В издательстве "Тотенбург" выходит книга немецкого философа Людвига Клагеса (1872–1956) "Человек и Земля". В данный сборник вошли лучшие труды, опубликованные в разные годы. Как образец немецкой консервативной мысли, рассуждения автора о человеке, личности, этике, сознании остаются актуальными и в настоящее время. Статья «Человек и Земля», давшая названию сборнику впервые появилась в 1913 году в связи со слетом Свободной немецкой молодежи в Мейсене и стала первым эко-манифестом. Литературоведческие размышления автора предстают перед нами в статьях о Гёте, Вильгельме Иордане и Конраде Фердинанде Мейере, в них автор показывает себя как апологет немецкой классики, человек живущий идеями Ницше и Шопенгауэра.
У каждого времени и у нашего тоже, есть свои лозунги, которыми оно, словно барабанным боем, объявляет о своих тенденциях, заглушает голоса сомнения в рядах своих приверженцев и собирает под свои знамена все новые отряды неопределившихся. Сегодня три самых сильных из них — прогресс, культура и личность, но получается так, что идея прогресса, как единственно свойственная современности, служит опорой для двух других и придает им характерную окраску в рамках господствующего образа мыслей. Она чувствует свое превосходство, а первобытные народы для нее — всего лишь предшествующие ей периоды истории, а на вопрос, на чем основано такое убеждение, ответ готов: наука достигла небывалой доселе высоты, техника покоряет природу, перед которой человечество в прошлом всегда беспомощно отступало, а из неисчерпаемых ресурсов Земли она планомерно черпает всё, что необходимо для всеобщего блага, разум преодолевает пространство и время, передает речь с помощью эфирных волн и даже беспрерывный воздушный океан теперь наконец завоеван его изобретательным гением. Не для убежденных приверженцев этой веры, которые с нею и умрут, а для молодых людей, которые еще задают вопросы, хотим мы попытаться, по крайней мере, в одном месте приподнять завесу, чтобы обнаружить скрытый за нею опасный самообман.
Даже тот, кому ещё неизвестны страшные последствия, зреющие под лозунгом прогресса, должен задуматься по следующим причинам. Для древнего эллина идеалом была внутренняя и внешняя красота человека (калокагатия), которую он видел в образе олимпийцев; в Средние века — «спасение души», под чем понималось духовное стремление к Богу; для человека типа Гёте — совершенство поведения, мастерство при поворотах судьбы; и, сколько бы различными не были эти цели, достижение каждой из них было высшим счастьем для человека. А чем гордится деятель прогресса? Просто успехами, ростом могущества человечества, которые он бездумно путает с увеличением ценности, а мы сомневаемся, способен ли он испытывать счастье, а не одно только пустое удовлетворение от сознания своего могущества. Но власть слепа ко всем ценностям, слепа к правде и справедливости и там, где она их еще допускает, — совершенно слепа к красоте и жизни. В наших претензиях к ней мы опираемся на хорошо известные факты.
Высокое значение науки неоспоримо, техники тоже. Но каковы их плоды, по которым, согласно мудрому библейскому изречению, следует судить обо всех человеческих деяниях? Начнем с таких форм проявления жизни, выразительность которых никогда не оспаривалась, с растений и животных.
Древние народы грезили о потерянном Золотом веке или Рае, когда лев мирно возлежал рядом с ягненком, а змея жила вместе с человеком как пророческий дух-охранитель. И это совсем не мечты, как пытается уверить нас то лжеучение, которое видит в природе одну лишь беспредельную борьбу за существование.
Полярные исследователи рассказывают нам о бесстрашной доверчивости пингвинов, оленей, морских львов, тюленей, даже чаек при первой встрече с человеком. Первопроходцы тропиков неустанно, с удивлением, рисуют нам картины степей, куда почти не ступала нога человека и где мирно сосуществует дикие гуси, журавли, ибисы, фламинго, цапли, аисты, марабу, жирафы, зебры, гну и другие антилопы, газели. О подлинных симбиозах мы знаем, что они распространяются на всё животное царство, на всю Землю. Но там, где начинает господствовать человек прогресса, он сеет вокруг себя смерть и ужасы смерти. Что осталось, например, от животного мира Германии? Медведь и волк, рысь и дикая кошка, зубр, лось, орел и коршун, журавль и сокол, лебедь и филин остались лишь в сказках еще до того, как разразилась современная убийственная война, но она окончательно их добила. Под самым слабоумным из всех предлогов, будто бесчисленные виды животных вредны, их истребили всех, кроме зайцев, куропаток, серн, фазанов и диких свиней. Вепри, горные козлы, лисы, куницы, ласки, барсуки и выдры, животные, воспоминания о которых сохранились в самых древних легендах, почти, если не совсем, исчезли; речные чайки, морские ласточки, кормораны, нырки, цапли, зимородки, королевские коршуны, совы, безжалостно преследуются, уничтожаются тюленьи отмели Балтийского и Северного морей. Мы знаем более двухсот немецких городов и сел, в названии которых содержится корень «бобр», что доказывает распространенность этих прилежных грызунов в былые времена, а сегодня осталось лишь несколько колоний на Эльбе между Торгау и Виттенбергом, да и они уже исчезли бы, если бы их не поставили под защиту закона! А кто с затаенным страхом не следит за тем, что с каждым годом все быстрей исчезают наши любимые певцы, перелетные птицы! Ещё прошлое поколение даже в городах могло слышать летом в синеве щебетание ласточек, звуки, влекущие вдаль. Тогда в одном предместье Мюнхена насчитывалось 300 обитаемых гнезд, сегодня их четыре или пять. Даже в сельской местности стало непривычно тихо и не поют больше росистым утром «бесчисленные жаворонки» из восторженных стихов Эйхендорфа[1]. Можно считать счастливым случаем, если на отдалённый лесной дорожке снова услышишь с освещённой солнцем лужайки светлый, полный предчувствий зов перепелов, которые раньше тысячами водились в немецких краях и живут в народных песнях и песнях поэтов. Сорока, дятел, иволга, синица, горихвостка, мухоловка, соловей — все они исчезают и, похоже, непрерывно.
