Все дальше и дальше отдаляется от нас эхо Афганской войны. А героев Великой Отечественной, спасших нас от фашизма в далеком 45-ом уже совсем не осталось, тех самых, кто поднимался на врага, как один, тех, кто брал Берлин. Так же уходят в историю и солдаты Афганской, растянувшейся на десятилетие. Почти тридцать лет прошло с тех пор, когда последние бойцы этой войны вернулись домой, те, кому посчастливилось выжить в той страшной трагедии. Вскоре многие их них оказались в лихих 90-х, «мирная» жизнь и развал страны раскидал бывших однополчан по другим баррикадам. А многих опять свел на поле битвы в кавказских конфликтах, причем порой по разные стороны линии фронта. Такая уж у нашей страны история…
Сегодня мы хотим вспомнить о нелегкой судьбе легендарного советского десантника, старшего лейтенанта Айрата Гимранова, отправленного в Демократическую Республику Афганистан для выполнения интернационального долга неопытном юнцом, совсем молоденьким выпускником Рязанского командного училища ВДВ, прошедшего тяжелый путь солдата по песчаным и каменистым горам той далекой и так не понятой многим страны, где он провел два года в тяжелейших боевых условиях с 1982 по 1984 годы, и вернувшегося оттуда настоящем героем, воспитавшим в себе мужество, честь и военную доблесть. Мне довелось быть с ним знакомым, хоть и совсем «шапочно», но внутренняя сила этого человека, его стремления к справедливости и ответственности за свои действия всегда внушали уважение целому поколению, прошедших эту неоднозначную Афганскую войну людям.
Из воспоминаний Гимранова А.К.:
«Высота 3604 м (отметка на карте). Это от Кабула далеко, добирались колонной дивизии более суток с ночевкой. Сейчас не помню, но почему-то эта местность в моей голове ассоциируется с Хор-Кабул. Не то озеро, не то еще что-то под названием СУРУБИ. Вот где-то там. Наша рота была в резерве командира дивизии. Группировкой полка командовал командир Леонтьев. Я получил команду от командира дивизии взобраться на эту гору. Мне дали позывной "Ручей-20", у командира был "Снег-13". Восхождение было очень и очень сложным, а потом такой же и спуск. Задачу я выполнил. ВДД вошла в это ущелье (пешком в горы) на несколько сот метров верх.
Завязался бой, как я понимаю они нас просто не ожидали там увидеть, действительно подъем был такой, что взобраться там было практически не реально. Но мы как-то поднялись, цеплялись чуть ли не за воздух на почти отвесных стенах. Духи (душманы) впопыхах оставили позиции унося с собой, что могли - в основном стрелковое оружие, все тяжелое оставили. У нас был богатый урожай на ДШК, безоткатки, зенитные установки, минометы и боеприпасы (б/п) к ним. Нервы у всех, конечно были на пределе, было ясно, что можем из этого восхождения и не вернуться вовсе. Да и поддержки основных сил никакой, надежда только на собственные возможности. Часто бывало, что нас бросали фактически на произвол судьбы, тогда порой бойцам казалось, что их используют как пушечное мясо, фактически предавая…
На обратном пути в Кабул остановились на ночлег на площадке вдоль дороги напротив пехотного поста. Готовились к ужину, организовывали боевое охранение. Вдруг меня вызывают к заместителю командира полка (сейчас пойдет речь о вещах, о которых про войну в Афгане не говорят и не пишут. Но так было. И здесь с фамилиями, действиями и словами). Я подбегаю, хочу доложить о прибытии, но вижу следующую картину.
