В недрах "Эхо Москвы" зародился и недавно начал выходить журнала "Дилетант". Главный редактор, конечно, Дымарский Виталий, сын когда-то известного шахматного комментатора Наума Дымарского, умершего лет пять тому назад. Заместитель главного, разумеется, Вероника Куцилло. Генеральный директор — Алексей Ромашкин. Другого и быть не могло. Но есть ещё какой-то генеральный директор, как мы и ожидали, — Владимир Змеющенко.
Журнал большого формата, отличная бумага, прекрасные иллюстрации. На обложке сократовский девиз "Я знаю, что ничего не знаю". В журнале много всякой всячины буквально "от Ромула до наших дней". От одних публикаций веет духом Ромашкина, другие невольно заставляют вспомнить Змеющенко. Ныне так почти всюду. Однако на задней обложке вроде бы второй то ли девиз, то ли самоаттестация, обратно же, из античности — как же, как же! — Primus inter pares" (Первый среди равных).
И чего, говорю, в этом примусе только нет! Вот статья, разумеется, Дмитрия Быкова о Некрасове, здесь же статья, конечно, Анатолия Смелянского о Станиславском и Немировиче-Данченко. Вот статья, само собой, того же Быкова о Твардовском и здесь же публикация Тимура Олевского об исторических взглядах Ксюши Собчак. Человечество должно быть осведомлено о её взглядах, концепциях и парадигмах. Ну, а если есть Собчак, то как же без Бродского! И о нём поведал Юрий Липский: "В жизни Иосифа Бродского было много женщин…" и т.д.
Но меня больше всего заинтересовала публикация отрывков из романа Александра Чудакова "Ложится мгла на старые ступени", а также из его дневника. Заинтересовала не потому, конечно, что роман получил премию "Русский букер". Знаем мы этих букеров и клакеров… И не потому, что автор – доктор и профессор. Видели мы нынешних докторов-профессоров хотя бы в образе Илизарова Б.С. («Тайная жизнь Сталина». 2002) или Поцелуева В.А. («Ленин». 2003)... Инесса Арманд в одном из писем признавалась Владимиру Ильичу: «Я могла бы обойтись без поцелуев, только бы видеть тебя, говорить с тобой...» А мы, как наверняка бы и Елизавета Федоровна, можем обойтись без Поцелуева и его иудиных поцелуев Ленину, тем более, - видеть его, говорить с ним.
И не потому даже заинтересовался я Чудаковым, что он выступал в роли визитинг-профессора в университетах Сеула, Гамбурга, Мичигана, Лос-Анджелеса и Мидлбери… Я даже и не знаю, где это Мидлбери. Но нас теперь и визитингами не удивишь. Вот известный всем Евгений Евтушенко. Он выступал в роли визитинг-поэта в 94 странах. И в день своего 80-летия признался по телевидению из Америки, что 75% его поэтической продукции — вода.
Нет, нет! Меня заинтересовало в Чудакове совсем другое.
Во-первых, роман был напечатан в журнале "Знамя" №10 за 2000 год. То есть, чуть ли не пятнадцать лет тому назад, когда главным редактором был ныне почивший Григорий Бакланов. И вот издательство "Время", как сказано в журнальной врезке, сейчас "сделало читателям подарок" в виде этого романа, а редакция "Дилетанта", ни словом не упомянув о "Знамени", о возрасте романа, преподносит его как нечто животрепещущее. Интересно, неужто и впрямь так трепещет до сих пор, что непременно надо его переиздавать и пропагандировать?
Во-вторых, "представляет книгу Мариэтта Чудакова". Кто это? Может быть, она известна кому-то лишь как автор недавно вышедшей книги для школьников о Егоре Гайдаре, как о великом экономисте, спасителе Отечества. Сочинение Чудаковой «Егор»» получило достослёзную оценку «Литературной газеты». Ну, в самом деле, Гайдар же не имел никаких убеждений – ни политических, ни экономических. В интервью «Независимой газете» он сам однажды рассказал, что когда, будучи членом партии, работал в «Правде», а потом в «Коммунисте», то был убеждён, что советская политико-экономическая система лучшая в мире. Потом пожил в Венгрии, и пришёл к твердому выводу, что самая-то распрекрасная система – там. Затем поехал в Югославию и железно уверовал, что венец творения – югославская система. Журналист спросил: а что думаете сейчас? Сейчас он считал образцом китайскую систему. И вот с таким «плавающим курсом» убеждений, не имея никаких убеждений, он взялся за роль главного реформатора России. И помните, что было? Надо, говорил он, отпустить цены, они повысятся раза в два-три, и после этого настанет рай. Как все невежественные люди, начиная с алхимиков, которые, впрочем, поработали небесполезно, он верил в спасительность какой-то одной волшебной меры, «философского камня».