Большинство наших современников, с детства привыкших к дыму фабричных труб, уличному шуму и светлым, как день, ночам, не видит больше красоты ландшафта и думает, видя картофельное поле, что это уже природа, и находит, что его самые лучшие пожелания удовлетворены, если на редких деревьях вдоль шоссе свистят и чирикают скворцы и воробьи. Но если звуки и ароматы немецкого ландшафта, каким он был еще семьдесят лет назад, в словах и картинах тех дней долетят до их опустошенных душ, у них готовы дежурные ответы об экономическом развитии, требованиях пользы, непременных потребностях культурного процесса, предупреждая возможные упреки. Поэтому необходимо, чтобы мы несколько расширили наш кругозор.
Вопрос, откуда сухая полезность черпает право объявлять себя высшим принципом любого действия и оправдывать самые печальные опустошения, остался нерешенным. Мы не хотим также повторять общеизвестное: ни в одном случае человек не смог успешно изменить природу. Там, где исчезают певчие птицы, безмерно увеличивается число кровососущих насекомых и вредных гусениц, которые могут за несколько дней, догола объесть виноградники и леса; там, где человек отстреливает сарычей и истребляет черных гадюк, появляются мыши и портят, разрушая гнезда шмелей, предназначенный для оплодотворения этих насекомых клей; большие хищные птицы обеспечивают отбор среди охотничьей дичи, которая вырождается вследствие размножения больных особей там, где отсутствует ее естественные враги; и самые тяжелые ответные удары наносит раненая природа экзотических стран, в виде тех страшных эпидемий, которые преследуют по пятам «цивилизованных» европейцев. Так, например, восточно-азиатская чума возникла, главным образом, из-за распространения содержащих ее бациллы мехов тамошних грызунов типа сибирских сурков. Всё это мы оставили в стороне, чтобы немногими примерами осветить лишь один решающий пункт: польза, которой так кичатся, не имеет ничего общего с материальными естественными потребностями.
То, что сегодня в Германской империи называется строевым лесом, — недавнего происхождения; настоящий строевой лес, который у нас стал благочестивой сказкой, кончается на всём земном шаре. Во времена индейцев Северная Америка была самой богатой лесом изо всех материков, а теперь удовлетворяет свои потребности в древесине путем импорта; единственные ещё экспортирующие лес страны — Венгрия, Россия, Скандинавские страны и Канада скоро исчерпают свои излишки. Прогрессивным народам в целом нужно ежегодно 350 000 тонн древесины для изготовления бумаги, чтобы в среднем каждые две минуты появлялась одна книга и как минимум каждую секунду — одна газета, столь велико производство этих изделий в «цивилизованных» странах. Пусть нам докажут необходимость того, что человечество наводняется миллиардами плохих газет, пасквилей и ужасных романов; и если не смогут доказать, значит, истребление девственных лесов — преступление и ничего более.
Итальянцы ежегодно ловят и убивают самым жестоким образом миллионы перелётных птиц, падающих в изнеможении на берегах Италии, а тех, кого не могут съесть сами, экспортируют, набивая свои кошельки, в Англию и Францию. Цифры говорят сами за себя: одно транспортное судно доставило в 1909 году 27 000 живых перепелов, набитых в тесные клетки, в Англию, где бывших в жалком состоянии бедных птиц добивали на радость гурманам. Но полуострове Сорренто их ежегодно ловят живьем до 500 000. Средняя цифра их уничтожения в Египте достигает трех миллионов, не говоря о бесчисленных жаворонках, ортоланах, мухоловках, ласточках, соловьях![2] В жертву зажиточной праздной жизни и торгашеству, а не по причине голода, приносятся пернатые певцы. Ещё более жестокие опустошения производит мода, точнее, жажда прибыли кутюрье и торгашей, чьи скудоумные выдумки явно внушены самим сатаной. Вот сообщение журнала «Кри де Пари»[3]: «Парижские модистки обрабатывают ежегодно до 40 000 морских ласточек и чаек. Одна лондонская торговая фирма продала в прошлом году 32 000 колибри, 80 000 различных морских птиц и 800 000 пар крыльев птиц разных видов. Можно предположить, что ежегодно не менее 300 миллионов птиц приносятся в жертву дамским модам. Есть страны, где определённые виды птиц, облюбовавшие в них особые места, полностью исчезли. Чтобы маховые перья и пух сохраняли свой блеск, надо ощипывать только живых птиц, поэтому на бедных птиц охотятся не с ружьями, а с сетями. Бесчеловечный охотник выщипывает перья с тела пойманных птиц, и невинные жертвы моды вынуждены терпеть страшные муки, прежде чем в судорогах умрут».
