«Рок — это протест». Более сомнительной аттестации отечественной рок-музыки слышать ещё не приходилось. Да, глупо отрицать, что русский рок стал популярен на волне роковых для нашего общества изменений, вызревавших в нашей социальной жизни с середины 80х. Но уже тогда происходила чудовищная подмена понятий. Хрестоматийный пример — песня группы «Кино» «Перемен!», которая благодаря патетичному эпилогу фильма Сергея Соловьева «Асса», плохо вяжущемуся с тональностью основной
событийной канвы ленты, стала восприниматься как призыв к низвержению основ. Между
тем Виктор Цой, как человек восточный, интровертный и созерцательный, писал, прежде
всего, о переменах внутренних — своего рода дао, необходимом для достижения внутренней гармонии.
Даже те, кто сочинял в 80-е бунтарские гимны, после развала СССР как-то резко остепенились и стушевались. Яркий пример — Михаил Борзыкин, выдвинувший дерзкий лозунг «Мой папа — фашист» и записавший под брендом своей группы «Телевизор» несколько крайне пессимистических альбомов в смутные 90-е.
А начавшаяся в 1994 году чеченская кампания ввергла наших рокеров в какой-то ступор.
В первые её годы лишь Юрий Шевчук, Гарик Сукачёв да Александр Ф. Скляр эпизодически
откликались на неё песнями, а более массовый характер это явление приобрело лишь на рубеже веков, когда проблема была уже близка к своему решению.
Своеобразная мода на «песни протеста» возникла в 2011–2012-х годах на фоне «болотных»
и «белоленточных» настроений. Осатаневшие от сидения в скучных офисах серые клерки
ринулись на митинги, чтобы почувствовать себя приобщёнными к «революционному»
движению. Но это был уже настоящий фарс — как и поводы для злободневных песен, вроде возмущения по поводу призрачной перспективы вырубки Химкинского леса ради строительства автотрассы или «защиты» страдавших творческим бессилием акционисток из группы Pussy Riot, устроивших шабаш в храме Христа Спасителя.
Конъюнктурщики от музыки снимали пенки, а при первых же грандиозных переменах в стране сбежали за границу и уже оттуда брызжут слюной. Насколько же внушительнее
их оставшиеся на Родине коллеги-традиционалисты из славянофильских групп «Алиса»,
«Калинов мост» и «25/17», которые, ничуть не изменив своим убеждениям, вдруг начали писать очень неудобные песни, которые ещё предстоит как следует осмыслить.
Константин Кинчев как дудка русской истории
Ранние песни Константина Кинчева (вошедшие в 1996 году в альбом «Алисы» Jazz) подёрнуты импрессионистической дымкой и предельно далеки от социальности. Проблески бунтарства можно при желании усмотреть в первом альбоме группы «Алиса» «Энергия» (1985), но здесь позиция её лидера надёжно закамуфлирована общим ёрническим настроем записи и отсылками к Шарлю Бодлеру, Николаю Островскому
и Михаилу Булгакову.
Во второй половине 80-х Кинчев, судя по всему, ещё лелеял надежды на позитивные изменения в рамках советского режима. Вместе со своим коллегой из питерской группы
«Объект насмешек» Александром «Рикошетом» Аксёновым он даже хотел создать политизированное движение «Красный клин» — альтернативу стремительно выдыхавшемуся комсомолу. Название очевидным образом отсылало к знаменитому агитплакату авангардиста Эля Лисицкого «Клином красным бей белых» (1920). И этот артефакт, и такие песни «Алисы», как «Время менять имена», можно
было трактовать и в символистском ключе — как знаки устремлённости к иным мирам.
Всё в одночасье изменилось осенью 1987 года, когда в газете «Смена» вышла одиозная статья Виктора Кокосова «“Алиса” с косой чёлкой». Выполняя соцзаказ, журналист в вульгарно-социологическом ключе описал концерт «Алисы» в питерском ДС «Юбилейный», приписав Константину Кинчеву фразу «Хайль Гитлер, на том берегу». И хотя факт произнесения этих слов был потом официально опровергнут экспертизой, за Константином Кинчевым потянулся шлейф неудобного властям «фашиста».
