что дальше?
- Великие океаны и великие земли. Если идти по суше и плыть по воде несчетное количество дней, можно добраться до твоей страны - с восхода солнца.
Бедный Атл! Он и наяву иногда бредил...
Умение сына Апопа рисовать на песке бестелесные слова казались Антефу колдовством, недоступным даже жрецам Тота и других богов роме.
Однажды, рассказывая о своих богах, Атл произнес имя – Теоти. Антеф был взволнован. Теоти! Почти как Тот! Атл, как мог, ответил на расспросы юноши.
Благодаря силе небожителя Теоти, небесный свод не падает на землю. Теоти научил жителей моря высекать из камня статуи, расписывать яркими красками стены храмов, дворцов и жилищ, украшать резьбой предметы быта, измерять время, записывать слова, рассчитывать движения светил и многому иному, что выходит за пределы повседневных забот человека о пропитании, о кровле над головой, о безопасности.
Антеф разволновался еще сильнее.
-Значит, Теоти и Тот - братья! Создатель моего рода тоже учит всему, чего не ведают дикие люди, живущие в пещерах и лесах. А раз так, то роме и дети Апопа тоже братья. Возможно, у всех людей на земле течет в жилах одинаковая кровь.
Хотя Атл не делал ничего такого, что позволяло бы судить о его физической силе и божественных способностях, Антеф чувствовал: могущество жителей Океана намного превосходит могущество всех роме, вместе взятых.
- Ты можешь научить роме тому, от чего люди становятся сильнее?
- Вы сами научитесь всему, - уклончиво ответил Атл. - Не скоро, но обязательно научитесь. Силу нельзя получить как дар. Ее надо выстрадать. Тогда вы станете народом, имеющим право на гордость.
Антеф не спрашивал, за какую провинность его побратим был высажен на пустынный берег. Атл тоже хранил молчание. Он сказал только, что пройдет много лун, прежде чем ему можно будет заняться постройкой лодки, чтобы возвратиться на родину.
- Я должен быть со своими. Они живут среди огненных гор. Каждый день для них может оказаться последним. У меня нет большего желания, чем разделить их судьбу.
- Возьми меня с собой, - вырвалось у Антефа. - С другом тебе будет легче в пути.
- Спасибо, брат. Твое щедрое сердце понадобится роме.
Это был последний их разговор. В тот день они разделили последнюю щепоть золотистых плодов, сваренных на костре. Атл выглядел подавленным как никогда. Какое-то предчувствие томило его. Он то и дело выходил на влажную полосу пляжа, выглаженную и утрамбованную волнами, с беспокойством вглядывался в морскую даль.
Через несколько дней, возвратившись домой с охоты, Антеф услышал горестную весть, которую поведали ему женщины, работавшие на ячменном поле: его названый брат мертв.
Юноша бросился к Океану.
Атл лежал на черном пятне окровавленного песка у входа в грот. Череп его был расколот ударом топора. Остекленевшие глаза смотрели в сторону запада.
Антеф был воином и охотником, но бессмысленное убийство потрясло его, как женщину. Он долго сидел возле мертвого тела, обхватив бритую голову руками. Вокруг теснились любопытные.
Поднялось к зениту и стало клониться к Океану солнце. Антеф обвел сородичей взглядом, полным боли и недоумения.
-За что?
Он не спросил "кто". Такой удар мог нанести только вождь. И только он мог решиться поднять руку на посланца Океана. В последнее время и главный жрец все чаще выражал недовольство тем, что жители селения предпочитали носить пожертвования живому богу, а не Тоту. Корзинки с зерном, овощами и фруктами, вяленой рыбой и мясом скапливались не у алтаря в Храме, а на берегу Океана. Атлу вполне хватало того, что приносил Антеф, но птицы и ночные звери были довольны, чего нельзя сказать о главном жреце и главе рода. Нашлись советчики:
- Приведи, сильнейший, чужестранца в селение, посели его в Храме. Тогда не только сородичи, но и роме других номов понесут Тоту свои жертвоприношения.
Вождь прислушался и велел привести Атла. Посланцы вернулись ни с чем: сын Апопа не желает покидать грот.
Вождь скрипнул зубами. Чужестранец, будь он сыном самого Апопа, обязан повиноваться властелину самых плодородных земель в саванне, самых богатых охотничьих и рыбных угодий. Не захочет по любви, приведут силой. Только применить силу никто из роме не решился. И вождь отправился к Океану в сопровождении малого отряда воинов и жрецов Тота.