Человечество, называющее себя цивилизованным, тупо допускает всё это, и в то время как волна неслыханных убийств накрывает Землю, дамы бездумно кичатся траурными трофеями. Не надо подчеркивать, что все перечисленные виды и многие другие, в том числе разноцветные райские птицы и могучие альбатросы близки к вымиранию. И та же судьба рано или поздно грозит всем видам животных, если человек их не разводит или не приручил. Миллиарды пушных зверей Северной Америки, бесчисленные голубые песцы, соболя и горностаи Сибири становятся жертвами моды.
В 1908 году в Копенгагене было основано акционерное общество для «китобойного промысла в широком стиле и по новому методу», то есть на плавучих фабриках, которые сразу же перерабатывают убитых животных. За два последующих года было забито 500 000 этих самых больших млекопитающих Земли, и недалек тот день, когда киты останутся только в истории и в музеях.
Тысячелетиями в прериях паслись миллионы американских бизонов, любимой дичи индейцев. Как только на эту землю вступили «цивилизованные» европейцы, началась ужасная и бессмысленная бойня, и сегодня с бизонами покончено. Такая же трагедия повторяется сегодня в Африке. «Чтобы снабдить т.н. культурное человечество биллиардными шарами, набалдашниками, гребешками, веерами и тому подобными необыкновенно нужными предметами, согласно новейшим подсчетам парижского исследователя Турнье, необходимо перерабатывать в год 800 000 кг слоновой кости. Это равнозначно истреблению 50 000 самых сильных животных Земли. Согласно последним сообщениям, в Конго администрация округа Ладо позволила одному английскому охотничьему обществу окружить и уничтожить стадо слонов в 8000 голов, включая самок и детенышей»[4]. Столь же безжалостно истребляются антилопы, носороги, дикие лошади, кенгуру, жирафы, страусы и гну в тропиках, белые медведи, овцебыки, песцы, моржи и тюлени в арктических зонах. Человечество охватила беспримерная оргия опустошения, «цивилизация» обретает черты необузданной жажды убийств, засыхает под ее ядовитым дыханием. Так выглядят плоды прогресса!
Они, как уже было сказано, известны. Доброжелательные и мягкосердечные люди за последние десять лет снова и снова возвышали упреждающий голос и пытались с помощью союзов защиты природы и родной земли регулировать зло, не зная глубинную причину и весь размах бедствия. Но, прежде чем сказать об этом, продолжим наш обвинительный акт.
Не нам решать, обладает ли жизнь собственной сутью в этом мире или нет, является ли Земля, как верили древние, живым существом, или она (по мнению людей нового времени) всего лишь бесчувственный ком «мертвой материи», твердо известно одно: отдельные местности, игра облаков, воды, растительный покров и деятельность животных любого ландшафта представляют собой одно впечатляющее целое, отдельные живые существа словно находятся в одном ковчеге, вплетены в великие процессы Вселенной. Непременными аккордами в звуковой буре нашей планеты являются возвышенная глушь пустыни, торжественность высоких гор, влекущая печаль пустошей, таинственные переплетения лесных чащ, прибой морских берегов. В них укладывались или сливались с ними в воображении первые творения человека. Бросим ли мы взгляд на обладающие глубоким, предостерегающим смыслом пирамиды, ряды сфинксов и увенчанные лотосами колонны Египта, на китайские колокольни с их внешним изяществом, на греческие храмы с их четким делением, на уютные нижненемецкие крестьянские дома или на шатры татар, свободных жителей степей — повсюду явно дышит душа ландшафта, на котором они возникли. Как древние народы охотно называли себя порождениями земли, так по своим формам и краскам порождением земли было всё, что они создавали: от жилищ до оружия и посуды — кинжалов, копий, стрел, топоров, мечей, цепочек, пряжек и колец, красивых по форме разукрашенных сосудов, чашек из тыквы и медных ковшей, тысяч плетеных и тканых изделий.