Об этом он с некоторой гордостью спел в знаменитом манифесте «Всё это рок-н-ролл»: «Им опять за обедом стал костью в горле очередной рок-н-ролл». Поклонники понимающе кивали и переиначивали строчку как «Костей в горле».
В августе 1991 года Константин Кинчев был на баррикадах и пел защитникам Белого
дома. Позже он удостоился аудиенции у Бориса Ельцина, которого тщетно подбивал показать рокерскую «козу» для совместного фотоснимка.
Медаль за защиту Белого дома Кинчев, впрочем, вернул властям в знак протеста против
чеченской войны. Но в своих песнях 90-х он скорее расправлялся с внутренними бесами,
нежели с внешними.
Очередное превращение Кинчева в трибуна произошло в 2000 году. Как и тринадцатью годами раньше, это случилось во многом под давлением внешних обстоятельств. Название альбома «Солнцеворот» «Алиса» решила проиллюстрировать в дизайне CD вышивкой
мастерицы Екатерины Маньшавиной по мотивам круговой застежки с орлиными головами для плаща, изготовленной ещё в V веке. Тогдашний программный директор «Нашего
радио» Михаил Козырев* наотрез отказался поддерживать альбом, усмотрев в графическом
символе с обложки диска свастику. Предложение Константина Кинчева разместить на тираже дисков наклейку с цитатой из своей песни «Тоталитарный рэп» «я просто антифашист» было отклонено.
Эти огульные обвинения помогли Кинчеву в дальнейшем ещё чётче сформулировать
свою позицию. Фраза из его песни 2003 года «Грязь» «ну, а я у них считаюсь фашистом» была противопоставлена параноидальным фобиям тех, кто «умудрялись даже в дожде усмотреть Холокост». Этих либерал-фашистов Кинчев обвинил в развале великой советской империи: «Тихой сапой точили строй, шито-крыто трясли страной». Русофильская песня этого же периода «Небо славян» спровоцировала новые обвинения в «фашизме»: дескать, уже и небеса решили «узурпировать»! Но Кинчев здесь всего лишь вступался за русскую нацию, которая, по его словам, как индейцы, была лишена своей идентичности. «Здесь слово “русский” не вполне политкорректно, вот “россиянин” — это “чисто” и “конкретно”», — съязвит он по этому поводу в 2005 году в песне «Чёрный».
Новый повод продемонстрировать бунтарский дух Константину Кинчеву дала нагрянувшая в 2020 году пандемия коронавируса.
Из-за своих непримиримых высказываний по поводу «цифрового концлагеря» и «сегрегации населения» по принципу наличия пресловутых QR-кодов он фактически оказался персоной нон грата. В итоге концерты «Алисы» отменялись один за другим по звонку сверху даже там, где массовые мероприятия худо-бедно проводить позволялось. А в конечном итоге Кинчев и сам отказался выступать в любых залах, где проход на концерт осуществлялся по прививочным QR-кодам.
«Ковидный» цикл песен Константина Кинчева был включён в альбом «Алисы» «Дудка»,
вышедший уже осенью 2022 года. Название диска многомерно и одной из своих сторон, безусловно, отсылает к ситуации, когда настоящий кислород стал наивысшей ценностью. Кинчев, переболевший коронавирусом в тяжёлой форме, не мог не испытать этого на себе. Тем не менее песни эти были направлены не против пандемии как таковой, а против насильственной вакцинации и попыток сломить волю людей запугиванием их новой чумой.
Социальное недовольство новой сегрегацией исчерпывающе описано в песне «Взрыв (всё
по швам)». Среди основных поводов для народных волнений здесь называется противоречие между волей людей и драконовскими законами, а также недостаточная гибкость властей перед вызовами нового времени («взрыв, потому что время застыло в башне Кремля»).
В то же время Константин Кинчев категорически отвергает идею протеста ради протеста
и противопоставляет проявления недовольства у патриотов и либералов, русских и европейцев: «Здесь — это суровый оскал, там — это визг».
