Зачем я пришел сюда?
Я живу в Питере, пенсионер, зовут меня — Николай Александрович Дорохов.
Недавно я ехал в метро и, невольно, подслушал разговор двух молодых людей, стоявших, рядом со мной. Они обсуждали жизнь в Советском Союзе. При этом, на вид, им было лет по 16-17. Из их разговора, к слову незлобного, я узнал, что люди в те времена, после работы, должны были стоять по несколько часов в очереди в магазине, чтобы купить себе что-нибудь на ужин и,что в этих очередях были жуткие драки, что каждую субботу назначался субботник и все должны были отработать целый день, либо на работе, либо на уборках улиц.
Я узнал, что для того чтобы заниматься спортом в СССР, надо было жить в спортивном интернате, откуда не отпускали даже на выходные и, если, кто-то не показывал нужных результатов, его родителей могли исключить из партии, так как в спортинтернаты брали только детей коммунистов, то есть, как я понял, людей состоявших в КПСС. Я узнал, что поехать за границу могли только артисты на гастроли и спортсмены на соревнования и, что половина из них, обычно, оставались там и просили политического убежища. Я узнал, что в кинотеатрах перед фильмами обязательно показывали документальные фильмы о партийных съездах и опоздавших на эти «киножурналы» в зал уже не пускали. Я узнал,что в институты могли поступить только дети директоров заводов и председателей колхозов, остальных насильно загоняли в армию и в ПТУ. Меня все время подмывало спросить, откуда они приехали в Спб, может действительно, где-то в глубинах страны. такое происходило? Я просто считал неприличным вклиниваться в чужой разговор, но, слава богу, в разговоре зашла речь о их детстве, и там упоминались районы нашего города. Кстати, один из ребят, сказал: его мама говорит, что она жила в молодости очень хорошо и была счастлива, но он думает, что она лукавит. Добило меня утверждение одного из ребят, что современные границы Украины были утверждены на Переяславской Раде и Крым уже тогда входил в состав Украины.
Подчеркиваю, разговор был не злобным, не политизированным, не пафосным, просто два подростка убивали время между станциями метро. Справедливости ради, скажу, что говорил, в основном, один. Но второй ни разу не оспорил ни одного «постулата», при этом постоянно поддакивал, с видом подтверждающего истину.
Я очень жалею, что не вмешался в тот разговор. Я даже специально, в то же, приблизительно, время, ездил в метро, между теми же станциями, но,к сожалению, этих ребят я больше не увидел. Но чем больше проходит времени, тем больше мне хочется им сказать. Не спорить с ними, нет, просто рассказать то что я помню, то что я видел, то что я имею право утверждать. Мне кажется, что между этим разговором и происходящими сегодня в мире процессами есть какая-то связь, что я очень люблю свою страну и горжусь что я родился здесь, но я отчетливо вижу, что в мире есть очень много мест, где меня жалеют, пытаются обьяснить мне как я несчастен, что счастлив я буду только тогда, когда я начну ненавидеть Россию и россиян. Вот поэтому я здесь.
В далеких пятидесятых годах я и мама приехали в маленький городок во Львовской области, где строился большой горно-химический комбинат. Мне было три года. Мама работала по сменам: 2 дня с 8 утра, 2 дня с 16, 2 дня с 0, отсыпной, выходной, и по новой. Я ходил в садик, причем почти все мы ходили в садик самостоятельно. Воспитательница спрашивала наших родителей, можно ли нас отпускать одних домой и, после их одобрения мы и домой возвращались самостоятельно. Я сразу понял, что если поставить свое руководство — маму и воспитательницу в известность о своих намерениях и времени их реализации, больше никаких посягательств на мою свободу быть не могло. Мы и гулять ходили самостоятельно. Песочниц не было, но в нашем распоряжении был абсолютно безопасный город. Мы свободно уходили в другие кварталы, по многу раз пересекали перекрестки, по которым, правда, в сутки проезжало максимум две машины. Во дворах мы собирались компаниями по возрасту, по интересам, но никогда не делились на русских и украинцев, хотя отцы многих аборигенов только-только вернулись из сибири. Они свое отсидели и никто никогда не называл их бендеровцами. Более того, я лично знаю несколько человек, которые за свои трудовые успехи получали государственные награды СССР. Поэтому, когда я слышу, что западная Украина это сплошные бендеровцы, я с этим категорически не согласен. Уже будучи школьником, я любил ходить в соседние села на свадьбы полакомиться компотами и незабываемым печивом. Так называется домашнее печенье. В России я никогда ничего подобного не ел. И, когда в 90-х годах я попал в Будапешт и в Вену, в кондитерских я увидел такое же печенье. Моя мама специально ездила в село к коллеге по работе, чтобы научиться печь эти шедевры. Но самое главное на свадьбах были песни. Я к тому времени в совершенстве знал классический украинский язык, но самое главное я знал местное наречие, которое включало в себя много польских, венгерских, румынских, словакских слов. Естественно,что в незнакомом месте я всегда начинал разговор по украински и только если мне отвечали на русском я переходил на родной язык. При этом я чисто русский человек и, насколько я знаю, во мне нет ни капли украинской крови. Так вот, когда за столом начинали петь, для меня наступал праздник. У меня нет ни слуха ни голоса, но у меня эти песни до сих пор звучат в душе.Когда, здесь в Питере, я слышу украинские песни, у меня подымается настроение и я очень благодарен своему украинскому периоду жизни, за то что я могу понять в этих песнях не только каждое слово, но и любой нюанс. Мне кажется, что люди поющие такие песни не могут кого-нибудь ненавидеть.