Ужаснее всего того, что мы до сих пор слышали, хотя это, может быть, не в такой же мере неисправимо, воздействие прогресса на картину населенных местностей. Разорвана взаимосвязь между человеческим творением и землей, уничтожено на столетия, если не навсегда, изначальная музыка ландшафта. Одни и те же рельсы, телеграфные провода, высоковольтные линии пересекают с грубой прямолинейностью леса и горы, будь то у нас или в Индии, Египте, Австралии, Америке; одинаковые, серые, четырехэтажные доходные дома-казармы однообразно выстраиваются в ряды, и в них образованный человек развертывает свою «благодатную» деятельность. У нас, как и везде, поля «взаимосвязаны», т.е. нарезаны на прямоугольные и квадратные участки, канавы засыпаны, увитые цветами изгороди снесены, заросшие камышом пруды высушены; глухие леса перестали быть смешанными, деревья стоят в ряд, как солдаты, без «вредного» подлеска. Из водных потоков, которые некогда извивались наподобие лабиринтов между склонами, поросшими буйной растительностью, сделали прямые как шнур каналы; стремнины и водопады, даже Ниагара, используется для производства электроэнергии. Леса фабричных труб выросли на их берегах и ядовитые сточные воды фабрик превращают чистую влагу земли в навозную жижу — короче, облик всех материков превращается в Чикаго с прожилками сельского хозяйства.
«О, Боже! — восклицал уже сто лет назад благородный Ахим фон Арним[5], — где старые деревья, под которыми мы ещё вчера гуляли, где древние знаки четких границ, что с ними случилось, что происходит? Они уже забыты народом, мы с болью натыкаемся на их корни. Склоны высоких гор были некогда сплошь покрыты лесом, а теперь на них не растет ни одного дерева. Мы должны позаботиться о том, чтобы не промотать Германию!» И Ленау[6] обобщил впечатления от ландшафта нашей родины в таких словах: мы схватили природу за горло так, что кровь брызжет у нее изо всех пор. Что сказали бы эти люди сегодня? Сегодня они, может быть, предпочли бы как Генрих фон Клейст[7], покинуть эту Землю, которую ее выродившийся сын, человек, так изуродовал. «Опустошения Тридцатилетней войны не так основательно оторвали город и село от наследия прошлого как злоупотребления современной жизни с ее безоглядным, односторонним преследованием практических целей»[8]. Что же касается лицемерного «чувства природы», которое проявляется в так называемом туризме, то он лишь добавит опустошения в результате «открытия» ещё не затронутых нашим миром берегов и горных долин. Обо всем этом говорилось уже не раз, хотя и бесполезно. Превосходный пример — написанная еще в 1880 году статья Рудорфа[9] «Об отношении современной жизни к природе» (ее снова напечатали в Журнале «Союза защиты родной земли» №1 за 1910 год), которую мы всем настоятельно рекомендуем прочесть.
Но этого мало: яростная жажда уничтожения оставила свои кровавые борозды и на самом человечестве. Совсем исчезли или близки к исчезновению первобытные народы — их либо истребляют и морят голодом, либо обрекают на медленную смерть такими дарами прогресса как водка, опиум и сифилис. Это происходит с индейцами, австралийскими аборигенами, с лучшими из полинезийских племен; самые храбрые негритянские народы сопротивляются, но становятся жертвами «цивилизации», а совсем недавно Европа равнодушно смотрела на то, как ее последний первобытный народ, албанцы, «сыновья орлов», которые возводят свой род к легендарным пеласгам, тысячами планомерно истребляются сербами.
Мы не ошибаемся, подозревая прогресс в пустой жажде власти, и мы видим, что его метод — безумие уничтожения жизни. Он проявляет его во всех формах, вырубает леса, истребляет виды животных и первобытные народы, покрывает лаком промышленности и уродует ландшафт и унижает то, что ещё осталось от живых существ, до уровня убойного скота, простого товара, предмета безудержной жажды наживы. На его службе стоит вся техника и основные отрасли науки.
Теперь посмотрим глубже. Человек тоже часть природы, многие думают даже, что он принадлежит ей целиком, но это, как мы увидим далее, заблуждение. Но в любом случае он тоже живет, и если что-то в нем вступает в конфликт с жизнью, то это его конфликт с самим собой. В нашей цепи доказательств будет отсутствовать важнейшее звено, если мы не назовем также примеры саморазрушения человека.