Защита жизненно важных ценностей против истерики, чувство собственного достоинства
против произвола… К тому же в альбоме «Дудка» вновь Кинчев поднял свою излюбленную тему притеснения русских в своей стране, объявив это досадное обстоятельство основной причиной народного недовольства: «Взрыв, потому что русским нигде не осталось земли».
К другой — не менее острой — песне «Я был вчера убит» из альбома «Дудка» был снят видеоклип с хроникой народных волнений на Западе.
Однако Кинчев явно дистанцируется от этих событий, и название песни можно понимать
как переживание за судьбы мира (дескать, я вчера был просто убит этими новостями).
В песне «Дежавю» появляется пресловутый термин «обнуление», но только затем, чтобы
сделать глобальный вывод: «Слежу за трендом весь мир под ноль оцифровать». Ни о каком
насильственном свержении режима здесь нет даже речи: нынешнему Кинчеву предельно
чужд революционный путь. «Я предтеча всех контрреволюций», — поёт он в песне «Кислород».
Протест Константина Кинчева, как у первых христиан, «брань не против крови и плоти,
но против начальств, против властей, против мироправителей тьмы века сего, против духов злобы поднебесной» (Еф. 6:12). Главное его сопротивление — это молитвенное
отшельничество в ладожских лесах, которое названо в песне «Волчий Rock-n-roll» «партизанским скитом». Порою всё же может показаться, что в ситуации с теми же QR-кодами музыкант чересчур бескомпромиссен: «Когда под нож
вели барана, баран не чувствовал подвох — послушно шёл и так же, как баран, издох» («Страх и контроль»). Но в заглавной песне альбома «Дудка» он поёт: «Всё вокруг история, я дудка её. Дую, ретранслирую, пою, ё-мое».
Ещё конкретнее тема народного протеста раскрывается в совсем свежем альбоме «Алисы»
«Гойда» (2024). Апокалипсис в песнях этого диска уже свершился, и огненные чаши гнева
уже пролились. Русский бунт здесь выглядит содержимым одной из этих чаш. Константин
Кинчев апеллирует здесь к русской классике, исполняя песню «Суд» на стихи А. К. Толстого о «втором пришествии» Степана Разина и используя «Сказанье о народном восстании» Ивана Болотникова из поэмы Натальи Крандиевской «Наша древняя столица» в песне «Отпетый и опасный». Причём в былинный распев Кинчев внедряет ковидные реалии: «А у нас здесь все прокапаны от ОРВИ».
Итак, Константин Кинчев никогда не стремился быть последовательным выразителем
протестных настроений. Тем не менее тучи над ним периодически сгущались настолько,
что он ощущал себя, будто, по словам Виктора Цоя, «весь мир идёт на меня войной».
Тогда он достойно держал удар и позволял себе нелицеприятно высказываться о тех, кто берёт нас под тотальный контроль, и придавать своим словам эсхатологическое
измерение, которое ощутимо даже в его песнях на тему «русского бунта».
Народ-государь Дмитрия Ревякина
Основатель группы «Калинов мост» Дмитрий Ревякин тоже сделал эсхатологию основной
сферой своих интересов. С Константином Кинчевым его связывает давняя дружба. При всём сходстве творческих подходов обоих музыкантов — очевидны и различия. Дискографию группы «Алиса» удобно рассматривать как единое целое — особенно с учётом того, что Константин Кинчев часто оставляет в своих песнях «гиперссылки» на свои ранние произведения.
А Дмитрий Ревякин постоянно начинает будто бы с нуля, признаваясь, что каждый последующий альбом «Калинова моста» не должен быть похожим на предыдущий. А ведь есть ещё и регулярно выходящие сольные альбомы Дмитрия Ревякина, которые представляют собой абсолютно самостоятельную логику развития поэтической (и политической) мысли.
В отличие от Константина Кинчева, крайне не любящего анализировать сочинённые песни,
Дмитрий Ревякин не чужд классификации своего творчества. Исходя из авторского замысла дискография «Калинова моста» разделяется на пять этапов. К протестным настроениям прямое отношение имеют только два из них — второй «антисоветски-максималистский» (1986–1988) и последний — «эсхатологический», который, по мнению Ревякина, начался в 2000 году и будет длиться до гроба.