В школе у нас было приблизительно половина русских классов и половина украинских. По количеству часов русских и украинских языка и литературы мы ничем не отличались. Только общие предметы, такие как физика, математика, химия преподавались соответственно на русском или украинском языке. Причем преподаватели были одни и те же. У нас пришла молодая учительница истории после тернопольского педагогического института. Она практически не знала русского языка, чего очень стеснялась. Она первое время преподавала нам историю на украинском языке и ни у кого из нас даже мысли не было этим возмущаться. Более того через некоторое время она стала в нашем классе классным руководителем и уже к концу учебного года она щебетала по русски как тургеневская барышня. Был противоположный случай, когда из России приехал русскоязычный преподаватель и первое время преподавал в украинских классах на русском языке. Причем если в русских классах были в основном поселковые, то в украинских большинство было из ближайших сел, где практически на русском никто не говорил. Но, тем не менее, тоже не было никаких проблем.
Когда я был в третьем классе в нашем поселке стали продавать первые телевизоры и холодильники по записи. Все было очень демократично, я мог прийти в магазин назвать свою фамилию и адрес, меня записывали в амбарную книгу. Надо сказать, что работа по сменам не самая лучшая работа и,хотя, мама была инженером, физически не работала, все равно выматывалась здорово. Сколько себя помню, я старался взять на себя походы по магазинам, по ЖЭКам. Деньги у нас лежали в буфете на кухне. Я не знаю, все ли деньги мама клала в буфет, но иногда там лежали крупные суммы, могло быть даже сто с лишним рублей. Я брал купюру из буфета покупал продукты и приносил домой. Сдачу клал обратно в буфет. Конечно мы с друзьями злоупотребляли этой демократией, но только в пределах оставшейся мелочи. Котлета с пюре и куском хлеба в школьной столовой стоила 8 копеек, но можно было и не платить, достаточно было заявить что денег нет и тогда кормили бесплатно. Причем не требовалось никаких заявлений от родителей. Если сын одного из руководителей комбината говорил что у него нет денег, никто в него не тыкал пальцем, не смотрел на него укоризненно, просто давали тарелку. Правда если деньги в кармане были, их надо было заплатить, иначе это был моветон, поэтому деньги которые давали родители нужно было либо истратить до похода в столовую, либо забыть их дома, либо даже спрятать в укромном месте. 4 копейки стоила обалденная (прошу прощения за слэнг) газировка с сиропом, или пончик с повидлом, но за пончиком надо было идти к проходной комбината километра два. 10 копеек стоил билет в кино на дневной сеанс, причем для всех, независимо от возраста. На вечерние сеансы 2 первых ряда продавались по 20 копеек, 2 ряда в середине по 45 копеек, остальные места по 35 копеек. Но, на вечерние сеансы нас стали пускать только классе в 9-м.