Перечень потерь, который можно было бы здесь составить, чтобы назвать хотя бы важнейшие, намного превосходит список исчезнувших животных, поэтому возьмём наугад пару главных фактов. Куда делись народные праздники и священные обряды, этот не иссякавший тысячелетиями кладезь мифов и поэзии: обход полей, чтобы посевы дали урожай, свадебное шествие в Троицын день, бег с факелами по пашням? Где пестрое богатство народных костюмов, в которых каждый народ выражал свою сущность, приспосабливая ее к образу ландшафта? Всё богатство подвесок, пестроту корсетов, расшитые жилеты, тяжелые металлические пояса, легкие сандалии и похожие на тоги накидки, складчатые тюрбаны, стекающие кимоно цивилизация состригла со всей Земли, оставив мужчинам серые костюмы от Сакко, а женщинам — последнюю парижскую моду! Где, наконец, народная песня, древняя и вечно новая сокровищница песен, которая мягко, словно серебряная пряжа, обнимала всю человеческую жизнь от рождения до смерти? Свадьба и похороны, месть, война и гибель, задор попоек и бродяжий дух, рыцарская отвага, детское чувство и радость материнства дышали и струились в неисчерпаемых песнях, то разгораясь в бурные дни, то впадая в дремотное забвение. Сочиняли стихи и пели во время танцев с полными бокалами, при расставаниях и новых встречах, в полумраке прядилен, перед битвой и у гроба павшего, развлекались шутливыми песнями, устраивали соревнования певцов, доходившие до драк, обволакивали светотенью поэзии горы, источники и кустарник, домашних животных, дичь и растения, бег облаков и струи дождя. И сегодня нам это почти уже не знакомо — превращать в праздник даже работу. Пели не только в праздничные дни, но и странствуя, поднимая якоря и гребя веслами, перенося тяжелые грузы и таща бечевой корабли, набивая обручи на бочки, в такт ударам кузнечного молота, разбрасывая семена, при косьбе и молотьбе, при трепании льна, при ткачестве и вязании. Прогресс сделал жизнь не только серой — он сделал ее немой. Ах, нет, — мы забыли, он оставил избитые мотивы уличных песенок, оперетты и слащавые мелодии кабаре, старинные музыкальные инструменты, такие как испанскую гитару, итальянскую мандолину, финские кантеле, гусли южных славян и русскую балалайку он заменил фортепиано и граммофоном[10]. Так мы все вместе пожинаем плоды прогресса! Словно всепожирающий пожар бушует он над Землей, и на выжженном им месте ничего уже больше не вырастет, пока еще есть люди! Уничтоженные виды животных и растений не появятся снова, сердечная теплота человечности остыла, засыпан внутренний источник, который питал расцвет песенного творчества и священные празднества, остался лишь угрюмо-холодный рабочий день с фальшивой мишурой шумных развлечений. Несомненно, мы живем в век гибели души.
И как в таких условиях ещё могут рождаться великие личности! Конечно, мы не принижаем ценность изобретательности мастеров техники и талантливой расчетливости хозяев крупных предприятий, но если нечто подобное поднять на одну ступень с живой творческой силой, станет ясным, что они никогда не смогут обогатить жизнь. Самая искусно сделанная машина, важна лишь служа какой-то цели, а не сама по себе, а самый большой профсоюз современности ничто на фоне тысячелетий, а песни Гомера[11], мудрые слова Гераклита и музыкальные произведения Бетховена[12] — сокровища жизни, которые никогда не устареют. Но сколь печально обстоит дело теперь с мыслителями и поэтами, которых у нас некогда по праву прославляли! Кто у нас остался после того как нас покинули ветераны духа и дела в разных областях: Буркхардт, Бёклин[13], Бахофен, Моммзен[14], Бисмарк[15], Келлер[16], после того, как Ницше, которого можно сравнить с последней вспышкой древнего огня, ушел от нас бесследно и без наследников. Пусто на Парнасе, пусто в политике и философии, не говоря о совершенно прогнившем искусстве. Если же мы спустимся на уровень повседневности, выражения «личность» и «культура» раскроются нам во всей своей ничтожности.
Люди в большинстве своём больше не живут, а только существуют, либо как рабы профессий, механически расходуя себя на службе крупным предприятиям, либо как рабы денег, бессознательно отдающиеся суммарному безумию акций и основания новых фирм, либо, наконец, как рабы угарных развлечений больших городов, хотя многие смутно ощущают распад и растущее недружелюбие. Еще никогда недовольство не было столь сильным и ядовитым. Группы и группировки безоглядно смыкаются во имя защиты своих особых интересов, в упорной борьбе за самосохранение жёстко сталкиваются друг с другом профессии, сословия, народы, расы, вероисповедания, а внутри каждого союза полно эгоизма и честолюбия отдельных людей. А поскольку человек всегда судит о мире по образу своего собственного состояния, он полагает что и в природе бушует борьба за власть. Воображая себя правым, отдаваясь «борьбе за существование», или представляя мир наподобие огромной машины, в которой поршни всегда только утрамбовывают, а шестерни стягивают, чтобы неизвестно зачем преобразовывать «энергию», человек хвастливо увенчивает свой взгляд т.н. монизмом, обесценивая многомиллиардное разнообразие жизни во всех созвездиях, превращая его в пьедестал для человеческого я. Если раньше прославляли любовь, отречение от мира и упоение общением с Богом, то теперь у могилы прошлого мира провозглашают веру маленьких людей, ту самую, которую Ницше пламенно осмеял, предчувствуя ее появление, его «последний человек» мигает и говорит: «Мы нашли счастье».
***
Мелкие заблуждения всех этих систем, сект и движений, конечно, проживут недолго. Природа не знает никакой «борьбы за существование», она заботится только о продлении жизни. Многие насекомые умирают сразу же после оплодотворения, столь мало значения придаёт природа сохранению жизни, для нее важно только, чтобы жизнь продолжала катиться волнами похожих форм. Если одно животное охотится за другим и убивает его, то им движет голод, а не охотничий азарт, не честолюбие и не жажда власти. Здесь разверзается бездна, мост через которую не в силах перебросить никакая логика эволюции. Никогда одни виды не истреблялись другими, так как любой избыток с одной стороны сразу же вызывал ущерб с другой, чем меньше дичи, тем меньше пищи для ее врагов, но изменения происходят через огромные промежутки времени по причинам планетарного масштаба и влекут за собой постоянное увеличение числа подвидов. Уничтожение сотен видов на протяжении нескольких человеческих поколений несравнимо с вымиранием ящеров или мамонтов.
