Первый план

Я си­дел в пар­ке на ска­мей­ке и чи­тал жур­нал. Не­о­жи­дан­но ко мне по­до­шёл чем-то во­оду­шев­лён­ный ста­ри­чок, сел ря­дом. Мне не хо­те­лось раз­го­ва­ри­вать. Но вско­ре лю­бо­пыт­ст­во взя­ло верх, я опу­с­тил жур­нал, по­вер­нул го­ло­ву и тут же нар­вал­ся на сме­ю­щи­е­ся гла­за ста­рич­ка. "Один толь­ко во­прос — на­чал он — я вас аб­со­лют­но не за­дер­жу и не по­бес­по­кою, один во­прос — и всё". "Да, по­жа­луй­ста", — от­ве­тил я.

"Вот ска­жи­те мне, мо­ло­дой че­ло­век, а с вы­со­ты сво­их лет, ду­маю, я мо­гу вас так на­зы­вать, ка­кая жизнь глав­ная? Эта, ко­то­рая нас ок­ру­жа­ет, с солн­цем, с птич­ка­ми, с вес­ной, с дож­дём, вся внеш­няя ре­аль­ность, ко­то­рую мы ви­дим, со­зер­ца­ем, в ко­то­рой все мы вме­с­те уча­ст­ву­ем, или вну­т­рен­няя жизнь, то, что на­хо­дит­ся в вас, в ва­шей ду­ше, глу­бо­ко спря­та­но в серд­це? Ка­кая из них, на ваш взгляд, бо­лее важ­ная?" — за­дал он свой во­прос. "Ко­неч­но вну­т­рен­няя", — от­ве­тил я. "Ха! — вос­клик­нул ста­ри­чок, — я так и знал, что вы мне это ска­же­те. Ви­ди­те, и вы то­же по­па­лись. По­верь­те, нет боль­ше­го за­блуж­де­ния, чем счи­тать, что вну­т­рен­няя жизнь са­мая глав­ная, что это до­сто­я­ние че­ло­ве­ка, что это дар ему. Я ведь то­же по­пал­ся на эту удоч­ку, ког­да ещё был мо­ло­дым и у ме­ня слу­чил­ся раз­го­вор с мо­им то­ва­ри­щем. Ви­дя, как он о чём-то всё вре­мя ду­ма­ет, ска­зал ему: хва­тит ко­пать­ся в се­бе! И вдруг он ме­ня осе­нил, от­ве­тив: пой­ми, это же са­мое ин­те­рес­ное, это же са­мое глав­ное! И его сло­ва ме­ня по­тряс­ли".
Ста­ри­чок взял не­боль­шую па­у­зу, а за­тем про­дол­жил: "Че­рез ка­кое-то вре­мя то, что ва­ри­лось у ме­ня вну­т­ри, ста­ло глав­ной мо­ей стра­с­тью, глав­ной, ес­ли хо­ти­те, иде­ей. Вско­ре я на­чал де­мон­ст­ра­тив­но на­сме­хать­ся над людь­ми, над внеш­ней жиз­нью, над тем, что ме­ня ок­ру­жа­ет. "За­пи­с­ки из под­по­лья" До­сто­ев­ско­го ста­ли лю­би­мым мо­им про­из­ве­де­ни­ем. Я, как и глав­ный ге­рой, бес­ко­неч­но пре­бы­вал в сво­ём под­по­лье, в сво­ём вну­т­рен­нем ми­ре, в бо­гат­ст­ве, толь­ко мне од­но­му да­ро­ван­ном. Ок­ру­жа­ю­щие лю­ди ста­ли ка­зать­ся уп­ро­щён­ны­ми, при­ми­тив­ны­ми су­ще­ст­ва­ми. Всё, что бы­ло в жиз­ни, буд­то бы пе­ре­ста­ло иметь цен­ность. А вот то, что буль­ка­ло и ва­ри­лось в мо­ём вну­т­рен­нем кот­ле, пре­вра­ти­лось в ис­ти­ну. В та­ком са­мо­ко­па­нии, са­мо­со­зер­ца­нии про­шли де­ся­ти­ле­тия, про­шла вся моя жизнь. Те­перь я мо­гу ска­зать, что под­лин­ную, на­сто­я­щую жизнь я как-то про­пу­с­тил, про­смо­т­рел, не за­ме­тил".
Го­лос ста­рич­ка стал сов­сем ти­хим, со­кро­вен­ным: "По­верь­те мне, мо­ло­дой че­ло­век, я знаю, о чём го­во­рю, я ви­жу, что и вы по­па­лись в эту ло­вуш­ку, как и мно­гие ин­тел­ли­ген­ты. Хо­чу вас пре­ду­пре­дить: нет боль­шей опас­но­с­ти, чем обо­жже­ние вну­т­рен­ним ми­ром, вну­т­рен­ним цар­ст­вом, вну­т­рен­ним эго, ес­ли хо­ти­те. То, чем я так упи­вал­ся, есть на са­мом де­ле ве­ли­чай­шая гор­ды­ня и са­мо­оболь­ще­ние, ту­пик ду­хов­ный и нрав­ст­вен­ный. На са­мом де­ле ка­жу­ще­е­ся бо­гат­ст­во вну­т­ри нас — есть пу­с­то­та, ко­то­рой мы пы­та­ем­ся от­го­ро­дить­ся от всей слож­но­с­ти, кра­соч­но­с­ти ис­тин­но­го ми­ра. Сей­час, по­сле де­сят­ков лет, я мо­гу ска­зать, что жизнь-то про­жи­та впу­с­тую, бес­смыс­лен­но и глу­по. Я не уви­дел ни­че­го, я про­пу­с­тил что-то са­мое глав­ное!".