Так его предшественник Хрущёв верил в кукурузу, потом – в борьбу против «культа личности». Увы, не помогло ни то, ни другое... Журналист сказал Гайдару: ну, так надо использовать китайский опыт. «О, нет!- воскликнул спаситель Отечества. - Там нет демократии».
Характерно, что после Олимпиады в Лондоне, вице-премьер А.Жуков, отвечавший за подготовку нашей команды, тоже признал, что китайцы в последние годы неизменно добиваются самых больших успехов в спорте и высоких результатов на Олимпиадах благодаря своей системе подготовки, в которой много заимствовали из советского спорта, но тут же присовокупил: «Нам заимствовать опыт китайцев низзя!» Да почему же? А потому, что для него, как и для Гайдара, там хоть и есть всесторонний успех, но нет демократии.
Так вот, говорю, были писательские жены, которые хлопотали о публикации произведений своих мужей, как, скажем, Софья Андреевна, ходившая с этой целью по поводу "Крейцеровой сонаты" не только к министру внутренних дел Дурново, отказавшему ей (и я его понимаю), но и к самому императору, разрешившему публикацию, правда, слава Богу, только в собрании сочинений. Были жёны, которые вели дневники, писали воспоминания о мужьях-писателях: та же Софья Андреевна, Анна Григорьевна, Авдотья Яковлевна… Но чтобы жена "представляла" сочинения мужа, т.е. писала предисловие — это, признаться, я встретил впервые. Просто Дафнис и Хлоя! Как же не заинтересоваться таким феноменом!
Тем более, ведь как мадам Чудакова в своё время убеждала супруга, а теперь — нас! "Твои мемуары имеют бешеный успех"… "Твой роман будет бестселлер!"… "Стихия совершенно особого твоего юмора, который всё объединяет".. "Это покорит всех"… "Твою книгу как минимум прочитывают дважды: первый раз её проглатывают, а второй — смакуют, читают медленно, с удовольствием. Неудивительно, что она стала библиографической редкостью"… "Образ твоего деда заменит тургеневского Хоря, Калиныча и толстовского Платона Каратаева, вместе взятых"…
Тут уж сам супруг при всём его первосортном юморе не выдержал:
"— Эк куда метнула.
— А что? Это будет новый герой. В русской литературе ХХ века такого не было".
Если даже так, зачем старых-то героев увольнять без выходного пособия? Куда идти Хорю? Что делать Калинычу? А Платона-то Каратаева мало того, что французы пристрелили, теперь ещё и вроде бы свои второй раз жизни решают.
Но мадам не может наговориться похвал: "У NN в мемуарах на первом месте он, он хочет дать прежде всего свои мысли — это скучно. А у тебя…" А кто на первом месте, допустим, в "Исповедях" Руссо или Толстого? И скучно ли их читать? А читала ли сударыня "Былое и думы" Герцена?
А она опять: "Ты учёный с мировым именем". Причём, как выясняется, мировое имя-то на лбу уже сорок с лишним лет после выхода в 1971 году труда "Поэтика Чехова", тотчас переведенного в 1983 году на английский. А кто сказал, что мировое имя? Оказывается, лично поведал это американский русист профессор Роберт Джексон. Так ведь в Америке даже Героя соцтруда Сергея Залыгина, от которого, как сказал бы Есенин, "в клетке сдохла канарейка", зачислили в Академию изящных искусств Нью-Йорка (1992).
Впрочем, и Дафнис лично порой изумляется обширности своих познаний: "Я иногда сам удивляюсь — черт знает какой ерунды я только не знаю! Нахватался этого в школе, читая подряд все газеты и журналы. Не может быть, чтобы это прошло даром". Нет, это и не пройдёт даром. Ниже читатель увидит всю его нахватанность школьно-газетного уровня.
Но обратимся, наконец, к самому роману, вернее, отрывку, уж наверняка самому сильному, выразительному, выигрышному, что выбрала, конечно, сама Хлоя, а утвердил товарищ Змеющенко.