***
Совершенно неразумен перенос многочисленных физических законов, таких как закон сохранения энергии, на вопросы жизни. В ретортах еще не создали ни одной живой клетки, если они и появляются, то не от взаимодействия «сил», а потому что химические вещества уже таят в себе жизнь. Жизнь это постоянное восстановление жизнеспособной формы, если мы уничтожаем ее, уничтожая вид, Земля на все времена становится бедней, несмотря на т.н. сохранение энергии.
***
Эти лжеучения, как уже было сказано, исчезнут, но не их следствия в реальном ходе событий, лишь мысленными тенями которого являются все ученые термины. Мнение тех, кто считает происходящее разрушение лишь побочным, преходящим явлением, за которым последует новая творческая деятельность глубоко ошибочно. Таким образом, мы приходим к пониманию смысла последовательности процессов, которую принято называть мировой историей.
Ошибаются те, кто сводит её к достижениям «чистого разума». Из этого вроде бы безобидного взгляда мы должны сделать вывод, что познание растёт само собой в среде ученых, и с каждым поколением знания и умения превышают уровень предыдущих. Из-за отсутствия у древних греков телеграфа и радио, бытует ошибочное мнение о более низком уровне их знаний в области физики. Но они строили храмы, вытесывали изображение на колоннах, вырезали геммы недостижимой для нас красоты — нам для этого требуются специальные инструменты. Не ставя опытов, опираясь лишь на восприятие повседневной действительности, они оставили нам здания мудрости, которая полтора тысячелетия полностью, а большей частью и сегодня определяет мышление западного человечества. Добродетель, которой можно научить, Сократа[17] в более худосочном виде возродилось в категорическом императиве Канта, платоновское учение об идеях — в эстетике Шопенгауэра[18], основы химической атомистики были заложены Демокритом[19]. С учетом всего этого вероятней, что они не развивались в физику, не потому что не могли, а потому что не хотели, а в их мистике сохранилось много истин, которые мы забыли.
Другой пример. Китайцам, древнему культурному народу и сегодня оставались бы чужды все изобретения нового времени, если бы мы их им не навязали. Но раскроем книгу одного из их великих философов, жившего две с половиной тысячи лет назад, Лао-Цзы[20], и мы найдем в ней такую глубину мудрости, по сравнению с которой даже Гёте покажется новичком. Если у них не было науки, с помощью которой производят пушки, взрывают скалы и делают искусственное масло, можно предположить что она их не интересовала. За стремлением к познанию всегда стоят цели человечества, и только по их направленности мы можем о них судить.
Чтобы прогрессивные открытия нового времени могли найти применение, должен был произойти великий переворот в образе мыслей — способ его осуществления называют капитализмом.
В том, что блестящие достижения физики и химии служат только капиталу, ни один мыслящий человек сегодня больше не сомневается, но не трудно выявить то же самое направление и в господствующих ныне учениях. Отличительной чертой новейший науки является то, что она заменяет все видовые свойства чисто количественными отношениями, воспроизводит в познании основной закон волевого действия, которое всё сверкающее богатство душевных ценностей: крови, красоты, достоинства, усердия, привлекательности, теплоты, материнского чувства приносит в жертву ложной ценности той возомнивший о себе силы, которая измеряется денежным богатством. Для этого придумано даже слово «маммонизм», но лишь немногие осознают, что этот Маммон — реальное существо, которое превратило человечество в свое орудие для уничтожения жизни на Земле. Об этом надо рассказать подробнее, чтобы сделать должные выводы.
Если прогресс, цивилизация, капитализм всего лишь разные стороны одной и той же ориентации воли, то давайте вспомним, что её носителями являются исключительно христианские народы. Только у них одно изобретение громоздится на другое, процветают точные, т.е. выражаемые в цифрах науки, а их беспощадное стремление к расширению ведет к порабощению нехристианских рас и разбазариванию природы. Таким образом, главные причины всемирно-исторического прогресса заключены в христианстве. Хотя оно всегда проповедовало любовь, если присмотреться к этой любви поближе, мы обнаружим, что этим убеждающим словом позолочено безусловное «ты должен» и относится оно только к человеку, противопоставляемому, как божество, всей природе. Словами человечность или гуманность христианство прикрывает то, что в действительности имеет в виду: все остальная жизнь не имеет ценности, если она не служит человеку. Его любовь не мешает ему со смертельной ненавистью преследовать языческий культ природы и сегодня не мешает искоренять с пренебрежением священные обычаи народов — реликтов человеческого детства. Буддизм, как известно, запрещает убивать животных, потому что у нас с ними одна суть, а итальянец, если упрекнуть его в том, что он замучил животное до смерти, ответит: «У него же нет души» или «Зверь же не христианин», так как для верующего христианина право на существование имеют только люди. Древняя вера, которая одно время сосуществовала с этим учением и все еще дает ростки в хижинах простых людей, потеряла своих знаменосцев. В противовес ей возбудило и превратило в омрачающую мир силу ту страшную манию величия, которая считает допустимыми самые кровавые преступления по отношению к жизни, даже проповедует их, потому что главное только польза для человека. Капитализм вместе с наукой, которая прокладывала ему путь, это в действительности осуществление христианства, церковь, как и капитализм, только «союз по интересам», а «монон» обезбоженной нравственности подразумевает одну и ту же единичность враждебного жизни «Я», которое от имени единственного божества Духа объявила войну бесчисленному множеству богов мира, а сегодня только соединилась с ослепшей Вселенской Идеей, которая некогда противостояла Вселенной и грозила ей жестом судьи:
Нет цветам от холода спасенья,
Дуют ветры из страны снегов.
