Под личиной прагматизма скрывается обыкновенный либерализм?

1. В двух своих предыдущих статьях от 8 января 2020 года «Что_необходимо_для_победы_над_прагматизмом?» и от 9 января 2020 года «Так_и_что_же_необходимо_для_победы_над_прагматизмом?» мной было начато обсуждение темы посконной связи нынешнего российского прагматизма с мировым неолиберализмом, имеющим исключительно глобалистский характер.

Задача экономического либерализма – заботиться о расширении во всех смыслах и сущностях рынка в связи с неустранимым свойством неолиберальной модели экономики «коллективного Запада», втягивающего в себя всё новые и новые зоны влияния в мире: так называемые «модели экономического роста». Основные инструменты роста – расширение рынков и стимуляция спроса. В неолиберализме имеется определённая иерархия смыслов и сущностей при наличии их приоритетизации, названные цели стоят выше неприкосновенности либеральной догматики. Как только возникают более или менее влиятельные протестные движения, принципы и лозунги, мировой неолиберализм готов их рассмотреть, учесть, принять во внимание и сделать своими, приручив их на службу себе родному. Более серьёзные проблемы неолиберализма – в самой его сути. Среди них имеются и неустранимые, которые рано или поздно приведут его к настолько кардинальной трансформации, что у явления появится новое имя. Возможно, его назовут «транснеолиберализмом» или «постнеолиберализмом», или как‑то ещё иначе. А пока с бо́льшим или меньшим успехом удаётся трансформировать систему неолиберализма, видоизменять её, сохраняя при этом жизненно важное смысловое и сущностное ядро.

Скажем, фундаментальные противоречия между мировой финансовой системой и глобальной экономикой, между произошедшей глобализацией по‑американски и стремлением к формированию валютно-экономических зон (пресловутый двухдесятилетний симулякр многополярного мира, которым прагматичная власть потчует недовольного и пассивного российского обывателя-потребителя, убеждая его во всех прелестях якобы грядущего и неизбежного пришествия которого, преследуя свои шкурные цели и соблюдая незыблемый принцип «А Васька слушает (в данном случае – врёт) да ест») пытаются разрешить, не отказываясь при этом от собственной доминирующей роли (в Российской Федерации – роли капореджиме). Мировые финансово-экономические кланы готовы перейти от корпоративно разделённой карты мира к карте с относительно сильными государствами (опять же – приснопамятные «суверенитет», «суверенная демократия», «суверенный неолиберализм» (он же – прагматизм)), которые будут «наводить порядок» на своих территориях при условии проведения ими скоординированной с глобальными кланами внешней политики. А разве у итало-американской мафии архитектура внутреннего взаимодействия выстроена иначе? Такими наработками так просто не расбрасываются. В этом смысле борцы с неолиберализмом (они же – отечественные прагматики, «вольные каменщики-строители многополярного мира») почти всегда бьют мимо цели, вступая, скажем, даже не в дискурс, а в борьбу с неолиберализмом за роль государства, за право на национальное своеобразие и сохранение этнических традиций в своих гетто (тут оказался не забыт и опыт фашистских гетто для евреев во многих городах Европы во время Второй мировой войны). Глокализация (англ. glocalisation) – это процесс экономического, социального, культурного развития, характеризующийся сосуществованием разнонаправленных тенденций: на фоне глобализации вместо ожидаемого исчезновения региональных отличий происходит их сохранение и усиление. «Суверенный рынок», он же – глокализация, идёт нога в ногу с глобализацией, пусть и с некоторым вроде бы запозданием по фазе, обеспечивая интересы этой самой глобализации под разглагольствования о национальном и этническом интересе для сглаживания голоса протестующих эксплуатируемых от гнёта эксплуататоров.

2. Современный неолиберализм совсем не против всего этого, но признавать это вслух – невыгодно: то, что неолибералы-глобалисты могли бы безо всякого для себя ущерба отдать даром их слугам из числа региональных прагматиков, будет куплено борцами с неолиберализмом (этими самыми прагматиками) по сильно завышенной цене. А иначе, зачем переименовывать Большую Коммунистическую улицу в улицу Александра Солженицына? Зачем создавать «Стену скорби» (в народе «Московская стена плача») – памятник работы скульптора Георгия и архитектора Андрея Франгулянов, посвящённый жертвам политических репрессий? Зачем у здания МИД России воздвигать памятник Е.М. Примакову? Это, выражаясь новоязом 1990-х годов, указанное идеологическое «обувалово» и «развод» – подарки отечественных прагматиков-«борцов с неолиберализмом» и «суверенных строителей многополярного мира» российским обывателям-потребителям, которые сами обманываться рады. Чего только российские обыватели-потребители не готовы сделать ради искренней и абсолютно бескорыстной любви к отечественной власти «суверенных» прагматиков?

