Первый план

В самом раннем детстве мне часто снился один и тот же сон: земля, покрытая пологими холмиками и прорезанная крохотными овражками, где-то журчит ручеёк, но вода почему-то течёт снизу вверх. Утренний туман, огромная капля росы лежит на травяном стебле, и через неё, как сквозь линзу, видны бесконечные дали, небо двигается будто бы волнами и на самом горизонте гудит едва различаемое людское море.
Мне было, наверное, года четыре или чуть больше, я всегда был при матери, и когда она ездила в деревню, то брала меня с собой. Вечером деревенские мальчишки, соорудив на суку качели, играли в "кто дальше прыгнет". Рядом на земле лежали две кучки яблок или, как они их называли, "корешей", это были призы победителям. Мальчишки так высоко и сильно раскачивались, так бесстрашно прыгали в полёте, что я, конечно же, завидовал им. Но сам не участвовал в соревновании. "Боишься? — кричал мне очередной прыгун. — Все городские, вы бойчивые. Во как надо!" — и он, раскачавшись, прыгал, размахивая руками на лету.
И тут на улице появился какой-то долговязый, явно уже взрослый парень хулиганистого типа. Уже заработан первый рубль и выкурена первая папироска, уже мужики подносят ему как равному. И гордость распирает его. "Эй вы, сопляки! — кричит он, — Смотрите, как надо!" Один раз качнувшись и, вытянув вперёд свои прямые как оглобля ноги, на лету придерживая рукой кепку, парень легко перелетает рекордную отметку. "Вот! Учитесь!", — плевком он обозначает своё место приземления, потом нагибается и загребает своими ручищами все "кореши" сразу, беззастенчиво рассовывает их по карманам, выбирает самое большое яблоко и откусывает, брызгая соком.
"Эй ты, Петух! — возмущённо крикнул бойкий мальчуган. — Мы с тобой играть не хотим! Отдавай наши "кореши", а то Ваську скажу и получишь!". "Чего, чего? — отозвался наглый парень. — Да я твоего Васька ещё в прошлом году на скирдовке гонял". "Петух, петух! — не находил слов обиженный мальчик, — ты на яйцах протух". Долговязый пытается схватить дерзкую мелкоту, но тот уворачивается от него и бежит прочь, "На яйцах протух!" несётся на всю деревню.
"Ах вы, сопляки!" — рычит разъярённый парень, но все уже бегут в разные стороны. На улице остаюсь один только я. Оглядывая мою нездешнюю внешность, оскорблённый парень спрашивает меня: "А ты чего здесь стоишь, сопляк?" "Я не сопляк и тебя не боюсь", — подавив робость, отвечаю я. Тот удивился: "Ну, если так, то держи", — и протянул мне яблоко. "Не надо мне его, ешь его сам". "Ишь ты, сопля! — произносит своё коронное слово он. — Все вы, сопляки, одинаковые".
Тут подходят ещё два взрослых парня. Наглаженные, наодеколоненные, дымя папиросами. "Петух, — говорят они, — пойдём в клуб". Тот говорит: "Видали сопляка?! Кто ты такой, откуда ты взялся?" Я ответил: "С мамой из города приехал". "С мааамой, из гооорода, — стал тянуть, издеваясь, Петух. — Вот скажи, раз ты не сопляк и всё знаешь, то скажи, откуда ты появился, откуда ты взялся на свет? Вот если правильно скажешь, тогда я согласен, ты — не сопляк. Ну?" "Как это? — не понял я. "Ну где тебя нашли? Не всегда же ты жил", — ответил парень.
Я смутился, так как ответа не находил. "Мама меня привезла, — тихо пролепетал я, — из этого…" "Ага! — усмехнулся парень. — Сопли сначала утри. Появился ты, браток, из мамочки своей, а не из дальних стран, где гуси-лебеди летают, и хлеб на деревьях растёт. Явился ты вот откудова", — и парень выразительно очертил место, хихикая. Его дружки дико заржали. А я почувствовал себя таким маленьким и униженным, что так хотелось врезать в лоб этому детине, укусить его. "Врёшь ты всё!" — прошептал я и, еле сдерживая слёзы, попытался кулаком ударить дерзкого парня, но тот, легко увернувшись, продолжал издеваться: "Скажи ещё, что в капусте нашли или в магазине купили". "Врёшь ты всё, врёшь!" — кричал я, пытаясь высвободить свои руки. Но ответом мне был громкий смех. Им, молодым и сильным, никак не понять, чего это я так разорался. Вот чудак.
Через полчаса уже дома меня пытается успокоить мама: "Что случилось, кто обидел тебя? Расскажи всё маме, не мучайся". Я смотрю на неё заплаканными глазами и спрашиваю: "Мама, скажи мне, только не обманывай, откуда я взялся?". "Как откуда?" — удивляется она. "Откуда? — настаиваю я. — Мальчишки говорят…" "Ах, сынок-сынок, да разве могут они что-то знать о нашей жизни. Ты ведь им не поверил? Никогда не верь плохим людям, поверить им — значит, на шаг приблизиться к тому, чтобы таким стать. Разве ты не помнишь, как мы с отцом пришли за тобой? Ты был совсем маленьким и говорить ещё не умел. Ты посмотрел на меня вот так, как сейчас, и я сказала отцу: давай возьмём его. Это будет наш мальчик. А ты заморгал, заморгал и с нами пошёл. Разве не помнишь?" "Помню, — неожиданно прошептал я. — Там ещё небо было волнами и ручей тёк". "Ну, конечно же, тёк, — успокаивала меня мать. "Мама, и ты тоже оттуда пришла?" Она ответила: "И я оттуда, и папа, и дед твой. Все мы оттуда".
Засыпая на маминых руках, я откуда-то издалека слышал её добрый голос, и передо мной стал появляться ручей, и озеро, и садик, и многое другое. А утром я уже проснулся немножко другим человеком. Жизнь своей непредсказуемой сложностью впервые обожгла детскую душу. Странно, но после этого мне уже больше никогда не снился тот дивный сон.