Но в кино тоже можно было попасть бесплатно. Было две биллетерши из соседнего села. Они работали по очереди. Одна была добрая, ласковая, называла нас гарными хлопчиками, гладила нас по головке, но без билета попасть в зал было не реально. Когда мы видели что работает она, мы просто разворачивались и шли восвояси. Вторая была строгая, на все наши уговоры отвечала: «без билета не можно». Когда начинался сеанс, она выходила в фойе и, если нас было не очень много, оставляла дверь приоткрытой, а сама проходила вперед к окну, из которого, кстати, открывался вид на ее село. Мы за это время просачивались в зал, после чего она возвращалась, что-то бурчала себе под нос, закрывала двери. Если кто-нибудь из зрителей закладывал нас, она отвечала: «не сеанс же из-за них прерывать». Она после начала последнего сеанса, закрывала все входные двери в кинозал, одну из выходных открывала, там были простые крючки и уходила домой. Дверь за собой тщательно прикрывала. Выходных дверей было штук шесть, поэтому сразу мы это не просекли, но зато потом без проблем попадали на последний сеанс. Делать это приходилось бесшумно, так как на последнем сеансе мог быть кто угодно: и директор школы и начальник милиции. Потом построили большой ДК с киноконцертным залом, со спортивным залом, открылась куча спортивных секций, кружков. Построили шикарный, по тем временам, бассейн и даже наши питерские ребята пловцы приезжали туда на сборы Два раза в неделю были танцы, под настоящий джазовый оркестр с контрабасом и саксофоном. Сам Бизонь приезжал из Польши во Львов, один из наших музыкантов встречался с ним и получил в подарок оркестровку «В узком горле океанического кита». И каждые танцы начинались с этой вещи. Комбинат был союзного значения и довольно богатый, поэтому к нам на гастроли приезжали артисты первой величины. Однажды приехал малоизвестный ансамбль «Лявоны» из Минска. Нас всех, кто был на концерте потряс молодой парень, который лихо играл на двенадцатиструнной гитаре и в стиле рок исполнял белорусские народные песни. Фамилии его даже не было в афише. А фамилия его была Мулявин. Помню и молдавскую группу «Норок», Иона Суручану, великолепных Елену и Владимира Пресняковых, которые стояли у истоков этой группы, а, следовательно у истоков поп-рока в СССР. Концерты должны были длиться с 19 часов до 22-х.В 19, правда, концерт никогда не начинался, с учетом гостеприимного профкома богатого комбината. Но зато редко какой концерт заканчивался вовремя. Сопровождающее группу лицо, посланное блюсти моральные и идеологические устои, наивно считая,что вряд-ли группа будет особо разлагаться для рогулей из глубинки, оставалось во Львове в гостинице. Ну, а ребята в провинции отрывались по полной. Какие вещи они делали! Там и Битлз и Роллинг Стоунз просто отдыхали. Если бы в то время существовала видеозапись и это бы записали, группу разогнали бы на следующий день. Но, к сожалению, нашелся какой-то писатель доносов, видимо до гениальности талантливый, раз смог описать то, что описать не возможно. Группу разогнали только через два года. Это было преступление против всего СССР. «Норок» так и не смог восстановиться.
Любимым отдыхом у нас был поход с ночевкой на озеро. У нас была старая, полностью вылинявшая, военная палатка, пара удочек, несколько донок, огромный котелок на треноге. Мы уходили на озеро, ставили палатку, ловили рыбу, много купались, благо на западной Украине в апреле уже можно было, а в октябре еще можно было, довольно комфортно, купаться. За час втроем можно было наловить ведро раков. Вокруг было полно грибов. Летом мы жили таким образом неделями, а то и месяцами. С собой надо было брать только соль, спички, картошку, чайную заварку и сахар.
После окончания школы все поехали поступать в ВУЗы. В основном, во Львов, Киев, но некоторые уехали подальше. Я поехал поступать в Питер. Блата у меня, естественно, никакого не было, как его не было у абсолютного большинства абитуриентов. Коррупционная составляющая при приеме в ВУЗ тогда уже была. На водосточных трубах около ВУЗов висели обьявления о репетиторстве. Например, приблизительно, такие: «Член приемной комиссии подготовит к гарантированному поступлению в ВУЗ по всем предметам». Я даже слышал сумму - 200 рублей. Это месячная зарплата рабочего средней квалификации или ведущего инженера. Среди абитуриентов в общаге это все активно обсуждалось, но большинством, как вариант, не рассматривалось по этическим, моральным и материальным соображениям. Я, например, не представляю как бы я сказал маме, что мне нужно 200 рублей для ГАРАНТИРОВАННОГО поступления в ВУЗ. В лучшем случае она бы не поняла, в худшем приняла бы это за неудачную шутку. Я знал одного парня который воспользовался таким вариантом и поступил. Его отчислили по результатам 1-го кура. У мужской части абитуриентов был один очень большой стимул поступить в ВУЗ. Это был единственный способ не пойти служить в армию. Слова «откосить» тогда в лексиконе не было, это слово появилось потом, когда появилось множество вариантов это осуществить. Да были схемы, по которым можно было пропустить призыв и, даже, два, то есть получить возможность поступать в ВУЗ еще раз. Многим помогал возраст, школу мы заканчивали в 17 лет. Если ты родился летом, ты автоматом получал возможность второй попытки поступления. Я не поступил два раза. В школе я любил литературу, историю, а поступал в «Военмех», где была голимая математика и физика.