«Антисоветский» период «Калинова моста» относится скорее к разряду курьёзов. Песни
из него вошли только в первый альбом «Калинов мост» (1986) и отнюдь не являются «визитными карточками» группы. Предмет критики здесь зыбок и смутен. В песне «С боевыми глазами» говорится: «На звериный оскал отвечали плевками». Речь здесь не столько о попытках сопротивления режиму, сколько о желании докопаться до высшей правды.
Богоискательство приводило зачастую Дмитрия Ревякина в немыслимые дебри, создававшие идеальную почву даже для обвинений в экстремизме. До конца 90-х он позиционировал себя как язычник, а потом попал в секту «Церковь истинно-православных христиан России» под попечительством старца Амвросия Сиверса, члены которой сошлись на животной ненависти ко всему советскому. Влияние этих идей прослеживается в альбоме «Калинова моста» «Ледяной походъ» (2007), в частности — в песне «Фройлен, прощайте».
Дальнейшее творчество «Калинова моста» озарено светом подлинного православия, хотя
его проблески были и в том же «Ледяном походе» — в песнях «Яволь» и «Челом», которые
вполне тянут на зарифмованные молитвы.
При этом для Дмитрия Ревякина не менее важна геолокация — в том смысле, что каждая песня неразрывно связана с пейзажем, её вдохновившим. Без этого ключа вообще нет смысла анализировать творчество «Калинова моста». Но не надо забывать, что Дмитрий Ревякин уже много лет живёт в Москве, напряжённый урбанизм которой бьётся нервной пульсацией в самых его ощетиненных песнях. Произведения, собранные в недавний альбом «Калинова моста» «Холсты» (2022), написаны в разные годы и в разных регионах. И здесь очень интересно проследить, как меняется настрой Дмитрия Ревякина в контексте интересующей нас проблемы русского бунта.
Открывающая альбом вещь «Четыре стороны» написана в Москве 7 июля 2014 года
в период проведения фестиваля «Нашествие». В ней Дмитрий Ревякин поёт о том, как «хоронится низинами скулёж», — очень меткая характеристика вечного нытья и недовольства тех жителей мегаполиса, которые пребывают на метафизическом дне, но считают себя при этом пупом земли. Также созданный в Москве «Мёд», где зафиксирована полная дезориентация электората и бессилие перед ним властей предержащих: «Где укрыться от напасти? — Всё смешалось, кто куда. Ловит блох безумный пастырь…»
«Камушек», несмотря на то, что повествует о Каме, написан в поезде «Москва — Питер». Связанная с притоком Волги вселенская гармония нарушается ощущением прорехи
в государственном устройстве нашей страны.
Строчка «Сказка — ложь, сочинитель плох» — наверняка примерно об этом. На концертах
данную фразу Дмитрий Ревякин исполняет глумливым голосом, зажав рукою нос, что усиливает впечатление о нём как о скоморохе, режущем правду-матку перед грозным царём.
Как видим, с сильными мира сего Дмитрий Ревякин не церемонится, но какая же альтернатива им предложена? Как ни странно, идеал он, будучи человеком далёким от «демократических ценностей», видит всё же в «народной власти». Об этом прямым текстом говорится в песне «Даёшь!»: «В борьбе с господами окрепнуть… Даёшь, брат, народную власть!» Удивительно, как музыкант, говоривший 15 лет назад о необходимости «десоветизации», вернулся к наивному максимализму первого «бунташного» периода «Калинова моста», развернув при этом оружие на 180 градусов.
«Если в песне «Без тебя» явлен плач земли-вдовы (по царю-государю, по народу?), то в рок-манифесте в духе раннего «моста» 80-х «Даёшь» ясно даётся понять, что Государь и есть Народ («Даёшь, брат, народную власть!»). И всё это с подчёркнутым антибуржуазным («советским») пафосом. А следующая многочастная композиция «Воздух золотой» показывает, как народ через безвременье саранчи-олигархов «лихих девяностых» возвращается к «ощущению страны под собой», — пишет об альбоме «Холсты» филолог Евгений Богачков.