Стоит группа офицеров (наших) во главе с ЗКП в метрах 10-15, их на мушке под прицелом держит мой солдат Курочкин со словами "если шевельнетесь - буду стрелять". За ним еще пару солдат с какими-то мешками. ЗКП приказывает мне разоружить Курочкина. У меня в руках автомат, я в полной экипировке, автомат забрасываю за плечо, на груди у меня "лифчик". Такая трофейная сумка для магазинов, гранат, сигнальных ракет и т.д. Медленно к нему, снимая этот лифчик и говорю Курочкину: "Мы с тобой много духов положили, а нас и пуля их не трогала. Давай. стреляй в меня. Я знаю, ты умеешь, ты молодец. Духи не могут меня свалить, может ты сможешь. Нажимай, не бойся - стреляй". Он кричит, называя по имени (первый и последний раз): "Айрат, не подходи. В тебя не могу, не подходи. Пусть лучше они." Я подошел, уперся грудью в ствол и говорю: "Стреляй, у тебя и у других не будет больше возможности это сделать. Ты видишь, я в бою не боюсь и здесь не боюсь. Если не стреляешь, отдай автомат". Так, я забрал автомат у него. Со стороны это, наверное, смотрелось как в кино. Офицер со стволом на груди разговаривает со своим отличным воином. Как только автомат оказался у меня в руках, все офицеры подбежали. Тут же приказали его связать, погрузить в БТР и охранять. Я довел его до БТР, развязал, предупредив, что, если кто придет проверять, чтобы успел накинуть петли. Утром с солнцем выехали в Кабул - полк. К полудню, приехали в полк. Встречал лично командир полка, все пытался узнать сам. Стали докладывать о выполнении боевой задачи и доложил о инциденте с Курочкиным. Командир приказал тут же его арестовать и написать рапорт о возбуждении уголовного дела в отношении его. Не успел командир закончить эту фразу, как над полком взлетела ракетница, сигнал боевой тревоги. Тут же подбежал дежурный по полку и доложил, что, по-моему, (если память не изменяет) 2-я наша рота с утра ушла в сопровождение и вместе в колонной попала засаду. Есть потери среди личного состава, вооружения и ранен офицер. Колонна встала и ее уничтожают.
Понятное дело – нужно выходить и спасать наших ребят. Командир полка отдает соответствующий приказ быстро заправить технику и вперед. Затем обращается ко мне: "Ты слышал, что стоишь? Быстро в разведозор на помощь - остальные тебя догонят. Я у него спрашиваю: "Куда Курочкина девать?". Командир полка задает вопрос: " Он тебе нужен?". Отвечаю: "Без него никак - он в этом лучший". Тогда "Забирай его и вдогонку. Айрат, не подведи меня". И мы рванули опять в горы, получается так, что предстоящий бой с душманами спас Курочкнина от неминуемой тюрьмы, но мог лишить жизни».
Эта история показывает в какой ситуации находились люди, а ведь этим ребятам было всего по 20 лет, но они волею судьбы и решением Политбюро ЦК КПСС были отправлены из счастливого детства и безмятежной юности в самый ад войны, на чужой земле. Даже подготовленные люди, ветераны Великой Отечественной, которым довелось поучаствовать и в Афганской вспоминают это как тяжелейшее испытание. Предательство высшего руководства – было чуть ли не нормой для простых солдат и офицеров.
Продолжим читать дневниковые записи офицера А. Гимранова:
"Днём мы вступили в бой (прибыли на помощь), хотя с утра вернулись из другого района боевых действий. Та местность называлась Хор-Кабул. Я со своими солдатами забрался на высоту 3600 метров. Прикрывал действие основных сил дивизии. В том бою у меня под задницей подбили один БТР. Второй тоже подбили, но он на буксире еще мог передвигаться, а первый сгорел. Была уже ночь, но все было светло от горящей нашей техники. Зрелище жуткое, но завораживающе, казалось смерть идет рядом с тобой, дотрагивается до тебя, проводит своей рукой по моей небритой обветренной щеке, приветствует, даже улыбается. После этого, я вообще к жизни стал относится, как к чему-то очень временному, не самому главному… «Костров» было несколько десятков. На ночь совсем оставаться – это вообще смерти подобно. Остатки колонные мы вывели из боя, фактически подставляя под пули себя. Самим была команда прорваться в сторону Кабула. Еле-еле развернули технику и стали отходить. БТРы уже стрелять из своих пулеметов и орудий не могли, так как кладки духов (укреп. позиции душманов в горной местности) проходили близко и образовывалась для них мертвая зона и наши бронемашины становились беззащитными.
