Он пришел в нашу школу неброско, звали его Аркаша, точнее Аркадий Иосифович. Среди городских учителей Аркаша слыл средней руки физиком и потому, когда на августовском педсовете директриса представила его одним из ведущих учителей по без машинному способу программирования, за партой физиков раздались смешки и прилетел вопрос:
– Не понял, а мы со своими дипломами на грядке выросли?
– Ну, ладно, ладно. Не заостряйте. Вы не на уроке – как-то странно парировала директор школы Маргарита Иосифовна. Однако учительская к новенькому отнеслась ровно, поживем увидим, решила учительская. Даже вечно гриппозно шмыгающий нос не стал помехой, вот разве какая-то несвойственная учителю нахрапистость раздражала учительскую. Мужчин в школе не мало, но и немного – завуч, литератор, математик, пара физиков, пара физруков, трудовик, завхоз да вот теперь, Аркаша, а потому худо-бедно в коллектив он влился.
Я быстро сошелся С Аркадием Иосифовичем, со стороны это могло показаться даже дружбой, но это было нечто иное, симбиоз. Каждый обретал в этом союзе нечто важное, ему недостающее качество. Это впервые осозналось осенью, когда в школу приехала ленинградская команда для проведения ОДИ – организационно-деятельностной игры. Школу в то время лихорадило от новаций, педколлектив бурлил, спорил, нам казалось, что мы строим здание новой школы о которой мы мечтали. И во время жаркой дискуссии, я понял, что мы с Аркашей нужны друг-другу. Я впитывал от него свободу речи в идейной схватках, отсутствие боязни перед чинами и авторитетами. Он, в нашей дружбе обретал защиту и бескорыстие в самых неожиданных ситуациях. Мы шутили и смеялись на окружающим миром и получали от этого великое удовольствие. Учительская по-доброму относилась к нашему союзу, за исключением преклонной исторички – Клары Иосифовны. «Клару Цеткин» в школе побаивались за таинственные связи в ГОРОНО и за то, что у Клары муж декан исторического факультета, а это уже не хухры-мухры. Всякий раз, когда грозная учительница из-ниоткуда возникала перед нашей парой, она смотрела на нас осуждающе холодным взглядом. Однажды, когда Клара обнаружила нас в учительской мирно сидящими за чаем, она почему то особо негативно оценила наши разговоры, Аркаша решил сгладить неловкость, переключил тему и спросил уважаемого учителя, что сегодня они проходят со старшими классами?
– Мы проходим, дорогие мои, историю этой страны в период Первой революции. Ленин, между прочим, сказал: чтобы объединиться, мы должны размежеваться.
– Почему этой страны?
Она не ответила, поджала губы и поспешно удалилась.
Перед зимними каникулами меня захватила мысль показать своему классу северную столицу, приобщить к мировым сокровищам культуры. Позвонил другу в Ленинград, и на мой вопрос – свободна ли у тебя на весенние каникулы спортивная база в Парголово, получил утвердительный ответ, – Приезжай обязательно, привози детей, база в вашем распоряжении. Эрмитаж, Русской музей, Невский, Лиговка, Охта – зазвучало на общем сборе с родителями сразу после Нового года. На следующий день состоялся разговор с директрисой. Она сопротивлялась целую неделю и говорила, что не возьмет на себя такой груз ответственности. Казалось, что идея поездки вот-вот рухнет, как неожиданно все изменилось. Директриса вызвала в свой кабинет, долго молчала, испытующе смотря на меня. В свою очередь, я обдумывал линию обороны, полагая, что вызван из-за вчерашнего привода моего юного друга в детскую комнату милиции. Однако, директриса тяжело вздохнула и выдала:
– Ладно, езжайте.
Не ожидая такого поворота, я начал мельчить – Не беспокойтесь Маргарита Иосифовна, все будет нормально.
– Но только под твою ответственность. Да и чтобы надежно было, в командировку с тобой поедет наш новый физик.
Разрешение получено, а выгоревшая командировка, стала полной неожиданностью. Класс начал собираться в дорогу – билеты, питание, проживание. Родители собрали детей основательно, провианта с поправкой на голодное время было заготовлено в достатке, от простой курочки на первый день, до плотных стержней копченной колбаски.
И вот весна, мы в вагоне, ощущение необычного путешествия. С Аркашей мы разместились в различных купе, поскольку взяли с собой свою молодую поросль. Я, с мальчишками в обычном четырехместном, Аркаша со своей Катькой в маленькой боковой двушке. Катька – маленькая рыжая бестия была моей любимицей. Она училась в нашей же школе в начальных классах, под приглядом отца. Когда Аркаша был занят, мы частенько после первой смены коротали «окна»: вместе кормились в школьной столовой, играли в пустом классе, читали книги. Мы сидим в столовке, пьем вкусный компот и разговариваем. На какую-нибудь шутку, Катька замирает, затем прыскает и булькает в граненом стакане радостными пузырьками.