Песня «Даёшь!» была написана в Новосибирске и, вероятно, вобрала в себя идеализированные представления о «Сибирской республике», которую пытались построить
в этих краях в годы Гражданской войны. Сразу вспоминаются неотмирные утописты, вроде
Велимира Хлебникова, бродившие по России с котомкой мятых стихов в поисках лучшей доли не для себя, но для всего народа. Недаром сквозь строки «Даёшь!» просвечивает хлебниковское «Свобода приходит нагая» из поэмы «Война в мышеловке». Сравните у Ревякина: «Правда души взыскует: да будет народ-государь!» И у Хлебникова: «Да будет народ государем, всегда, навсегда, здесь и там!»
Приём интертекстуального включения лирики Велимира Хлебникова в современную
славянофильскую песенную поэзию не нов. За два года до альбома «Калинова моста» «Холсты» вышел диск философа, публициста, члена Изборского клуба и исполнителя собственных песен Виталия Аверьянова «Империя зла. Второй час песен» (2020), в котором было несколько композиций, объединявших авторское и хлебниковское слово. Наиболее созвучной Дмитрию Ревякину оказалась песня «За Хлебникова», в которой фрагменты из хлебниковских «Не шалить!» и «Уструга Разина» соединены с аверьяновскими прозрениями бывалого евразийца: «Из-за моря тянет дымом, из-за Волги Третьим Римом, не в торговле торжество, не в богатстве божество!» И Ревякин, и Аверьянов добиваются схожего эффекта: выдвигая народ на авансцену истории, они возвращают России статус
Третьего Рима и снимают с неё навлечённое порочной элитой проклятье «Империя Зла».
«В жизни народной всё зависит не от отдельных высоких лиц и каких-то мгновенных
превращений, а от народного самосознания, потому что в конечном итоге — что хотим,
то и получаем», — справедливо замечает протоиерей Владислав Свешников в книге
«Прикосновение веры».
По большому счёту, бунт Дмитрия Ревякина не имеет под собой ни социальной, ни экзистенциальной подоплёки. Собеседниками поэта оказываются даже не его современники, а могущественные представители потустороннего мира, пейзажи глубинной России, великие поэты прошлого масштаба Велимира Хлебникова, стрелы минувших лет, вечные звёзды над измученной Россией. В какой-то момент
одним из таких собеседников оказывается народ, который, наконец, должен занять подобающее ему место в историческом процессе.
Вряд ли это должно быть достигнуто путём революционного переустройства. Скорее, напротив, это грозное предостережение в духе Иисуса Христа: «Не греши больше, чтобы
не случилось с тобою чего хуже» (Ин. 5:14). «Социальная справедливость вне и помимо
Христа — мертвый миф», — напоминает протоиерей Владислав Свешников.
«25/17» — граждане Россимона
«Когда умрут наши костры, вас станет знобить…» С помощью таких строк Дмитрий Ревякин
озаботился поиском преемников ещё на первом — как раз «бунташном» — этапе своего
творчества в 1987 году в песне «Сибирский марш». Ту же самую фразу с незначительными
изменениями (спев «задуют» вместо «умрут») спел и Константин Кинчев в 2007 году в составе своей песни Rock'n'Roll. Преемники у обоих нашлись — группа «25/17» из Омска, изобретательно смешивающая рок, рэп и электронику. Символично, что и они сделали в итоге кавер-версию «Сибирского марша», как бы «задокументировав» своё преемство.
С Дмитрием Ревякиным «25/17» записали заглавную песню «Подорожник» для своего альбома «Русский подорожник». Ей поразительно созвучен альбом «Калинова моста» «Холсты» — те же странствия по русским дорогам, то же выплетание индивидуальной творческой стези, вдохновлённой родными пейзажами: «А когда излечит раны русский подорожник, света белого держись, путь сочиняй».