Пётр Андреевич Павленский – российский художник-акционист, издатель журнала «Политическая пропаганда». Известен своими акциями политической направленности, вызвавшими якобы противоречивые оценки в обществе

Неолиберализм по‑настоящему опасен не проповедью индивидуализма вместо коллективизма, и даже не манией «прав личности». Он страшен и опасен тем, что он и этого не даёт. Он (лохующий неолиберализм) только лишь заманивает в своё лоно-пространство очередных лохуемых обывателей-потребителей, где якобы каждый – неповторимая личность, где права каждого – защищены, где реализуются все возможности развития, творчества (вспомним хотя бы К.С. Серебренникова П.А. Павленского – этих новых реинкарнаций и воплощений А.И. Солженицына на современном этапе) – любой свободной деятельности, где все окружающие также свободны, защищены, развиваются и самореализуются.

А на самом деле неолиберальное общество этого всем как раз и не даёт, причём, не потому, что «на всех свободы и творчества не хватит», а потому, что не хочет этого, боится этого и цинично пресекает любую попытку и возможность построения чего‑то подобного. Глобальный либеральный политический субъект и его либералы-зазывалы, по заказу своих хозяев – либералов-концептуалистов (или руководителей глобального либерального политического проекта) заманивают простодушных лохуемых обывателей-потребителей. Простодушный лохуемый обыватель-потребитель (или либерал-объект), пошедший на поводу у либеральных ценностей и призывов, получит суррогаты свободы, суррогаты развития и суррогаты роста. Но каждый либерал-объект уверен, что уж он‑то – избранный, и уж его‑то ждёт успех. На самом деле, подлинный рост и расцвет запланированы только исключительно для глобального либерального политического проекта, отчасти – для членов мирового либерального политического субъекта, но, ни в коем случае, – для либерал-объектов, чей удел – эрзац-свободы, эрзац-ценности, эрзац-развитие. Либерал-объекты должны удовлетворяться в пределах самого нижнего слоя пирамиды потребностей Абрахама Маслоу.

Диаграмма иерархии человеческих потребностей по Абрахаму Маслоу. Ступени (снизу вверх): 1. Физиология; 2. Безопасность; 3. Любовь/Принадлежность к чему-либо; 4. Уважение; 5. Познание; 6. Эстетика; 7. Самоактуализация. Причём последние три уровня: «Познание», «Эстетика» и «Самоактуализация» в общем случае называют «Потребность в самовыражении» («Потребность в личностном росте»).

Пирамида потребностей – общеупотребительное название иерархической модели потребностей человека, представляющей собой упрощённое изложение идей известного американского психолога и основателя гуманистической психологии Абрахама Маслоу.

3. Поговорим теперь о философских рефлексиях. Либерализм и неолиберализм являются не только определённой практикой (практически новорелигиозной) и движением, но и философским течением. Это – довольно обширная область знаний, и ни рамки, ни цели этой статьи не призывают кого-либо к попытке составления соответствующего обзора. Поэтому коснёмся лишь некоторых частных вопросов, имеющих отношение к нашим задачам.