Единственное что можно было сделать, идти на врага, что называется с поднятым забралом, открыто в полный рост. Духи тогда это понять не могли, но тогда мне казалось, что иначе нам вообще не прорваться к своим. Тогда я принял решение взял этого солдата по фамилии Курочкин. Мы, с пулеметами в руках, встали перед машинами в полный рост и шквальным огнем в упор по кладкоам не дали духам поднять головы и стрелять, в особенности с гранатометов, с последней машиной бежали стреляли. Когда хвост колонны зашел в мертвую, темную зону, мы сели на последний БТР и пошли на этот подъем. (если со стороны Кабула – то спуск). Когда покинули зеленку и поднялись наверх, Поступила команда, чтобы обратно прорывались через зеленку на пост, где стояли советские подразделения. Мой подбитый БТР был на буксире. Мне поставили идти впереди колонны, на опасном участке занять оборону и обеспечить проход основных сил. Я доложил, что у меня всего одна машине боеспособна и к тому же на буксире тянет другую. Было всем понятно, что если не сможем с горы обратно в зеленку разогнаться как следует и не будет маневренности, обходя сгоревшие и еще горящую технику, то вероятность прорыва сводится к нулю. Тогда и было принято решение уничтожить эту машину.
Мне дали команду снять пулеметы, боеприпасы, рации и т.д. и сжечь. Сделать быстро, пока колонна разворачивается. Вот тогда я и подумал, что оттяну его этот БТР в впадину перед скалой подальше от дороги, чтобы никому не мешала. И чтобы его оттуда вытащить было сложно. Так и подумал: как памятник себе, мол после войны как-нибудь приеду. Но снять успели только маленький пулемет, опять начался бой – духи подтянули резерв. Делать было нечего. Я дал команду солдатам, чтобы все залили бензином и уходили. Сам везде установил взрывчатку. Рассчитал так, что с последней машиной, которая сорвется вниз все взорвется. Запрыгнул на оставшийся БТР и снова рванул вниз с этого спуска, снова в бой – это уже другая история…
Потом многократно проезжали мимо этого БТР и отдавали ему честь. Вот так вот мы молодые мальчишки 18-23 года поставили себе памятник о той войне. Не подходили к нему, полагали, что духи могли его заминировать.
Я уверен, там он стоит и сейчас. Других там нет. Вся «прожарка» начиналась для всех внизу. А этот подъем был как бы местом «покреститься» для тех, кто въезжает в зеленку и для тех, кто выехал оттуда».
В дальнейшем судьба Айрата Гимранова сложилась очень непросто. Его, каким-то чудовищным образом притянули к делу писателя-патриота Юрия Шутова, депутат Законодательного Собрания Санкт-Петербурга. Тогда я с ним и познакомился. Сфабриковали дело, обвинили черт знает в чем. Все мы помним как проходил этот судебный процесс в стенах петербургских «Крестов», сплошные фальсификации следствия и никаких, подчеркиваю никаких доказательств. Сейчас А. Гимранов отбывает пожизненный срок в колонии «Вологодский пятак» на острове Огненный, что в Вологодской области. Он находится в заключении почти 20 лет. Но разве человек с такой героической судьбой, положивший свою молодость и здоровье на благо своей, тогда еще советской Родины должен оставаться гнить в тюрьме, тем более обвиненный без доказательств? Мне думается, что после его героической биографии в Афганистане, ему и таким как он можно простить многое, лаже если что-то и было… Помню сразу после Великой Отечественной Войны Иосиф Сталин вынес представление о запрете смертных казней в стране, а максимальны срок заключения для участников войны был установлен в 15-ть лет. Может настало время пересмотреть ответственность и ветеранов Афганской войны? Эти люди и так оплатили своей доблестью нормальную мирную жизнь нескольких поколений и наверное заслужили хотя бы спокойную старость.