Диск «Русский подорожник» вышел в 2014 году, а чуть раньше был издан в интернете отдельным синглом совместный сингл «25/17» и Дмитрия Ревякина «Рахунок», вызвавший в России настоящий скандал. Дело в том, что песня сочинялась по горячим следам
Евромайдана, и неудивительно, что у эмоциональных рокеров впечатления от происходящего толком не отфильтровались. Слушатели не обратили внимания на то, что слово «рахунок»переводится с украинского как «счёт» (дескать, за Майдан для всей Украины настанет неминуемая расплата), но зацепились за упоминание
в тексте «команданте Яроша». Спустя семь лет после появления песни Дмитрий Ревякин признавал: «Не надо было Яроша этого приплетать, конечно. Надо было рифмовать “ярость”, вот и появился “Ярош”. Хотя бы спеть “группенфюрер Ярош”».
«25/17» действительно могут казаться порою слишком тёмными, туманными, ускользающими от любых характеристик и трудно причисляемыми к тому или иному лагерю.
«Пацаны, которые каждый день жертвуют собой, не получили окопных песен, а польские
организации не получили собранных с европейских концертов денег для украинских беженцев, — писал об альбоме «25/17» «Неизбывность» их единомышленник — рэпер Рич (Ричард Семашков). — Кстати если кого-то интересуют полутона, то можно вспомнить, как группа передавала деньги на гуманитарку для Донбасса, из-за чего «ВК» чуть не заблокировал их полумиллионный паблик. Но это так — для тех, кто решил вычеркнуть группу из Русского мира.
В этом отсутствии декларативного пафоса и прямого ответа на вопрос «с кем ты?» нет
ни снобизма, ни страха, ни желания отсидеться в кустах. Да, «25/17» — адепты Русского мира, но они постоянно проверяют на прочность его ценности. «Мы народ-богоносец, мы — народ-победитель. Будем резать друг друга, а вы поглядите: как мы режим друг друга за всеобщее счастье, и последний из нас перережет запястье», — смело спели они в «Последнем из нас» из альбома «Русский подорожник», как бы предостерегая русских патриотов от превращения в шовинистов.
В самой острой песне «25/17» «Россимон» из их альбома «Неизбывность» (2022), написанной уже после начала спецоперации, автор текста Андрей «Бледный» Позднухов использует образ Егора Летова «лёд под ногами майора» как символ тотального отчуждения и нетерпимости: «Мысленные волки на охоте — стаями, а все так ждали весну, но не растаяли, мы под ногами лёд, и в наших душах лёд. Ну что ж, давай решай, кто сегодня умрёт».
Из этой фразы следует, что любой протест человек оборачивает против себя же. На это
намекает православный символ мысленного волка, который встречается, например, в молитве ко святому Причащению святителя Иоанна Златоуста и воплощает сферу душевных и умственных интенций человека, ставящих заслон между ним и Богом.
Задача участников «25/17» — восстановить это утраченное единство путём выстраивания
сложнейшей поэтической системы с языковыми курьёзами, встроенными в неожиданный контекст публицистическими лозунгами и апелляциями к произведениям мировой
культуры. К пафосу музыканты безжалостны, уничтожая его любыми доступными методами.
Как это работает, хорошо видно на примере песни «Остаться» из альбома «Неизбывность».
Рассуждая о том, насколько трудно просить прощения первым, Андрей Бледный высокопарно заключает: «Я, конечно, дойду, ведь я мужчина-воин». Но тут же сам напрочь перечёркивает возникшую было патетику в следующей уточняющей фразе: «Так, на арене стоя, думал про себя клоун». Слой за слоем «25/17» снимают шелуху человеческих мнений, чаяний и амбиций, чтобы доискаться до высшей правды — Божией.
Современный общественно-политический дискурс видится Андрею Бледному проявлением дурной бесконечности: «Составляют списки, кричат — победа близко, составляют
списки те, кто составляет списки» («Россимон»). Декларативно примкнуть к одному
из лагерей он не может при всём желании, потому что ситуацию всеобщей ненависти он
описывает в духе фильма «Расёмон» Акиры Куросавы (по новелле Рюноскэ Акутагавы
«В чаще»), когда «правд» много, и синтезировать из них одну не представляется возможным.
