Залежалась заметка, как-то всё повода не случалось публиковать. Но вот и повод – московский памятник Егору Гайдару. У меня тоже из памяти не выходит один случай…
Не то в девяносто третьем, не то годом позже, осенью, тогдашний московский начальник Гайдар приезжал в Воронеж проведать, как в провинции справляются с реформаторскими директивами, поучить местных «вперёд идущих» мыслить по-новому. К назначенному часу здание облсовета до отказа наполнилось дорогими костюмами, сюда же к крылечку подтянулись с камерами телевизионщики, а вдоль дорожки, по обе стороны, самочинно выстроился потрепанный жизнью простой люд. Старичьё при этом не только пришло незваным, так ещё и натащило с собой самодельных плакатов с надписями «Не лишайте нас хлеба!». «Не ешьте заживо!», «Хватит ломать, начинайте строить!», и прочее в таком же роде.
Кортеж опаздывал. Встречающие воронежские начальники и охранная милиция уже истомились держать выправку, расслабились, стали покуривать, а то и благодушно вступать в разговоры с демонстрантами, красно-коричневыми от только что завершенного огородного сезона. Охранники попытались выдавить упёртых стариков с площадки, но те знали дарованные права и на уговоры не поддавались. «Да пускай их стоят, пусть Егор Тимурович увидит, что у нас демократия», - молвил один из встречающих руководителей, и на том охранники отвязались.
Наконец блеснули, подкатили чёрные лакированные машины, под хлопанье дверец высыпало на землю с десяток ражих молодчиков в одинаковых кожанах. Только заняли они позиции по обе стороны людского коридора, как возникло, вспучилось большое, круглое, блестящее как намасленный блин с глазами, узнаваемое лицо гостя в сопровождении толстых же, но калибром помельче, местных лиц. Встречающие потянулись заулыбавшимися физиономиями в сторону гостя, как подсолнухи тянутся к солнцу, а демонстранты, хоть и тоже стали поначалу по стойке «смирно», но спустя мгновение набрались дерзости развернуть и вскинуть вверх свои бумажные заготовки. Гайдар, ни на кого не взглядывая, тяжко колыхая щеками и навесным пузом, прошествовал и скрылся за парадной дверью. Вслед за ним потянулась и вся челядь. И тут случилось то, из-за чего и запомнился мне на двадцать лет, а может быть, и навсегда, тот приезд Гайдара, что навеки связалось у меня с его именем и его реформами. Один из замыкавших процессию приезжих охранников вдруг подскочил к стоявшему в стороне старику и, не говоря ни слова, смачно харкнул ему в лицо. За что и почему – об этом молодчик никому не заявлял, а спросить его не успели. Возможно, не понравилась физиономия, может, вспомнил наставления шефа, что «старое поколение – балласт и вымирание пенсионеров пойдет на благо обществу», может, в глазах старика прочёл что неположенное – как знать. Плюнул да и всё, никого не спросясь, озорства ради, раз уж подставились, и тут же вслед за хозяином улизнул в двери.
Сам-то оплеванный не сразу даже и понял. «Чего он? Это за что же?» - спрашивал старина в разные стороны. Сотоварищи его, сообразив, было загалдели, но милиция дала строгий знак расходиться, и они, скомкав строй, поплелись по улице, сворачивая на ходу наглядную агитацию и озираясь. И только оплеванный старик всё не мог опомниться и громко вопрошал улицу: «Это как же он? В лицо! Вот какую власть взяли!»
Да никто ему не ответил.
За прошедшие двадцать лет мы как-то разуверились в протестах, да и вообще в контактах с властью, наезжающее начальство не встречаем – ни с цветами, ни с плакатами, на «встречи» не ходим. Оно и спокойнее – держаться подальше. Народ разделился по этажам. Верхний этаж фланирует на мерседесах, живёт за высоченными заборами укрепленных посёлков, отдыхает в эмпиреях, где-то там, где нам никогда не бывать. Нижний этаж крутится по городу в ржавых дребезжащих автобусах, прикупленных по случаю на мировых свалках, в поисках пропавшей дешевизны толкается на барахолках, жуёт что-то в грязноватых «стекляшках». Эти два этажа, как две параллели в эвклидовой геометрии, не пересекаются, а потому не видят и не знают друг друга.
К этому привыкли. Живёшь на своём этаже, в антимиры не лезешь, общаешься с равными. Все богатые, сильные, наглые, жадные остались по другую сторону невидимых границ жизни, с этой стороны их не ждешь. Вдруг где-нибудь переходишь улицу, и слышишь крик, мат, поднимаешь голову и видишь - нет, не лицо, даже не звериную морду - видишь высунувшееся из машины гадкий мезозойский оскал, извергающий в пространство жестокий словесный понос. Мезозой показывает клыки, будто собираются откусить тебе голову. И хорошо, если ему и его телохранителям будет лень выбираться из авто, чтобы сломать тебе скулы и ребра, и они дадут тебе шанс утащить свои ноги из-под колёс. Знай: ты встретился с представителем другого мира, мира хозяев, ненароком оказался на его пути. Благодари Бога, что удалось с ним легко разминуться.
Но вот пришел ты по каким-то житейским делам в контору, ну, например, узнать условия долевого строительства. Босса, придумавшего и управляющего всей схемой, конечно, не увидишь. Где они вообще обитают, на каком Олимпе – неведомо. Но и третьестепенный клерк смотрит на тебя как паук на муху. В паутине всякого рода схем-обманок, плутовства, разбоя - весь город, вся страна, и, придя, ты уже попался, ты уже обрёл карму жертвы.