Начали: "Среди пяти дедовых дочерей Татьяна считалась самой красивой. Она раньше всех вышла замуж — за инженера-путейца Татаева". И сразу раздумье… Он хочет сказать, что замуж Татьяна вышла первой благодаря своей красоте. А в жизни это часто вовсе не так. И вообще, если дочерей несколько, то родители стараются первой выдать старшую. А что за фамилия — Татаев? Не русская же. Так надо прояснить. Хоть бы имя дал.
Дальше: "… замуж за Татаева, человека честного и горячего. В середине войны он дал по морде начальнику движения. Тетя Таня никогда не уточняла, за что, говоря только: "Ну, это был мерзавец".
Да разве так по-русски говорят: "в середине войны дал по морде"? "В середине войны была Курская битва" — даже это плохо. И дальше много вопросов. Прежде всего, хотелось бы всё-таки знать, за что именно — "по морде"-то мерзавцу. А то ведь поэт сказал:
Очень много
разных мерзавцев
ходят по нашей земле
и вокруг.
Разных! И всем можно или надо "по морде"? А почему начальник, будучи мерзавцем, не дал сдачи? Ведь мерзавцу это ничего не стоит.
Но вот ещё непонятней: "Татаева разбронировали и отправили на фронт". Я не знаю, как проходило бронирование и разбронирование, кто этим занимался. Но если Татаева разбронировали, значит, скорей всего, ценности как работник этот "честный и горячий человек" не представлял. А к отправке Татаева на фронт "начальник-мерзавец" не имел никакого отношения, этим занимались военкоматы, о существовании коих Дафнис, похоже, и не догадывается.
Тут узнаём, что в середине войны Татаев "попал в прожекторную команду". В армии не команды, не артели, а взвода, роты, батальоны и т.д. А когда именно попал? Где? На каком фронте? Неизвестно.
Смакуем дальше: "И как-то ночью по ошибке осветил не вражеский, а свой (не свой, а наш — В.Б.) самолёт". Понять тут ничего не возможно. Что значит "осветил наш самолёт"? А где он был — на земле или в небе? Если на земле, то почему осветил только один самолёт, ведь тут же, надо думать, были и другие, и стояли они довольно далеко от немцев на прифронтовом аэродроме, — в чём опасность освещения? Если самолёт был в небе, то что,- просто пролетал над головой этого Татаева или вёл воздушный бой? Если бой, то луч мог осветить и наш, и немецкий самолёты, они же на больших скоростях мечутся друг за другом. И что значит "осветил по ошибке"? Взял и направил луч? Ведь фронтовой зенитный прожектор — это не карманный фонарик, который можно одной рукой вынуть из кармана и направить куда угодно. Это сопряженная со звукоулавливателем довольно сложная и громоздкая установка. Даже очень горячий человек не может вертеть им, как вздумается.
Увы, с первых строк — какая-то невнятица, невозможно понять, где, когда, каким образом что-то совершается. И вполне естественно: "Впервые услышав эту историю в пятом класса, Антон (герой романа — В.Б.) не мог понять, как можно было сочинить подобную чушь, что человек, находясь в расположении наших войск, среди своих, которые тут же его схватят, сделал бы такую глупость. Но слушатели Антона — два солдата Великой Отечественной войны — нисколько не удивились. Правда, реплики их — "разнарядка?", "не добрали цифры?" — были ещё непонятней".
Антон, повторю, был тогда в пятом классе, вероятно, ещё не читал "Капитанскую дочку", а в седьмом, я уверен, он понял, что всю эту несусветную чушь сочинили не смершевцы, а дядя Чудаков-Дафнис. Он же придумал и двух безымянных и тупоумных фронтовиков с их ужасными репликами.
Вернемся немного назад. Что, освещение неизвестно каким образом неизвестно где находящегося нашего самолёта имело трагические последствия, кто-то погиб? Судя по рассказу — никаких последствий. Однако, "смершевцы не дремали – Татаева тут же арестовали, а утром его расстреляли (как складно, даже в рифму! — В.Б.), обвинив в преднамеренных подрывных действиях против Красной Армии". Да какие же подрывные действия, если ничего не произошло? И как можно было расстреливать, даже не допросив? Недопустимая тупость! А вдруг Татаев был лишь одним из группы диверсантов, стоявших за ним: Катаев, Бугаев, Дудаев?..