Атл сидел у входа в грот, чертил прутом на песке замысловатые знаки, отхлебывая из прозрачной чаши родниковую воду.
Грозный окрик хозяина прибрежных земель не произвел на него должного впечатления. Он спокойно подтвердил свой давний отказ переселиться под крышу храма. Кровь бросилась в голову вождя. Он отвык от слова "нет". Разум его помутился. Он вцепился левой рукой в волосы непокорного, с силой потянул его на себя, поднимая с земли и угрожая топором, зажатым в правой руке. Неожиданно Атл оказал сопротивление, ударив головой в подбородок насильника. Стараясь сохранить равновесие, тот сделал шаг назад и наступил на чашу. Сосуд треснул, острый осколок глубоко вошел в пятку вождя. А в правой его руке был боевой топор. В это мгновенье она повиновалась не разуму. Ею распорядился инстинкт раненого зверя.
В ночь скорби и раздумий Антеф задумал сделать для мертвого брата самое большее, на что был способен, - вернуть его Океану. Не делясь ни с кем своим замыслом, не прося никого из роме о помощи, юноша принес из большого дома камышовый плотик, завернул тело Атла в его плащ и перенес свою ношу на утлое суденышко. Тысячи пар глаз наблюдали за ним.
Теперь оставалось главное - решиться на шаг, который не мог позволить себе ни один обитатель саванны.
Антеф решился. Он ступил на плотик, спущенный на воду, взял в руки шест. Гул изумления пронесся над скалами. Не было еще роме, дерзнувшего выйти в Океан. Роме не верили своим глазам: налегая на шест, их сородич выбирался из лабиринта скал на середину залива. И, что удивительно, нигде над водой не показывалась зубастая пасть Апопа.
После того, как завернутое в плащ тело Атла погрузилось в воду, Антеф взял из корзинки завернутые в пальмовый лист осколки злополучной чаши, протянул далекому мглистому горизонту.
- Великий бог Океана! Возвращаю тебе твоего сына. Возьми же то, что было при нем, что не принадлежит роме. Не от грабителей возвращается он к тебе. Не простри своего гнева над невинными! Прости виновных!
Апоп внял просьбе. Антеф благополучно вернулся на берег. Рoме долго не решались приблизиться к смельчаку. В молчании они озирали Океан, поглядывая на понурую фигуру юноши, уединившегося на скалистом мысу. Только когда он поднялся на ноги и побрел к селению, сородичи потянулись за ним, как за предводителем. Старого вождя нигде не было видно. И никто не назвал его имени. Вдруг кто-то из сзади идущих вскрикнул. Все оглянулись.
Там, на западе, над угрюмой равниной Океана, гася первые звезды, разливалась, густея, багровая заря.
И кто-то впервые сказал о мести.
А когда над бодрствующими всю ночь селениями роме забрезжил рассвет, утренняя заря лицом к лицу встретилась с закатом, что так и не погас на западе.
Наступила пора тревожных светлых ночей. Красноватый свет, будто зарево пожара, после заката солнца разливался над саванной, затекая в самые узкие щели, пугая людей и животных.
В одну из таких ночей на мирные поля страны Иалу Океан обрушил гигантскую волну. Ее приближение известил низкий гул, словно тысячи боевых барабанов вызывали роме на смертный бой с соседями.
Проснулось, загудело селение нома Тота. Женщины и дети бежали под защиту глиняных стен Храма и Большого дома, туда же гнали скот. Мужчины, вооруженные топорами, палицами и короткими копьями, спешили на пыльную площадь, куда сзывали их военачальники. Только опасность, оказалось, надвигалась не со стороны гор или лесов, а от прибрежных скал. Там вдруг поднялась на огромную высоту зеленовато-бурая стена воды с пенным верхом и рухнула на берег. Земля вздрогнула - никто из людей не удержался на ногах. Рухнули потолочные перекрытия многих хижин и общественных построек. На несколько мгновений воцарилась зловещая тишина, потом в один вой слились стоны раненых под обломками строений, плач детей, блеянье коз и мычанье коров; в тучах пыли роме искали близких, слышался хриплый голос вождя, пытавшегося навести порядок среди соплеменников. То здесь, то там вспыхивали пожары.
Потом роме не узнают берега. Исчезло всё - и скалистый мыс, и пляж с гротом, и залив, на дне которого покоилось тело сына Апопа.