Ты замечаешь, что всякого рода менеджеры, те, что работают с обычными посетителями, как и публичные политики, депутаты, при разговоре балаболят, то есть употребляют слов много больше, чем нужно для осмысленной речи, но сама их речь между тем остаётся бессмысленной, непонятной, и только отдалённо напоминает русскую, так как по сути она тарабарщина, её предназначение не прояснять, а затемнять и искажать смысл. Оплывшие щёки, шеи, раздавшиеся плечи, грузно накаченные животы говорят, что их хозяева не испытывали никогда нужды, не знали никакой дельной работы или умственного напряжения. Кто они? Откуда взялись? Они способны раздавить тебя как слизняка. Что они пощадят?
Ты чувствуешь, что оказались не нужными, бесполезными и смешными все привычки людского общения. Во всей твоей прошлой жизни, да даже отчасти и в новой, ты говорил другим людям понятные, обладающие смыслом слова, и тебе отвечали словами, и эти слова производили действие, посредством их можно было или убедить, или отклонить, или согласиться. Ты помнишь людские отношения разного смысла - просьбу, приказ, благодарность, но то, что слышишь вокруг - вне этих слов и вне этих отношений. Показывают по ящику, как сидит в высокой должности, одесную первых лиц, смазливый плюгавенький малолетка. Откуда взялся, кто его выбирал, за какие заслуги, по каким качествам - вертеть государственными делами? Ничего не известно. Развязность и наглость, с какою инфант рассуждает о судьбах – страны, людей, твоей в том числе, омерзительнее втройне, и этот бесёнок, наслаждаясь властью, развязывает твой мешок и лезет в твои карманы - не обыскивая, а как в свои! Ничто твое - уже не твое, и сам ты – мешающий пережиток. Ни этому маленькому злому хорьку, ни другим пацанам наверху нельзя ничего объяснить словами, ни отказать, ни умолить, ни воспротивиться! Главное, всё, что происходит, воспринимается теперь уже не как насилие или грабеж, а вроде как неизбежное явление непогоды. Всё потому что упущено время, братцы! Спохватываться надо было тогда, когда хорьки ещё выступали по митингам, врали вам в очи. Не разглядели вы их! Как же это могло стать?
Чтобы смело стоять, а тем более сопротивляться, человеку надо быть к этому готовым, понимать свою цель, заблаговременно избрать средства. Здесь же были нарушены все условия: никогда не знавшие раньше блатной среды, люди не ждали такого предательства и вероломства, а главное - совершенно не понимали необходимости сопротивления, представляя, что враги их – это только партийные задницы. Сколько надо было воспитываться, пока поняли, что «борцы с привилегиями» - это те же задницы, только пересевшие в новом порядке и отбросившие всякую партийную ерунду, вроде заботы о народе. То, о чём они раньше только думали, с 1993 года стали говорить вслух: «Всё отдай, сдайся – или умри!» А ведь ты тоже хотел считать себя демократом, участником политических и экономических перемен, ты, как и они, шумел за народ, против грабителя-государства. На митингах ты заходился в общем оре. А тут неожиданно сзади и сбоку нападает какая-то поворотливая нечисть, всё делит, всё хапает, ножичком отгоняет сунувшихся к корыту чужих, а те, которым ты верил, кристальной души демократы, помалкивают, а то и с хищниками в одной стае - и все разделения смешиваются, и прежняя «картина маслом» разбита вдребезги. Иной не скоро разберется, что «свободолюбцы», «прорабы», «романтики» - с нечистью заодно.
После дурмана митинговщины, мухлёжа приватизации, грабежа финансовых чисток, человек боится кому бы то верить. Ему втолковано и доказано, что и взгляды его, и жизненное поведение, и отношения с людьми - всё было неверно, потому и привело его к разгрому. Окончательно сокрушить и окончательно разобщить - стало задачей ящика и газет. Масса должна усвоить, что всякая попытка как-нибудь объединиться, кроме как вокруг власти, обречена на провал.
Да мы же и мирные люди (а часто и старые, и больные), всю жизнь обходившиеся словами, без кулаков, не готовые к ним теперь, как и раньше. А «романтики» и «прорабы» ещё при советской власти приобрели уголовный опыт спекуляций и краж, в мире криминала стали своими, многие – «в законе». Оказавшись на воле, оседлав политику, быстро снюхались с товарищами по воровству, составили с ними единый блок. Воровские и бандитские статьи не только не угнетают политиков и бизнесменов, они гордятся ими, говорят, что пострадали «за правду», за предприимчивость, за борьбу с тоталитарщиной.
Одно время стало казаться, что инфернальные персонажи, превратившие страну в «дикое поле», оставив свои криминальные личины, социализировались, вросли в институты и фонды, признали правила цивилизованной жизни и даже радеют понемногу об общественном благе. Но натуру не исправишь. То один, то другой возникает на горизонте, унося в зарубежную даль добычу с отчих полей. Запойно тянут кровь лондонские сидельцы-вампиры, тщатся друг перед другом награбленным, устраивают позорные на весь свет балы Сатаны. Слетаются на сходки единомышленников. Ставят памятники. Но у людей своя память.
Егор Борисов, президент Республики Саха (Якутия):
«Приехал Егор Гайдар. Полетели мы на север, на берегу Ледовитого океана остановились в поселке Тикси. Посмотрел он в сторону моря... Посмотрел в сторону тундры… Говорит: зачем тут жить? Ликвидируйте поселок.
Мы думаем: как же так? Там поселки золотодобычи. Могли их сохранить, но постановление правительства было – выселить».