Но СМЕРШ, созданный 14 апреля 1943 года, никого не расстреливал, он только изобличал, ловил и арестовывал шпионов да диверсантов. А расстреливали, если полагалось, только по приговору военного трибунала. Я один такой расстрел летом 1943 года, "в середине войны", видел в белорусской деревне Кульшичи. Не приведи Господи…
А нагнетание ужасов продолжается. Жену Татаева арестовали и с тремя детьми шести, четырёх и двух лет она четыре месяца ждала приговора. Да почему ж четыре? Вон помянутого Солженицына 9 февраля арестовали, а 7 июля — приговор. Но ведь тут же человек, обвиняемый в столь серьёзном преступлении, что его сочли нужным с фронта доставить в Москву, где проводилось следствие, изучение вещественных доказательств (переписки), допросы — всё это требовало времени. А Татьяна сама ни в чём не обвинялась, она лишь родственница "преступника", случай, так сказать, типовой, никаких допросов и следствия тут не требовалось. И выслали всю семью на двенадцать лет в Казахстан, в какой-то совхоз. Они сами безо всякого конвоя добирались туда черт знает как: "на попутных машинах, подводах, быках, пешком, шлепая в валенках по апрельским лужам". Значит, находились добрые люди, помогали, подвозили. Да и как не помочь женщине с тремя детьми!
Но за кого учёный с мировым именем принимает читателей, нарисовав такой пейзаж? Даже если бы Татаева действительно расстреляли, его семью никуда не выслали бы. Не было этого во время войны. Зачем надо было в тылу сражающейся армии плодить недовольство, враждебность, злобу? Если бы он был офицер, жена, понятное дело, перестала бы получать деньги по его аттестату, но Татаев был рядовым прожектористом, и, как говорится, взять с него было нечего.
Татьяна работала на молочной ферме дояркой, а "никаких карточек ей не полагалось"… Какие карточки в совхозе? Карточки были только в городах, в промышленных центрах. А в деревнях, в совхозах до войны и магазинов-то чаще всего не было. За шилом или мылом ездили в райцентры…
Хорошо, работала Татьяна на ферме, а где они жили? Это изображается так: "Поселили их в телятнике, но обещали землянку". Да почему же? Ведь в Казахстане войны не было, дома не рушились под бомбами, не горели под снарядами. С какой стати тут землянка? Неужели для женщины с тремя малыми детьми не нашлось комнатушки?
И продолжает: "Вот-вот должна была помереть обитательница землянки, такая же ссыльно-поселенка; каждый день посылали шестилетнего Вовку, он приходил и спрашивал: "Тётенька, вы ещё не померли?" — "Нет ещё, приходи завтра". Это смачный юмор всемирно известного знатока творчества Чехова. А кто посылал мальчика? Мать, конечно.
Но вот старушка умерла. И совхоз похоронил её? Ничего подобного. Совхоз решил сэкономить. Татьяну с детьми "вселили в землянку на условии, что она покойницу похоронит…" Господи, какая же мерзость — и сколько её! — может помещаться в черепной коробке человека и в его грудной клетке…
И вот вам сцена похорон, как на фронте, даже без гроба: "С помощью двух соседок Татьяна повезла на ручной тележке тело на кладбище. Она впряглась в ручки-оглобли, одна соседка подталкивала тележку, то и дело застревавшую в жирном степном чернозёме, другая придерживала завернутое в мешковину тело, но тележка была маленькая, и оно всё время скатывалось в грязь, мешок стал чёрный и липкий…" А сзади плелись по черной грязи — Зачем? Для комплекту — все трое детей.
Ну, вроде бы уж дальше некуда. Нет, у писателя есть ещё ресурс. "Вскоре тётя Таня не ответила на притязания заведующего фермой, и семью из землянки снова выселили в телятник". Завфермой и жильём ведал? И никто в конце войны не дал ему по морде, как Татаев неизвестному мерзавцу?
И это бесконечное издевательство, глумление, скотство над женщиной и тремя её детьми творится на глазах всего совхоза, и никто, ни один человек не помог, не поддержал, не защитил, даже гроб для старухи не смастачил. Знаток Чехова, как видно, и не соображает, какими зверюгами он изобразил десятки или сотни людей этого казахского совхоза. А вы спрашиваете, кто вражду между советскими народами посеял, кто Союз развалил.
И дальше: "Всю (с 41 года?) войну и десять лет после тётя Таня проработала на ферме, без выходных и отпусков". Конечно, Дафнису и Хлое некогда было читать, например, того же Солженицына. Так спросили бы у солжеведки Людмилы Сараскиной, что ли, или у вдовы покойного, как там у него обстояло дело с работой и отпусками на фронте и в лагере. Надеюсь, они не утаили бы, что даже на фронте он дважды получал отпуск и за полторы тысячи верст ездил домой в Ростов-на-Дону. Да еще жена приезжала, гостила, и под бомбами да снарядами они читали вслух "Жизнь Матвея Кожемякина" Горького, а потом он писал, а она переписывала его шедёвры. А тут даже в мирное время десять лет — ни одного отпуска!