Самая глубокая и самая накалённая сфера дискуссий о либерализме относится к противопоставлению либерализма и религии. Третьей «осью» этой системы координат является гуманизм. В центре внимания либерализма находятся свободы человека, и в этом смысле он выступает одним из аспектов гуманизма, являющегося по определению антропоцентрической системой взглядов и ценностей. Что касается религиозной – и не только христианской – традиции, то в её центре находится не человек и не человечество, а Бог, Создатель, Творец. Попытки приравнять человека и Бога, а уж, тем более, возвысить человека над Богом, отнестись к нему как к высшей ценности, – не могут быть приняты религиозным теистическим мировоззрением. Но призывы «к свободе» манят. В этой связи предпринимались и предпринимаются попытки снять возникающие противоречия. Гуманизм (и либерализм) сформировали такие концепты, как теистический и атеистический гуманизм, а также некоторые виды прагматического гуманизма, выводящего свою систему ценностей за рамки этого противопоставления и сводящие всё к набору норм и правил поведения в обществе. Теистические гуманизм и либерализм основаны на признании возможности сотрудничества человека и Бога в движении к спасению. Атеистический гуманизм зачастую принимает форму латентной религиозности, квазирелигии без Бога; близкой к этому была коммунистическая идеология в СССР. Вся критика, которой на протяжении столетия подвергались гуманизм и либерализм со стороны русских философов, исходила из христианского неприятия «человекобожия», а также трагизма некоторых последствий революции и богоборческой практики первых лет строительства социализма, когда разворачивание нового проекта общественного развития противоречило неким ритуалам предыдущего без наличия их антагонизма. Этот глубокий ценностный раскол никуда не исчез, он во многом столь же актуален и сегодня, как и сто лет тому назад. Неприятие современных российских либералов той частью нашего общества, которая в той или иной форме опирается на православную или любую иную традиционную российскую религиозную систему ценностей, проистекает, в том числе, и отсюда. Но если для религиозных консерваторов никакая идеология, в центре которой не находится Бог, – неприемлема в принципе, то у светских традиционалистов дискомфорт вызывает смещение иерархии ценностей в сторону индивидуализма и существенного понижения ценностного статуса государства. Но политический либерализм (и неолиберализм) – очень гибок: оставаясь антропоцентричным в основе своей, он предлагает идеологические гаджеты с различными наборами опций и отличающимся дизайном. Неолиберализм – не догматичен и не строит свой интерфейс на отрицании чего‑либо, он «клиентоориентирован» и обращается с привлекательными призывами «к свободе», в том числе, к религиозной и внутрирелигиозной. При этом каждый, кто взыскует какой‑то личной или общественной свободы (свободы «от» или свободы «для»), может приписать либерализму свои ожидания и соотносить себя с ним, не отдавая себе в этом даже отчёта.

В пространстве публичной политики, предельно загаженном отравой, предназначенной для промывания мозгов, эти глубокие мировоззренческие расхождения перестают работать с той заданностью, с которой они должны и могли бы работать.

4. Не станем погружаться в дальнейшее обсуждение философской проблематики либерализма. Позволим себе лишь некоторые уточнения. Некоторые известные общественные деятели, увлекающиеся пропагандой антилебальных взглядов, утверждают, что неолиберализм «ушёл из модерна в постмодерн», что не совсем точно отражает сущность явления. Никуда неолиберализм не ушёл! Да, его пропагандисты и промоутеры уводят туда своих ведомых, но это совершенно другой вопрос, это – уже вопрос неолиберальной пропаганды. Неолиберализм как технология – гибок, но точен. Аналогией может служить, скажем, вор или мошенник, находящийся «при исполнении»: он оперирует предельно конкретными категориями и доверяет лишь измеряемым оценкам в виде сигналов своих пяти чувств. При этом он может использовать и использует приёмы обмана, но сам он, как инструмент, – по возможности точен и однозначен. Такова картина и с неолиберализмом. Нет никакого постмодернистского смешения и перепутывания ценностей в неолиберализме: и как в доктрине, в системе ценностей, и как в технологии управления; всё очень чётко распознается и отслеживается. Другой вопрос, что иллюзию моральной аномии и ценностного равноправия следует, с точки зрения неолибералов-практиков, внедрять в менталитет потребителей и обслуживающих их интеллектуалов, шаманов, эзотериков и оккультистов.

Так что те, кто «ведёт игру», кто в стратегии неолиберализма является либералом-концептуалистом или представителем глобального либерального политического субъекта, а не либералом-объектом, никакого постмодернистского хаоса в самой стратегии и в собственных головах не допускают. Хаос внедряется и поддерживается только в среде потребителей, налогоплательщиков и избирателей, то есть, «в народе», «у пипла, который хавает», как его идентифицируют неолибералы. Поэтому философское рассмотрение неолиберализма в системе координат «модерна-постмодерна» можно считать не слишком удачным подходом.