В Москве между поездами целый день, мы разбились на группы и разбежались. К вечеру, уставший и довольный класс, собрался на Ленинградском вокзале, не хватало только физика и, я с тревогой всматривался в снующую толпу. Аркаша появляется перед самой посадкой, один, без Катьки. На вопрос что случилось, сбивчиво и очень взволнованно объясняет, что в Москве у него что-то случилось с родственниками и ему просто необходимо быть рядом с ними, а потому он поехать в Ленинград не может. Он с такой надеждой смотрит в глаза, что мне становится неловко и я его отпускаю.
Ленинград той весны запомнился нам ощущением голода. Голодные очереди, драки, номерки за право зайти в гастроном. Каждый день начинался для нас не с того, в какой музей сегодня пойти, а в каком месте накормить всю команду. Уже на второй день, мною были изъяты все домашние продукты, назначены дежурные и объявлена коммунарская жизнь. Дежурные отвечают за то, чтобы вечером был хлеб, проверяют продукты, промывают колбасы и смазывают их маслом, накрывают вечерний и утренний стол по совести.
Блокадное ощущение не покинуло нас и в Москве, во время обратного движения к дому. Я с любопытством наблюдал за этой мистерией, как два столичных города банально напугали голодом. И на фоне ощущения блокады мы видели эту разухабистую столичную нежить, торгующую белыми батонами на грязных парапетах метро.
До поезда оставалось несколько часов, и мы с моими мальчишками запланировали посмотреть Бородинскую панораму. Панорама была закрыта на учет, но не было бы счастья да несчастье помогло. Буквально в двух шагах от музея обнаружился осколок советского общепита – столовая с невероятным ассортиментом и не менее невероятно низкими ценами. После ленинградских кооперативных точек, простая московская столовая привела нас в восторг.
В один из дней, в Петергофе, голодные и усталые мы зашли в кооперативное кафе, нестерпимо хотелось есть. Я подошел к барной стойке и спросил миловидную женщину сколько стоит перекусить для взрослого с детьми. Ответ привел меня в уныние, после этого перекуса, мой бюджет даст непоправимую пробоину. Видя мое замешательство, барменша наклонилась ко мне и заговорщицки прошептала:
– Мужчина, возьмите вот это блюдо за пять рублей и стаканчик Фанты. Блюдо большое, вашим мальчишкам хватит. Берите, пока хозяин не видит – тут она мне подмигнула. Я благодарно кивнул и взял, что было предложено. На большой тарелке действительно была приличная котлета и много, очень много жаренной картошки. Я поставил тарелку между мальчишками. А сам принялся читать газету.
– Отец, а ты почему с нами не ешь? – спросил старший.
– Не хочется.
В Москве, в советской столовой мы не только наконец то наелись, но и набрали в дорогу массу вкусностей, в виде булочек. Это было прощание с советским общепитом.
Мы попрощались со столицей, все беды и тревоги позади, команда в сборе, в том числе и Аркаша со своей Катькой, рассадка завершена. Когда миновали Замкадье, пришло время подкрепиться. Еще не отойдя от коммунарской жизни, я заглядывал по купе, раздавал аппетитные булочки и остатки неприкосновенного запаса. Заглянул в свое купе, наткнулся на ждущих меня мальчишек и на вопрос младшего:
– Папа, а ты отнес дяде Аркадию и Кате булочки, они, же голодные?
Я шлепнул себя по лбу, извиняясь за свою забывчивость, сгреб со стола часть прикупленного в Москве, а также банку с облепиховым вареньем из домашних запасов и поспешил в крайнюю купе-двушку. Дверь была не заперта, я дернул ручку и моему взору открылась картина. Весь столик был завален какой-то едой, которую уже и не вспомнить. Посреди разносолов стояла литровая банка, доверху набитая сливочным маслом. Я замер, не зная что говорить, меня охватил холодный мерзкий озноб, будто я увидел нечто непотребное, чего нельзя видеть. Но почему так запомнилась эта литровая банка со сливочным маслом? Аркаша смотрел на меня молча. Справившись с чувствами, я тихо спросил – Катя, как же так? Девочка опустила голову.
С Аркашей мы не разговаривали до самого лета. В июне, когда все учителя готовили свои классы к новому учебному году, он подошел ко мне и сам завел разговор.
– Мы, уезжаем.
Я молчал. Аркаша не выдержал паузы и начал со с злостью рассказывать, как не любят его в этой стране, какое ужасное это государство что разрешает взять с собой всего один ящик на человека размером метр на метр. Он с вызовом смотрел на меня.
–От меня то ты чего хочешь, чтобы я тебе ящик сколотил или гвоздики отковал?
Аркаша замолк, с ужасом глядя на меня, будто я раскрыл какую-то страшную тайну. Наши дороги разошлись. Навсегда.
А осенью уехала директриса и учитель истории. Уезжали они тихо, почти незаметно. Встретившись в коридоре с Кларой, мы долго молча смотрели друг на друга. Она жгла меня взглядом, с какой-то рутинной ненавистью, я с любопытством смотрел на нее, не было ни страха, ни долга, ни вины. Было ощущение легкости, будто тяжкий груз спал с плеч.
Так, что, говорите, чтобы объединиться, надо размежеваться?