В царское время ("Сахалин" Чехова читал чехолюб? А о "Записках из мертвого дома" слышала чехофилка?) у заключенных, как видно из помянутых книг, было три свободных дня в году: на Рождество, на Пасху и день тезоименитства царя. А на каторге Солженицына, Копелева и других "озвенелых каторжан" каждое воскресенье — выходной, воскресений же в году, говорят, 52. Да ещё 1 и 2 мая, 7 и 8 ноября, кажется, уже и 1 января был выходным. Словом, набиралось до шестидесяти выходных. А рабочий день — восемь часов. Жена его Наталья Решетовская писала: "В письмах Саня жалуется, что хотя работает восемь часов, но времени не остаётся, за исключением трех часов". Трех совершенно свободных часов ежедневно, которые он мог употребить, как хотел, этому каторжнику было мало. Да больше ли свободного личного времени у любого взрослого человека на воле?
О первой поре неволи Солжницын вспоминал: "Мы ходили на работу добровольно…с удовольствием ходили". Позже он обливался потом как нормировщик, завпроизводством, маляр, библиотекарь, паркетчик, счетовод, переводчик с немецкого, который никогда не знал и т.д. А потом нашёл на него стих писанины: "Этой страсти я отдавал теперь всё время, а казенную работу нагло перестал тянуть". Перестал!.. И повторяю: это в лагере, а не на поселении, это "живой враг народа", осуждённый по страшной 58 статье, а не родственница преступника… Все эти ужасы и кошмары малюют люди, ничего, кроме книжных полок, в жизни не видавших, ничего тяжелей столовой ложки не поднимавших.
А время, между тем, шло. Дети подросли. Ваня уже пошел в школу. Но был он не без странностей. Например, порезав однажды палец, не обратился к кому-то из взрослых за помощью, не сделал перевязку, а "залез под стол и сидел, собирая капавшую кровь в горсть; когда наполнялась, выливал кровь в щель". И сколько же горстей набрал? И долго ли он совершал такое добровольное кровопускание? Неизвестно. Но не это главное.
Интереснее другое. Плохо было со школьными тетрадями. И учительница посоветовала купить книгу, "где бумага побелее". Бабка пошла и купила "Краткий курс истории ВКП(б)", — это для русского языка. "Ваня выводил слова прямо поверх печатного текста". А для арифметики родной дядя дал Ване "Критику Готской программы" Маркса. На её страницах мальчик решал задачки. И обе книги с плодами своих трудов предъявлял учительнице. И что она? Да ничего, считала это вполне нормальным делом. Ну вот, а Сванидзе уверяет, что за подобные проделки с книгами по марксизму-ленинизму можно было срок схлопотать. Ничего подобного!
Но как вы думаете, где бабушка купила "Краткий курс"? Представьте себе, в керосиновой лавке, там этих книг — "целая полка".
Однако прежде чем исписать эти книги, Ваня и его двоюродный брат, который был на два года моложе, "внимательно их прочитывали, а потом экзаменовали друг друга", дабы проверить, хорошо ли они усвоены. А ведь "Краткий курс" это 350 страниц, и в таком нежном возрасте детишки всё-таки их одолевали. Вот сколь увлекательны эти книги даже для школьников начальных классов!
А как же экзаменовали? А вот: "У кого был мундир английский?" — "У Колчака". Действительно, в "Кратком курсе" приведена песенка, которую распевали в Сибири в пору колчаковщины:
Мундир английский,
Погон французский,
Табак японский,
Правитель омский.
Мундир сносился,
Погон свалился,
Табак скурился,
Правитель смылся.
Так народ выражал своё понимание того, что кровавый правитель — ставленник многочисленных врагов России. Но песенка, как видно, относится к той поре, когда Колчак только начал бегство, в конце-то концов, ему, как известно, смыться не удалось. Всё это Чудакову смешно — и что Колчак наймит наших врагов, и что пролил море народной крови, и сама песенка. А ведь в "Кратком курсе", написанном очень простым, общедоступным языком, есть и другие песенки далёкого времени, например, о манифесте 17 октября 1905 года народ распевал:
Царь испугался, издал манифест:
Мертвым — свободу, живых — под арест.