Однако Андрей Бледный ни на миг не забывает о том, что вся полнота истины может быть только в Боге. Именно дерзновенная попытка взглянуть на происходящее с точки
зрения Всевышнего и приводит к рождению неприглядного образа современной России
как расколотого на части «Россимона». «Ответь мне, Господи, нас можно ещё спасти?» — задает он главный вопрос в этой песне. И горько описывает вырождение принципа симфонии церкви и власти в песне «Кесерь»: «Христос умывает руки, Пилат умывает руки, мы кесарю платим налоги и живём, как кобели в поисках суки».
В свежем сингле «Пропаганда» «25/17», подобно Константину Кинчеву, апеллируют к народному гневу, который в песне принимает образ спящего медведя. Чтобы не разбудить
свирепого зверя, Бледный предлагает не лить ему «мёд в уши» — то есть не заниматься лакировкой действительности. При всём своём критическом запале, музыканты выражают
в песне веру в светлую судьбу своей Родины:
«И что бы там ни мямлили, что бы ни голосили,
заколосятся лилии — слава России».
Позиция «25/17» может показаться предельно уязвимой. Правым в их песнях может
не хватать декларативной созидательности, а левым — предметного разрушительного
пафоса. Тем не менее русофильская и православная направленность музыкантов обнаруживается при тщательном анализе всех уровней сложно выстраиваемых текстов.
В конечном итоге протест участников группы направлен против падшей природы
человека, успех исцеления которой они видят только в выстраивании обратной перспективы — от милостивого Бога к окончательно запутавшемуся человеку.
Распевают что попало, а про тесто песен мало
Современные песни протеста музыкантов, пытающихся сделать себе на этом имя, по большей части настолько убоги, что производят впечатление скроенных по одним и тем же
лекалам. Неудивительно, что время от времени такие мёртворождённые опусы подвергаются пародиям. Едва ли не самая остроумная из них, «Песня про тесто», была исполнена дуэтом «Иваси» ещё в 1987 году как здоровая реакция на хлынувшие с началом перестройки потоки огульной критики против советской власти:
«Будем петь мы повсеместно песни гордыепро тесто… Распевают что попало, а про тестопесен мало…»
При всём комическом эффекте омофона «протеста — про тесто» на этом созвучии легко
выстраивается созидательная концепция. Отчасти подобные смыслы заложены и у «Иваси»:
«Все мы сделаны из теста — из единого куска». В этом ощущении единства и таится наше
спасение. Вспомним Александра Башлачёва, который тоже на раннем этапе баловался протестными песнями вроде «Палаты №6» («плюю в лицо слуге по имени народ — мне нравится БГ, а не наоборот»), которую к концу жизни просто мечтал забыть навсегда. А пришёл он к всеобъемлющему евхаристическому образу теста (песни «Тесто» и «Мельница»), хлебы из которого накормят всех, чтобы «каждому,каждому стало светло».
«Алиса», «Калинов мост» и «25/17», будучи адептами Русского мира и продолжателями идей Башлачёва, преследуют ту же цель.
Не следует чесать их под одну гребёнку, ведь, например, Дмитрий Ревякин, в отличие от монархиста Константина Кинчева, уповает на «народную власть», а Андрей Бледный не согласен с кинчевской идеей ухода в скит как панацеи от всех бед: «Уйти в Тибет, сбежать в леса и жить в скиту, но где бы ты ни скрылся, всё равно тебя найдут» («Россимон»). Но их роднит умение месить тесто (как символ связи с Богом) на дрожжах протеста против всего того, что угрожает их Родине, — в частности, власти капитала и либерал-фашизма. Слушателям в этом процессе отводится роль кадушки, которая способна вместить это тесто и сберечь его до выпекания в печи испытаний. Понятно, что таких вдумчивых ценителей очень мало, но ведь многое зависит от количества пекарей-просветителей и качества их работы.
*признан иностранным агентом