Загремел в армию, служил в Северной Группе Войск, это на территории Польши, в гор. Легница. Конечно же в армию идти не хотелось, но пришлось и это даже не обсуждалось. Я прошел учебку связи, служил на узле связи «Бисер» по принципу «через день на ремень». За 48 часов службы мы реально обеспечивали связь СГВ 6+12+6, то есть 24 часа. Если я сейчас начну описывать службу, это займет очень много времени и места, возможно я это сделаю отдельно. Чем больше проходит времени после дембеля, тем я отчетливее понимаю, что больше всего в жизни мне дала армия. Когда я уже был старослужащим, к нам в часть пришел после университета 26-летний «молодой», по специальности учитель математики. Мы с ним взяли двухтомник Бергмана и, к концу службы, я считал математику самым легким предметом на Земле. И благодаря Вите Панову, в моей жизни солдату. а в его жизни учителю математики из Новосокольников Псковской области, в «Военмех» я поступил без проблем.
Это были счастливые годы, В начале второго курса я женился, а в конце у нас появилась дочь. Тем не менее мы с женой могли себе позволить один раз в неделю посещать театр, в основном БДТ, но так как БДТ репертуарно не поспевал за нашими возможностями, то и другие, практически все, театры Ленинграда. Кроме этого было много эстрадных концертов, не передаваемый джаз-рок «Арсенал» Козлова в ДК Горького, или потрясающе молодые и талантливые Ирина Понаровская и Альберт Асадулин (возможно я неправильно написал фамилию, искренне извиняюсь) в «Юноне и Авось» в ДК Ленсовета, фееричный Ленинградский мюзикхолл. Я ездил в «Сайгон» - кафе на углу Невского и Владимирского и доставал какие-то клочки бумаги с резиновыми чернильными штампами, по которым можно было попасть на какие-то полулегальные рок-концерты, которые (по выражению сегодняшней молодежи) напрочь сносили крышу. Подработку можно было найти всегда. Поэтому мы могли себе позволить съездить «ночной лошадью» в Ригу и без проблем послушать там орган Домского собора, или в Таллинн и целый день находиться в красивом, ухоженном средневековье, или в Москву, где многие из нас с удивлением узнавали, что там тоже есть на что посмотреть. Наш Питерский снобизм, заставляющий смотреть на Москву, как на «лубок», конечно же был не от большого ума. А поездки с палаткой на Карельский перешеек, или даже в саму Карелию. Эту красоту и то перманентное состояние счастья описать не возможно, а увидев и почувствовав, не возможно забыть.
Закругляюсь. Я мог бы много рассказать о 80-х, о 90-х, о 00-х годах и, если бы не рамки автобиографии, я мог бы рассказать, что считаю США самой несчастной страной в мире могу доказать это, могу рассказать субьективно, но думаю, что близко к истине, как в США появился президент Абама и что первый шаг, весьма скандального, под присмотром ЦРУ, пути слова знаменитой речи М.Л.Кинга: «У меня есть мечта...». Я бы мог рассказать, художественно, но с большой долей вероятности, нисколько не умоляя заслуг Николы Принцыпа, кто, на самом деле застрелил австрийского экс-герцога в 1914 г. и на каком языке разговаривали двое в гражданской одежде в группе напавших на немецкую радиостанцию в 1939 г., как в 20-м веке была организована величайшая, не имеющая аналогов в истории, афера по перераспределению собственности в России, я мог бы рассказать свою версию $прихода Путина к власти. Сразу оговорюсь, что Путин для меня не президент и,даже, не человек. Он для меня Мессия, посланный Богом, России. Молиться на него не надо, на него будут молиться наши потомки, а вот помочь ему словом, делом, пониманием его миссии, мы обязаны, если мы считаем себя гражданами России и,если в наших душах есть понимание что получить 30 сребреников от Госдепа, это не самое большое счастье в жизни.
Может быть те ребята или другая молодежь прочитает эту мою, далеко неполную, автобиографию и поймут, что я не считаю свою прожитую жизнь унылой, прошедшей в драках за колбасой с чувством безъисходности. И если бы меня на смертном одре спросили бы, хотел бы я снова родится в СССР, учиться на Западной Украине, служить в Советской Армии, жить в Ленинграде, я бы ответил: «Только этого я бы и хотел».
С уважением Дорохов Н.А.