Ста­ри­чок от­ки­нул­ся на спин­ку ска­мей­ки, за­го­во­рил бо­лее спо­кой­но: "Ска­жу боль­ше, вся вну­т­рен­няя жизнь — это хи­т­рый трюк, под­бро­шен­ный нам дья­во­лом, это со­блазн, в ко­то­рый я вле­тел ещё в на­ча­ле сво­е­го пу­ти. В нём по­гряз­ло боль­шин­ст­во на­шей ин­тел­ли­ген­ции. Пу­с­то­та — на са­мом де­ле на­ка­за­ние че­ло­ве­ка. По­верь­те мне, все мои ин­фарк­ты и ин­суль­ты от про­кля­той "вну­т­рен­ней жиз­ни", ко­то­рая да­ви­ла-да­ви­ла и, в кон­це кон­цов, раз­да­ви­ла ме­ня. Бо­же, как сча­ст­ли­вы лю­ди, ко­то­рые рас­тво­ря­ют­ся в объ­ек­тив­ной, фи­зи­че­с­кой ре­аль­но­с­ти! Как сча­ст­ли­вы гриб­ни­ки, ры­ба­ки, пу­те­ше­ст­вен­ни­ки! И как я за­ви­дую всем со­би­ра­те­лям ма­рок, ко­ро­бок, охот­ни­кам, вер­ным су­пру­гам и, на­обо­рот, не­вер­ным су­пру­гам. Лю­дям пло­хим или, на­обо­рот, хо­ро­шим, ко­му угод­но! Ибо я не стал ни тем, ни дру­гим, ни тре­ть­им, я пре­вра­тил­ся в ни­что, в пу­с­то­ту. Лев Ни­ко­ла­е­вич Тол­стой был до кон­ца дней сво­их на­и­вен, как ре­бё­нок, он каж­дый день уз­на­вал что-то но­вое. С ут­ра от­ри­цал то, что вче­ра ут­верж­дал, и на­обо­рот, на­зы­вал ис­тин­ным то, что ка­за­лось лож­ным день на­зад. Он был жи­вым че­ло­ве­ком до кон­ца сво­их дней и был сча­ст­лив".
Ста­ри­чок вски­нул ру­ку и же­с­та­ми стал уси­ли­вать свои сло­ва: "По­верь­те, вся глу­би­на вну­т­рен­ней без­дны есть на­ка­за­ние че­ло­ве­ка. Смо­т­ри­те, обыч­ный че­ло­век со­вер­шил под­лость, по­ка­ял­ся, по­про­сил про­ще­ния и всё! Жизнь про­дол­жа­ет­ся. А я? Лет со­рок на­зад что-ни­будь на­тво­рил, и все эти со­рок лет му­ча­юсь, каж­дый день ме­ня жжёт са­мо­по­вто­ря­ю­щий­ся и са­мо­вос­соз­да­ю­щий­ся факт мерз­ко­го по­ступ­ка. Это ка­та­ст­ро­фа. И это — един­ст­вен­ный вы­вод из всей мо­ей жиз­ни. И вам, мо­ло­дой че­ло­век, я хо­чу этот ре­зуль­тат до­не­с­ти. За­будь­те про свой вну­т­рен­ний ад! Жи­ви­те, на­слаж­дай­тесь, ду­май­те, ру­гай­тесь, во­юй­те, скан­даль­те, удив­ляй­тесь, но не уто­пай­те в сво­ей вну­т­рен­ней бес­ко­неч­но­с­ти. Бе­ги­те от это­го бе­сов­ско­го со­блаз­на! Вы­би­рай­те жиз­нен­ное мно­го­цве­тие, а не псев­до­ду­хов­ный убо­гий вну­т­рен­ний даль­то­низм!" В этот мо­мент ста­ри­чок под­нял вверх ука­за­тель­ный па­лец и та­ким же­с­том за­вер­шил свою речь.
Не­о­жи­дан­но вся ве­сё­лость сле­те­ла с его ли­ца, он по­мрач­нел и, не по­про­щав­шись, рез­ко за­ша­гал от ме­ня по до­ро­ге в глу­би­ну пар­ка. Мне боль­ше не хо­те­лось чи­тать жур­нал, я по­смо­т­рел во­круг. Пти­цы кру­гом чи­ри­ка­ли и ще­бе­та­ли, ше­ле­с­те­ла па­да­ю­щая ли­ст­ва, озор­но пры­га­ли с вет­ки на вет­ку бе­лоч­ки. Я смо­т­рел на уди­ви­тель­ный ок­ру­жа­ю­щий ме­ня мир, как ка­за­лось, но­вы­ми гла­за­ми.