Океан, взяв первую дань, не успокоился - раз за разом посылал на берег страны Иалу разрушительные волны. Вожди соседних номов - Крокодила и Водяной Лилии, Шакала и Пчелы, Льва и Змеи - вынуждены были вывести свои роды из опасных земель. Переселение десятков тысяч людей привело к кровавым побоищам между роме.
Все то непонятное и страшное, что творилось в природе, сородичи Антефа, а затем и все роме приписали гневу Апопа. Чем задобрить властелина Океана? Влияние жрецов ослабевало. Они не способны были остановить гигантские волны, вернуть небу мягкую черноту и блеск привычных звезд, успокоить вздрагивающую землю. Среди роме появились пророки. Они требовали смерти вождя нома Тота, вынуждали Антефа несколько раз выходить на плотике в Океан с дарами Змею.
Но Океан был неумолим.
В тот вечер солнце погружалось в грязно-багровую тучу, которая клубилась, росла ввысь, растекалась в стороны, соединённая с горизонтом гибкой пуповиной, тонкой и пульсирующей. А на границе воды и неба разгорался гигантский костер, от которого веяло жаром. И вот до страны Иалу докатился грохот, как будто каменная лавина сорвалась с небес. Он гремел над саванной, словно голос невидимого бога, множа страх в сердцах людей.
И разговоры о мести получили новую пищу.
Уже стали показывать, не таясь, пальцем на старого вождя нома Тота: вот он - искупительная жертва, способная умилостивить Апопа. Все чаще ловил на себе Антеф взгляды сородичей. От него как будто чего-то ждали. Вскоре осторожные слова друзей, намеки, недомолвки в речах окружающих заставили юношу сделать однозначный вывод: ном Тота видит в нем нового вождя. Антеф растерялся: неужели его заставят-таки бросить вызов старому вождю и без напоминания главного жреца о воле Тота? Значит, в нем, названом брате Атла, роме видят заступника перед Апопом. Другого объяснения нет. Если действительно так, у него, Антефа, есть более верный способ защитить свой народ. Для этого не обязательно становиться вождем, кем он быть не желает, не может.
Тревожную ночь провел Антеф, мучаясь сомнениями, страхом и приступами тоски. Ведь то, что он задумал, навсегда разлучит его с родными полями Иалу.
Утром он был в Храме, Главный жрец, выслушав ненавистного ему юношу, стал отговаривать его от опасной затеи, но так, что чем дольше слушал Антеф непривычно тихий, журчащий голос старика, тем сильнее крепло его решение.
Океан в тот день был смирным. Он будто готовился к новому броску на берега Иалу. В небольшой бухте, среди хаотического нагромождения истерзанных скал, покачивался на мелкой волне невиданный доселе роме камышовый плот, способный выдержать и дюжину воинов. Его круто загнутые вверх корма и нос были связаны прочным канатом из волокон баобаба. Понадобились усилия всех мужчин рода, чтобы спустить на воду судно. Посреди плота высилась пирамида из коробов с овощами и фруктами, сушеной рыбой и пережаренным до угольной черноты мясом, сухими ячменными лепешками, глиняных сосудов с пресной водой. На корме искусницы нома сплели из жесткой травы небольшую хижину. Стоя по колена в воде, Антеф, в полосатом платке и короткой юбочке, с ножом Атла на боку, делал последние распоряжения. На его плече, нахохлившись, сидела птица с длинным изогнутым книзу клювом. Если бы не ибис, родоначальник нома, живой тотем племени Тота, Антеф в этот последний день среди своих пал бы духом. Но воплощение Бога, берущее пищу из его рук, вселяло уверенность в предприятии.
И вот юноша поднимается на плот. Лицо его бледно и вдохновенно, спокойно. Тысячи роме, облепившие утесы, затаили дыхание. Лица сородичей тревожны. Только главный жрец не скрывает своего удовлетворения.
- Братья! - громко говорит Антеф, подняв над головой правую руку в прощальном приветствии, и каждое его слово доносится до людей. - Я отплываю туда, где разгневанный Апоп воздвиг огненную стену. Я постучу в их ворота. Я скажу детям Апопа: "Нельзя наказывать целый народ за преступление одного человека. Если вам нужна жертва, возьмите меня. Только не губите роме. Если гибнет ваш дом, если вы нуждаетесь в крове, идите к нам. Поля Иалу обширны. Места всем хватит. Даже дикие звери умеют жить рядом друг с другом. А мы ведь люди"… Прощайте, роме!