Чтоб один вознесся надо всеми
Должен сгинуть этот мир богов.
Тот, кто хвастается тем, что обогащается, втаптывая цветы в пыль, как теперь становится ясным, сделал человека носителем расчетливой жажды присвоения, а боги, которых он отделил от древа жизни, это вечно блуждающие души чувственного мира, который он покинул. Враждебность к изображениям, которая снедала Средневековье изнутри, как самобичевание, должна была прорваться наружу, как только она достигла своей цели: разорвала взаимосвязь между человеком и Душой Земли. В своей кровавой борьбе против всего сотворенного вместе с ним человек кончает тем, что оставляет лишь сотворенное ранее им самим: вплетение в многообразие образов и неисчерпаемая полнота жизни приносятся в жертву вознесению безродной, оторванной от мира духовности. Человек отверг планету, которая родила его и питает, вместе с круговоротом всех созвездий, потому что он одержим вампирической силой, вносящей резкий диссонанс в «музыку сфер». Теперь становится ясным, что в гораздо более древнем процессе развития христианство знаменует собой лишь одну эпоху, которая началось задолго до него, скачкообразно завершилась и одновременно обрела привлекательную для Европы форму.
Сила, которая настраивает человека против мира, столь же древняя, как и мировая история. Именуемый историей процесс развития выделяемый из круговорота событий и не имеющий аналогов в судьбе других живых существ, начался именно в тот момент, когда человек утратил райское состояние и неожиданно с отчужденным взглядом оказался в трезвом аду, оторванный от бессознательной взаимосвязи с растениями и животными, водой и облаками, скалами, ветрами и звездами. Сказания почти всех народов мира позволяют нам предположить, что уже в доисторическую эпоху шла кровавая борьба между несущими новый порядок «солнечными героями» и хтоническими силами судьбы, которые в итоге вынуждены были погрузиться в лишенный света нижний мир.
Один иезуит, искусно и поучительно перевернув ход событий, объявил миф о подвигах греческого Геракла сделанной заранее кражей истории жизни христианского Спасителя! Но повсюду один и тот же смысл имеет любое новшество, с которого начинается история: над Душой возвышается Дух, надо сном — сознательное бодрствование, над жизнью с ее становлением и преходящим характером — действие, цель которого — постоянство. В начавшемся несколько тысячелетий назад процессе развития духа — христианство только последний, решающий толчок, вследствие которого развитие вышло из состояния еще бессильного познания — состояния «прикованного Прометея», которого освободил Геракл! — прониклось волей и в убийствах, которыми с тех пор непрерывно полнится история народов для каждого, кто еще не совсем слеп, откроется истина: внемирная сила вторглась в сферу жизни.
Открыть на это глаза — единственное, что мы можем. Мы должны, наконец, перестать смешивать то, что глубоко чуждо: силы жизни и души с силами разума и воли. Мы должны понять: то, что относится к сущности «рациональной» воли разрывает в клочки «покрывало Майи», а человечество, которое отдается такой воле, в слепой ярости опустошает собственную мать Землю, пока не обратит в ничто всю жизнь и в конечном счете самое себя.
Ни одно учение не вернёт нам того, что однажды потеряно. Повороту к лучшему могло бы помочь внутреннее изменение жизни, но вызвать его — не в человеческих силах. Мы уже говорили выше, что древние народы не проявляли интереса к открытию тайн природы посредством опытов, к порабощению её машинами и к победе над ней хитростью; теперь мы добавим — для них это была бы αςεβεια, гнусность. Леса и источники, скалы и гроты были для них полны священной жизни, с вершин высоких гор боги посылали ливни (поэтому, а не из-за отсутствия «чувства природы», на них не поднимались!), бурями и градами они угрожали или сулили победу в битвах. Когда греки строили мост через реку, они просили у речного бога прощения за своеволие человека и приносили ему в жертву напитки, у древних германцев преступление против дерева было смертным грехом. Отчужденный от планетарных потоков, современный человек видит в этом лишь детские суеверия, он забыл, что цветы, от которых исходили фантастические толкования, росли на древе внутренней жизни, забыл знания, более глубокие, чем вся его наука, забыл о созидающей мир силе всеобъемлющей любви. Только если она снова возродится в человечестве, могут зарубцеваться раны, который нанес его матери Дух.
