Авторский блог Игорь Дьяков 10:55 12 декабря 2018

Покоцанные богатыри

герои новой книги Бориса Земцова – это бледные тени шукшинских «чудиков»

Светлой памяти Михаил Лобанов сказал о поэме Венедикта Ерофеева «Москва – Петушки»: «Это Россия в какой-то трагической иррациональности бытия». Он же очень неоднозначно говорил о «чудиках» Василия Шукшина, которых иные критики возводили чуть ли не в идеал русского человека.

Но немногие осмеливались признаться себе, что сия порода, если её трактовать столь категорически положительно, сродни квасному набору «матрешка-балалайка-берёзынька-коровушка», который навязывается нам «ысысканными» либералами начиная где-то с 60-х.

Таким образом социальный ареал обитания русского человека мягко, но непреклонно ограничивается архаикой. Всё современное ему чуждо, - как бы нашептывает нам кто-то за левым плечом.

Не будем вспоминать гоголевское о Пушкине…

Хотя почему бы и не вспомнить: «Пушкин есть явление чрезвычайное и, может быть, единственное явление русского духа: это русский человек в его развитии, в каком он, может быть, явится через двести лет. В нём русская природа, русская душа, русский язык, русский характер отразились в такой чистоте, в такой очищенной красоте, в какой отражается ландшафт на выпуклой поверхности оптического стекла».

Но это эталон, хранимый нашим генетическим кодом, как хранится штриховой эталон метра в Бретейльском павильоне близ Парижа, если его еще не украли мигранты.

На эталон надо равняться.

Недавно меня поразило, с каким искренним, хотя ясно, что невольным, пиететом вспоминал Жванецкий о недавно ушедшем чистом и открытом Михаиле Задорнове. Когда обаяние харизматично, а харизма обаятельна, - устоять невозможно даже прожженному цинику…

Многие герои новой книги Бориса Земцова – это бледные тени шукшинских «чудиков».

Их неприкаянность, никчемность, фатальная неудачливость отводит им место на задворках социума. Кажется, они обречены, и, как правило, их слабые попытки сопротивления судьбе безрезультатны.

Лёха Найдёнов из рассказа «Не полетят сегодня гуси» перебирает возможности сойти с ума, чтобы «не ощущать, не чувствовать, как твой срок тебя плющит и раскатывает».

Герой рассказа «Бежал, и волосы назад!» обаятельный, но слабовольный белорус Игорь Крошин «так и не успел при жизни отметиться в добрых делах», и сгинул нелепо, на второй день, как «откинулся» с зоны.

А это уже – из рассказа «Астрал арестанта Костина», одного из самых трагичных в книге: «Все его обретения и жизненные перспективы представляли на сегодняшний день непроглядную смесь из беды и горя. Безо всякого, хотя бы ничтожного, вкрапления чего-нибудь светлого и хорошего».

Да и то сказать, на Костина горюшка навалилось и помимо 20 лет срока «по беспределу», когда «на одного человека вешалось столько, сколько на дюжину матёрых преступников хватило бы». (Это нынче сплошь и рядом. Даже уфсиновцы признают, что до трети охраняемых ими зеков – совершенно невиновны). Вот и Костин «к убийству… никакого отношения не имел. Да и не мог иметь в силу совокупности всех своих внутренних качеств».

Однако такие тонкости, как «внутренние качества», в наших судах не учитываются уже давно и тотально. Это машина по переработке человеков. И, пожалуй, самый прожорливый её элемент – «народно-наркотическая» 228-я статья, по которой перемалывается, кажется, целое поколение русской молодежи.

У Никиты Костина через два месяца после ареста умерла мать. Отец, похоронив жену, запил и связался с непотребной девахой. Ушла жена.

И ушел мужик в астрал – душу его отлетевшую арестанты успели заметить…

По-гоголевски жутковатый рассказ «Вечер мёртвых арестантов» знакомит нас с другими «мимоходом» умученными несчастными, один из которых, уже бестелесный Лёша Холодок, которого начальник мог отпустить, но не отпустил на похороны матери, кротко попрекает своего мучителя, кстати, носящего кличку Вий:

- А я бы вернулся… Я бы сразу после похорон и вернулся…

А отчего же повесился Лёша Холодок? По причине, которая с воли может показаться несущественной.

У «Вия» после обращения насчет отпуска возник лишь один вопрос: «А как узнал?» И ответ: по телефону», строго-настрого запрещённому на зоне особого режима. Устроили тотальный шмон (обыск), и телефон изъяли. Лёшу блатные за утрату и спросили, - это тоже строго. Очень строго.

Героя рассказа «Другое зрение» за мобильник («тапок» по-зоновски) зверски избили лагерные охранники. Но он благодаря этому научился… читать мысли.

Даже начальника зоны.

«Не нужны государству нынче рабочие руки арестантов… - «думает» начальник. - И вообще этому государству ни хрена не нужно.. Другое дело при Сталине… И даже позднее.. Тогда каждая зона серьёзным предприятием была… С гособеспечением, с госзаказом, с премиями… И зеки зарабатывали, и все те, кто в системе нашей работал… Иные зоны продукцию на экспорт отправляли. Не то, что сейчас: мешки копеечные, никому не нужные…»

Праздность порождает коррупцию. Развращает и арестантов, и их охранников. Ставит последних в двусмысленное положение, когда все пути добычи даже необходимых средств – незаконны. Это не иначе как политика государственного провоцирования.

Но вопрос связи в тюрьме и на зоне – один из главнейших. Страсти вокруг него кипят постоянные и нешуточные. Раздут он искусственно. В конечном итоге – для злоупотреблений со стороны администрации.