Представляется гораздо более перспективным анализ в координатах «классика – неклассика – постнеклассика». Триада «классика – неклассика – постнеклассика» предложена для описания трёх этапов развития науки, вернее, – видов и способов познавательной деятельности. Либерализм и неолиберализм как парадигмы деятельности соответствуют стадиям «классика» и «неклассика» – как по сути, так и по времени появления. Либерализм (классика) описывает и конструирует мир как «механический механизм», в котором следует установить определённые правила (принципы либерализма), и тогда «всё будет хорошо». В либерализме чётко определены позиции и роли субъекта и объекта, установлены неизменные правила их взаимодействия. Неолиберализм, возникший как протест и против замороженных статусов объекта и субъекта, и против незыблемых правил, являет собой типичную «неклассику». Реальный мир – не механистичен, он – сложнее, он – саморегулируем; изменчивы и субъект-объектные статусы и связи, и отношения. Неклассический неолиберальный подход является одновременно и реакцией на изменчивость мира, и средством, участником этих трансформаций. Неолиберальный мир фрагментарно, локально саморегулируем. Однако его расширение, глобализация уже привели к противоречиям, которые могут быть познаны лишь при постнеклассическом подходе, каковой пока в этой области знаний пока не сложился. Мир находится в ожидании транснеолиберализма или даже постнеолиберализма. Вернее, как парадигма деятельности он уже наступает, но чётко не описан, не отрефлексирован. Этот подход с неизбежностью возникнет, потому что учёт ценностно-целевых и мировоззренческих параметров экономических и политических связей и отношений – насущная необходимость, если не сводить всё к блефу многополярного мира.

5. Современный мир сложен из многих моделей, одни из которых «ближе к капитализму», другие – «ближе к социализму», но, в целом, – налицо та или иная степень если уж не конвергенции, то синкретизма. Разнообразие неолиберальных подходов (левые, правые и тому подобное) отражает этот процесс и влияет на него. При этом неолиберализм – это не то, что можно «построить» (как социализм, например). Неолиберализм – это методология и набор манипулятивных и мошеннических стратегий и тактик, позволяющих оказывать влияние на людей и на правительства с целью подчинения их собственным интересам. Главное при этом – не конкретные детали, а общее следование объекта воздействия неолиберальным курсом на основе либеральной онтологии, либеральной философии бытия. При этом временные (длиной в жизнь) отклонения от курса, политические и идеологические компромиссы не просто допускаются, а составляют основу тактики неолиберального воздействия. В этом и заключается главная суть отечественного прагматизма в пику какому-либо концептуализму вообще, да и особенно концептуализму отечественной истории.

Подчеркнём: не только в Российской Федерации нет «овеществлённого» либерализма в его идеальной сути, его нет и в других государствах, включая те, которые позиционируют себя в качестве родоначальников, источников, защитников, хранителей и распространителей либерализма. То же самое происходит и с другими великими идеями: так, например, в отношении социализма приходится оговаривать его «специфику» («китайская», «европейская» и прочая). Сказанное означает, что мы не можем апеллировать к какому‑либо образцу «канонического» либерализма (такая же картина имеет место и с социализмом): его не существует. Ценностный и идеологический комплексы – это одно, а построенное на их основе общество и государство – это совсем другое. Причём не только культурно-исторические и цивилизационные факторы модифицируют общие исходные принципы в особенное политическое устройство, но и временные, почти случайные причины, к которым относится персональный состав тех, кто на практике осуществляет властные полномочия. Именно этот фактор мотивации и этический базис пришедших к власти социальных и элитных групп стал главным в Российской Федерации, именно он и породил либерастию как феномен. Будущие либерасты могли прийти к власти и под флагами «улучшения социализма» (так всё и начиналось, под это всё и камуфлировалось) или с какими‑нибудь религиозными лозунгами и тому подобными эзотеризмами и оккультизмами. У этой публики, да и вообще в этой среде никогда не было концептуалистов и теоретиков отродясь. Это большевики «могли себе позволить» оттачивать своё теоретическое мастерство в тюрьмах, ссылках и в вынужденных скитаниях по заграницам, не мечтая о дальнейшем пребывании ТАМ и дальше, «чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы». Это их идейные антиконцептуальные оппоненты-прагматики изощрялись в методологии и наборах манипулятивных и мошеннических «стратегий» и тактик. Не так давно путеводной звездой «наших» реформаторов (ставших либерастами) были лозунги строительства социализма-коммунизма. Они же призывали строить «социализм с человеческим лицом», но вскоре, когда их глубинные мотивации победили, стало ясно, что лозунги, призывающие к «свободам», – наиболее эффективны для достижения их подлинных целей, отнюдь не теоретических и философских! Лозунги лишь апеллируют к ценностной матрице, но вовсе не обеспечивают её практической реализации. Мошенник всегда приноравливается к мотивациям и «чаяниям» объекта обмана, а для этого хороши именно лозунги и политические мантры.

Данная тема будет продолжена в следующих статьях.