Почти сто лет прошло с тех пор, как она словно из тайных источников в глубине многих сердец действительно возродилась в незабываемых мечтах тех молодых мудрецов и поэтов, которых из-за неверного понимания называют «романтиками». Надежды их обманули, буря утихла, их знания забыты, поток стал мелким, «пустыня растет». Но, как и они, мы готовы поверить в чудо, надеясь, что будущее поколение увидит осуществленным то, о рождении чего словами провидца говорил Эйхендорф, так описав их в своем произведении «Предчувствие и современность»: «Мне кажется, наше время можно сравнить с долгими, неясными сумерками. Свет и тени ожесточенно сражаются друг с другом чудесными массами, еще не разделившись, между ними с роковой тяжестью пролетают темные облака, и неизвестно, несут они смерть или благословение, а мир лежит внизу в долгом, угрюмом ожидании. Снова показываются кометы и чудесные небесные знаки, снова ночами бродят призраки, сказочные сирены снова всплывают, словно перед близкой бурей, на поверхность моря и поют, всё указывает предупреждающим, окровавленным пальцем на большую, неизбежную беду. Нашу молодежь не радуют больше беззаботные, легкие игры, она не испытывает радостного спокойствия, как наши отцы, и рано осознаёт серьёзность жизни. В борьбе мы родились, в борьбе живём и, побежденными или победителями погибнем. Из волшебного дыма нашего образования возникает призрак войны, в доспехах, с бледным лицом мертвеца и окровавленными волосами; его глаза привыкли к одиночеству, а теперь он уже видит, как в чудесных облаках дыма тихо строятся, готовясь к борьбе, боевые порядки. Погибнет тот, кто встретит это время неподготовленным и не вооруженным. И как многие, мягкие, предрасположенные к веселью и радостной поэзии, неверно представляющие себе мир, он скажет самому себе, как принц Гамлет: Горе тому, кто пришел в мир, чтобы его обустроить! Потому что мир опять трещит по всем швам, начинается неслыханная борьба между старым и новым, страсти, которые сейчас тайно ползают, сбросят свои личины и, пылая безумием, бросятся с зажженными факелами в хаос и словно разверзнется ад, правые и неправые, обе партии в слепой ярости будут меняться местами. В конце концов, ради праведных произойдут чудеса, новое и вечно старое солнце прорвется сквозь ужасы, гром будет греметь только в дальних горах, белый голубь полетит по синему небу и заплаканная Земля поднимется как освобожденная Красавица в новой славе».
1913
[1] Эйхендорф, Йозеф Карл Бенедикт фон, барон (1788–1857) — немецкий поэт-лирик, писатель и переводчик.
[2] Гюнтер. Защита природы, с.103 (примеч. автора).
[3] Цит. из книги Анкенбранда «Защита природы и природозащитные парки» (примеч. автора).
[4] «Дойче Тагесцайтунг» (примеч. автора).
[5] Арним Карл Йоахим (Ахим) Фридрих Людвиг фон (1781–1831) — немецкий писатель, драматург, представитель гейдельбергской школы романтизма.
[6] Ленау Николаус (Николаус Франц Нимбш Эдлер фон Штреленау) (1802–1850) — австрийский поэт-романтик «мировой скорби».
[7] Клейст Бернд Генрих Вильгельм фон (1777–1811) — немецкий поэт и драматург, представитель романтизма, покончил жизнь самоубийством.
[8] Из призыва «Союза защиты родной земли», зачитанного при его основании (примеч. автора).
[9] Рудорф Эрнст Фридрих Карл (1840–1916) — известный немецкий композитор, педагог и защитник природы.
[10] Тем, у кого еще есть чувство народной песни, мы от всего сердца рекомендуем наполненную теплым чувством книгу Бёккеля «Психология народной поэзии» (примеч. автора).
[11] Гомер (VIII до н.э.) — выдающийся древнегреческий поэт, автор эпических поэм.
[12] Бетховен Людвиг ван (1770–1827) — немецкий композитор, пианист и дирижёр, представитель Венской классической школы.
[13] Бёклин Арнольд (1827–1901) — швейцарский художник, скульптор и график. Темой его произведений были мистические сюжеты.
[14] Моммзен Теодор (1817–1903) — известный немецкий историк, филолог и юрист, лауреат Нобелевской премии по литературе.
[15] Бисмарк-Шёнхаузен Отто Эдуард Леопольд фон, герцог цу Лауенбург (1815–1898) — выдающийся политический деятель Германии, первый канцлер Германской империи.
[16] Келлер Готфрид (1819–1890) — швейцарский писатель-реалист, внес значительный вклад в развитие швейцарской литературы.
[17] Сократ (464–399 гг. до н.э.) — величайший древнегреческий философ, оказал значительное влияние на развитие античной философии.
[18] Шопенгауэр Артур (1788–1860) — немецкий философ, иррационалист, получил прозвище «философ пессимизма»
[19] Демокрит Абдерский (ок. 460 г. до н.э. – ок. 370 г. до н.э.) — древнегреческий философ, один из основателей атомистики.
[20] Лао-Цзы (VI–V в. до н.э.) — древнекитайский философ, один из основоположников даосизма.