Так вот, кто-то из братцев мог бы спросить другого: "Кто испугался?" Но он предпочёл другой вопрос: "Кто ушёл в кусты?" И получил ответ: "Плеханов".
Да, есть такое выражение — уйти в кусты, т.е. уклониться от чего-то, не выполнить что-то ожидаемое или даже обязательное. После поражения революции 1905-1907 годов, говорится в "Кратком курсе", можно было надеяться, что именно Плеханов и его единомышленники дадут отпор перерожденцам, ренегатам и трусам, но они "предпочли отписаться парой незначительных статей, а потом уйти в кусты" (с.97). Чудакову это очень смешно: как это в кусты? в какие кусты — сирени, шиповника, бузины? где они растут? А ведь и сам не раз уходил в кусты. Вот, например, известное письмо в "Известиях" 5 октября 1993 года, в котором 42 писателя требовали у Ельцина: "Раздавите гадину!" — их литературно-политических противников. Так Хлоя-то, лауреат премии Московского комсомола, это письмо подмахнула, а Дафнис ушёл в кусты, его подписи нет. Или он в это время просвещал корейцев в Сеуле? Но вот Андрея Дементьева, по его словам, тоже тогда не было в Москве, но его Хлоя сказала: "Андрюша в ваших рядах. Ставьте подпись! Давите гадину!" И поставили, и начали давить…
Но Георгий Валентинович, разумеется, отнюдь не всегда уходил в кусты. Например, в 1900 году Ленин писал после одного совещания с участием Плеханова о создании РСДРП: "По вопросу об отношении к Еврейскому Союзу (Бунду) Плеханов проявляет феноменальную нетерпимость, объявляя его не социал-демократической организацией, а просто эксплуататорской, эксплуатирующей русских, говоря, что наша цель — вышибить этот Бунд из партии… что русская партия должна быть русской" (ПСС.4-е издание. Т.1, с.311).
Можно вспомнить немало и других случаев твердости и решительности Г.В.Плеханова, и вообще его заслуги в русской освободительной борьбе велики и не подлежат сомнению. И не случайно в знаменитом докладе 6 ноября 1941 года, вспомнив великих сынов русского народа, Сталин первым назвал Плеханова.
Но обратите внимание, как с самого начала на протяжении всего текста нагнетаются ужасы, нелепости и мерзости. Ну, допустим, человека действительно расстреляли на фронте, но расстреляли-то по совершенно несуразному обвинению, за действие, которое он просто физически не мог совершить. Ну, ладно, его жену сослали, но у неё ещё и дети. Ну, ладно, дети, но их не один-два, а трое. Ну, ладно, трое, но они же ещё и мал мала меньше. Ну, ладно, ссылка дело не сладкое, но женщина живет с детьми то в телятнике, то в землянке. Ну, ладно, в землянке, но ведь она получает её ценой ужасных похорон умершей в землянке старухи. Ну, ладно, она работает много и тяжело, но ведь ещё и лет 12 без выходных и без отпусков. Ну, ладно, нет тетрадей, но ведь вместо них используются не какие-то книги, не "Три мушкетера", допустим, а книги Маркса и сталинский "Краткий курс"… И всё это так назойливо, вычурно, глупо и, грязно, что в голос хочется завыть… И этот человек — всемирно известный знаток Чехова?
Тут мне захотелось точно узнать возраст Чудакова. Заглянул в Интернет, нашёл… Но, Боже мой, что я увидел! Оказывается, ещё 5 октября 2005 года он преставился. Да как же я мог не знать об этом? Ведь мировая шишка, книги которого не читают, а глотают. Неужели о его смерти не сообщала ни "Литературка", ни телевидение? Но ведь и в публикации "Дилетанта" об этом ни слова. Полное впечатление, что автор жив-здоров и продолжает трудиться. Ну как же! Мы слышим живую речь его супруги в настоящем времени: "Твои мемуары имеют бешеный успех!" И даже в будущем: "Твой роман будет бестселлер!" И мысль не закрадывается, что он уже умер…
И тут меня внезапно ударило: так, значит, Хлоя, публикуя бездарный, насквозь лживый и заплесневелый антисоветский отрывок из его сочинения, выставила на посмешище уже мертвого Дафниса! Ну, вдова! Ну, лауреат комсомола!.. Юдифь, отсекшая голову Олоферну была гуманней…
P.S.
"Так что ж, о мертвом или хорошо или ничего? Благородное правило, но сколько клеветы и злобы обрушили они на наших великих покойников, в том числе — на ими же убитых Советскую власть и Советскую родину!"