Во-первых, давно пора во всех тюрьмах наладить электронную переписку. Где она есть – никаких «страстей по мобильникам» нет.

Во-вторых, во всех зонах, в каждом бараке, как вроде и положено, должен работать таксофон. Это-то и должно контролироваться всякоразными комиссиями. Пусть американские фильмы «про тюрьму» послужат властям примером.

Мелочи, скажете вы?

Если скажете, то не представляете себе крайней важности вопроса связи…

Вообще же, пишет Борис Земцов (рассказ «Возвращение майора Кузи»), «как мало у арестантов настоящих общего с теми арестантами, выдуманными, которых им каждую неделю по ящику показывают, или про которых в книжках в ярких бумажных обложках пишут те, кто зоны не нюхал».

Соответственно, и об иерархии нужд арестантских представление на воле смутное.

А ведь «тюрьма, острог, неволя – всегда полноценная составляющая русской жизни. И в век айфонов и нанотехнологий никуда от этого не деться…» (рассказ «В полночь с Чёрным в темноте»).

Да, герои Земцова не сказочные богатыри духа. Но писатель заметил, пожалуй, главное, стержневое психологическое отличие «вольняшки» и зека, в которого, кстати, в любой момент может превратиться практически любой сегодняшний «вольняшка»: «В неволе дистанция между жизнью и смертью сокращается. Все переходные моменты и посредники всех калибров исключены. По сути, арестант со смертью просто один на один…»

И даже «родственники, что на свиданку сюда отваживаются приезжать, ближе не становятся. Потому что эти люди – часть воли, а воля отсюда бесконечно далека. Потому что здесь – неволя, а воля и неволя – это два измерения, два космоса…, которые просто исключают друг друга». (Рассказ «Смуглая и… вовсе не старуха»).

У вас действительно крадут горизонт. И это непредставимо для тех, у кого он в привычной доступности.

Впрочем, так ли уж ясны горизонты в эпоху «воровато победивших либеральных ценностей» (выражение из рассказа «Крещенский вечер на этапе»)?

«Воля», на которой твою жизнь пожирает «бесконечная изнурительная и озверяющая гонка за чем-то, что издалека представляется таким важным и ценным, а вблизи оказывается ничтожным и никчемным»?

«Как же на этой самой свободе, в которую так рвёшься и о которой так тоскуешь, жить-выживать и волей наслаждаться, когда с учётом достижений прогресса не существует в чистом виде ничего похожего ни на свободу, ни на волю?» (Рассказ «Острая небесная недостаточность»).

Великолепная метафора всей нашей сегодняшней жизни дана Борисом Земцовым в рассказе «Вшивый фронт»:

«В ситуации этой есть человек (то есть я), и есть они (вши) – мерзкие и гнусные существа, избравшие этого человека объектом атаки, оккупации, порабощения, потребления. Такой расклад!

Но существует ешё и сознание этого человека, его характер, воля, натура…

Значит, война!

Значит, фронт!

Вшивый фронт…»

Где нет ни союзников, ни тылов, ни флангов, да и арсенал скуден: шершавый от накипи кипятильник да горсть хлорки.

«Сохранилась и на воле привычка внимательно осматривать всю одежду, что соприкасается с моим телом. Странная, верно, привычка в эпоху инноваций, нанотехнологий и модернизаций».

Да нет, не странная, - отвечаешь невольно автору, пристально оглядываясь вокруг…

И тащит, тащит упорно Борис Земцов свои рассказы в наше убаюканное симулякрами сознание, как пёр, читая «Отче наш», по вечно скользким крутым ступенькам 75-килограммовые мешки с удобрениями его герой из рассказа «Отче наш» пропиленовый».

И не подпускает к себе ни казенного оптимизма, ни излишнего греховного уныния, - ибо, читаем между строк – и то, и другое от лукавого.

Но вот что хочется отметить особо.

В неволе крайне важную роль для достойного выживания играет наличие или отсутствие духовного мира. Сей дар может быть и природным, но в известной мере – нажитым.

Многие герои книги, как и реальные герои сегодняшней зоны, несчастны по-особому именно в силу деградации... образования. Это особая тема, но это очевидно всем, кто имел возможность сравнивать тех же зеков времен шукшинских «чудиков» с нынешними.

Как ни парадоксально, деградировала даже воровская среда. Одна из причин – презрение к традиции как таковой.

Когда на воле топчут прах создателей страны и официально попирается божественная иерархия ценностей, когда для всякой пакости упорно расширяются «окна Овертона», то и на зоне имеющая свои резоны для существования иерархия разжижается, скукоживается, превращается в карикатуру на самоё себя.

А тотальная нищета и отупение усугубляет положение дел по всем параметрам. И без того трагичная картина становится беспросветной до суициидальности.

И последнее.

Вольно или невольно Борис Земцов нарисовал образную диспозицию современного противостояния русского начала кровососущему «вшивому фронту».

Картина, надо сказать, мрачная.

Каждый из героев «Украденного горизонта» выбирается сам, - как правило, безуспешно и с изначальной обреченностью.

Честно сказать, современный русский индивидуализм, именно русский и именно современный, вызывает омерзение.

Не только сам по себе, но и тем, что является залогом, гарантией нашего исчезновения на фоне спаянных инстинктом, нюхом чувствующих друг друга наций и народностей.

Что на воле, что на зоне - безрадостная вереница погруженных в себя индивидов.

Сторожкая недоверчивость к окружающему миру.

Вереница покоцанных богатырей. «Слепые ведут слепых» Брейгеля.

С этим надо что-то делать…

А Борис Земцов своё тяжкое добровольное послушание летописца исполняет добросовестно…

1.0x