С этими словами Антеф берется за длинное весло, прикрепленное к корме. Плот медленно отходит от берега. И в это время к бухте, крича и размахивая руками, бегом спускается хранитель палицы и шкуры леопарда при вожде. Он приносит весть, которая заставляет Антефа в ответ на дружный зов роме повернуть к берегу, едва отчалив. Он уже не вправе распоряжаться собой, он обязан подчиниться воле сородичей.
В тот день старый властелин нома остался с близкими в Фар-о. Когда селение обезлюдело, он, принеся жертву на алтаре Тота, сняв в Храме с груди золотую пластину с изображением ибиса и молча поклонившись тем, кто в молчании провожали его, с одним легким дротиком ушел в саванну.
С тех пор никто из жителей полей Иалу никогда его не видел.
Наступил сезон дождей. Но ветры с Океана принесли не долгожданную влагу, а горячий пепел, покрывший серым саваном плодородные поля Иалу. Клыкастый, со свалявшейся шерстью зверь, имя которому - голод, появился на порогах хижин роме. Единственный путь к спасению вел на восток, в степи ливийцев. Угроза голодной смерти сплотила рода роме, смирившиеся с необходимостью массового переселения.
У нома Тота уже был новый вождь, Антеф. Он никогда не возьмет в руки священную палицу, не накинет на плечи шкуру леопарда. Но повсюду его будет сопровождать ручной ибис, а когда душу (на языке роме ка) одряхлевшей птицы призовет в поля Иалу бессмертный Тот, оболочка «голенастого», наполненная специальными травами и солями, препятствующими тлению, последует за родом на почетных носилках в их немыслимо длинном пути к новой родине. Тем самым молодой предводитель одного из родов племени роме даст знать сородичам, что отныне высший служитель бога и первый воин-охотник воплощаются в одном лице.
И вот настал день, когда все сорок два нома племени роме снялись с обжитых мест и двинулись на восток, отражая нападения ливийских племен. Сначала удача сопутствовала переселенцам. Оставив по левую руку горы, они вышли к Зеленому морю и обосновались в долине, окруженной скалистыми холмами. Но через несколько лет страшная засуха вновь погнала их на восток. Первые годы бегства пустыня наступала беглецам на пятки. Потом раскаленные солнцем валы необозримого песчаного моря стали обгонять роме. Будь они кочевниками, подобно ливийцам, они приспособились бы к жизни в пустыне, выплатив лишениями дань природе. Однако природным земледельцам нужна была плодоносящая земля. Она, казалось, манила их издали зелеными миражами. В погоне за ними роме все ускоряли свой бег, оставляя в песках тех, кого валили с ног болезни, недоедание, стрелы врагов.
И сорок два бездомных бога мертвой страны Иалу сжалились над своими детьми.
Однажды воины передового отряда нома Тота, ведомые дряхлым вождем с кинжалом у бедра, за которым несли, будто живого, чучело ибиса, поднялись на холм и застыли в радостном изумлении. Впереди, раздвинув белые пески пустыни, в зеленых берегах с величавой неторопливостью текла широкая река.
Роме долго не могли сдвинуться с места, завороженные цветущим видом долины, населенной, как потом оказалось, рыболовами и собирателями, не оказавшими пришельцам сопротивления.
Роме назвали эту речную страну Та-Кемт /Черной Землей/, а великую реку - Хапи, известную нам как Нил. На этой подвижной водной оси в свой срок возникнет первое на земле государство. Всё появится в далеком грядущем: и плуг, и письмена-иероглифы, и умение варить твердый, как обсидиан, и блестящий, как белое золото, металл, и пирамиды. А в прошлом, словно в сказке, останутся благословенные поля Иалу, страна мертвых роме, куда отлетают из долины Хапи души усопших, бестелесные ка. Из той жизни запомнится Океан Мрака и змей Апоп, пожиратель китов. И смутное воспоминание о какой-то страшной катастрофе еще долго будет занимать воображение жителей Черной Земли. Ревнивей, чем простые роме, будут беречь память предков жрецы храмов на каменистых террасах речной долины. Служители богов останутся верны тайне, пока не умрет последний непреклонный жрец храма богини Нейт в Саисе. Один из его обмельчавших, подверженных порокам нового времени последователей до того, как кануть в безвестность, шепнет что-то невнятное молодому любознательному греку и уступит ему за горсть серебра тонкий, белого металла нож с рукояткой из зеленого нефрита.
