В конце декабря 2019-го, аккурат под Новый год, на полках книжных магазинов появилась новая книга Бориса Акунина из серии «История Российского государства». Она называется «Первая сверхдержава» и посвящена первой половине XIX столетия, эпохе Александра I и Николая I.
Это уже седьмой том акунинской эпопеи, и чем дальше идёт дело, тем больше кажется, что проект уже успел надоесть автору. Если первые книги написаны, что называется «с огоньком» (хотя и переполнены историческими ляпами), то с каждым новым томом повествование становится всё более и более унылым.
Автору уже негде разгуляться, ведь количество исторических источников от века к веку увеличивается, придумать очередную смелую гипотезу получается всё сложнее. Вот и приходится переписывать страницы чужих трудов, утешаясь лишь возможностью самостоятельной трактовки фактов. А для романиста такие ограничения гибельны — духу не удаётся воспарить над банальной действительностью, фантазия вынуждена пасовать перед реальными событиями.
Удивительные совпадения
Всё это приводит к самым неприятным последствиям: Акунин начинает попросту переписывать работы историков, разбавляя их собственными рассуждениями и давая фактам самую экзотическую интерпретацию.
Вот цитата из «Первой сверхдержавы»: «С некоторым сочувствием отнёсся к идее прусский король Фридрих-Вильгельм. Австрийский император Франц — пиетист, подверженный влиянию иезуитов, — подписал договор неохотно, по настоянию Меттерниха».
А вот — из курса истории России XIX века, написанного профессором Петербургского Политехнического института Александром Корниловым: «С некоторым сочувствием отнёсся к этой идее прусский король Фридрих Вильгельм; австрийский император Франц — пиетист, бывший постоянно в руках иезуитов, подписал этот договор, лишь посоветовавшись с Меттернихом».
Почти дословная цитата написана как обычный авторский текст. Нехорошо получилось…
Много лет назад, читая Корнилова, автор статьи обратил внимание на эту фразу: профессор неверно использовал термин «пиетизм», не имевший никакого отношения к католицизму, иезуитам и императору Францу. Давно покойного историка уже не поправишь, и потому его ошибка продолжает кочевать из издания в издание.
И в «Первой сверхдержаве» немало таких «тайных» цитат других авторов, на которых Акунин не считает нужным сослаться.
Где источники?
Научно-популярную книгу по истории (а именно на такой статус претендует работа Акунина) может сделать очень интересной для читателя широкое использование автором мемуарных источников. Ведь ничто не способно раскрыть эпоху в таких подробностях, как субъективный взгляд непосредственного участника событий. А ещё интереснее выходит, когда сведения разных мемуаристов сопоставляются, сравниваются, подвергаются анализу, чтобы выяснить, кто описал картину прошлого наиболее точно и как данные из других воспоминаний способны дополнить общую картину.
Казалось бы, у Акунина для такой задачи есть всё. Число мемуарных источников по первой половине XIX века просто огромно, большая часть из них давно опубликована и введена в научный оборот. Бери и пользуйся, а если что-то непонятно, то помогут комментарии профессионалов, уже поработавших с текстами. Но Акунин предпочитает ссылаться всего на четыре источника.
Первый из них — «Былое и думы» Герцена — скорее автобиографический роман, нежели мемуары. К тому же крайне предвзятый.
Второй — воспоминания Анны Тютчевой. Она была неплохо знакома с двором Александра II, но почти не застала Николая I, которого к тому же крайне не любила. Очень странно описывать николаевскую эпоху, опираясь на воспоминания фрейлины, поступившей на придворную службу лишь в 1853 году, — за пару лет до смерти императора.
Третий — наделавший шуму памфлет маркиза де Кюстина, который проехался по Российской империи в 1839 году, не увидев ничего, кроме собственных фантазий и ужасов. Основное содержание памфлета легко укладывается в одну фразу: Россия — страна прирождённых рабов, варваров.
Четвёртый — мемуары князя Петра Долгорукова, скандально известного повесы, оставившего о себе в России на редкость дурную славу. Он эмигрировал во Францию и посвятил остаток жизни самым едким нападкам на русских. Историкам хорошо известны мемуары князя, как и то, что он крайне любил пересказывать недостоверные слухи и великосветские сплетни.
Глядя на такую подборку, испытываешь лишь удивление по поводу её нескрываемой тенденциозности.
Авторская концепция
На протяжении семи томов своей истории Акунин проводит одну и ту же мысль, которая лежит в основе его понимания русской истории. Россия — поле непрекращающейся борьбы азиатского и европейского начал, в котором постоянно побеждает азиатская, деспотическая форма мироустройства. Завоевание Руси татарами положило начало милитаристскому, лишённому демократических принципов «ордынскому государству», которое неизменно воспроизводится с каждым поколением государственных деятелей. Демократия и «европейство» может одержать лишь временную победу, когда требуется срочно модернизировать отсталую страну, после чего всегда начинается эпоха самодержавных контрреформ.
Эта незамысловатая концепция восходит к полякам XVII века, когда они пытались объяснить вражду с Россией христианским долгом и необходимостью противостоять страшной угрозе московитов, которые по природе своей являются захватчиками и варварами. Затем её взяли на вооружение французы, ставшие противниками Российской империи в XVIII веке, а позже она почти без изменений перекочевала к англичанам, видевшим в русских самую страшную угрозу своей мировой империи.
В наши дни те же самые идеи получили развитие в работах Ричарда Пайпса. Именно так и подана эпоха императоров Александра I и Николая I.
Сначала приходит прекраснодушный Александр и пытается провести человеколюбивые реформы, потом его пожирает чудовище русского государства и самодержец добровольно отказывается от мечтаний юности. А затем ему на смену приходит «коронованный солдат», который завершает превращение России в этакий феодальный концлагерь.
Исторические ляпы в «Первой сверхдержаве»
Не обошлось в книге и без ляпов.
Вот автор пишет про устройство Российской империи при Александре I, заявляя, что государство было организовано противоестественно: русские не получили конституцию, которая была у финнов и поляков. Между тем русское государство сохраняло многие средневековые традиции (как и остальные страны Европы того времени), а, согласно феодальным порядкам, подданные, сменившие суверена, не могут быть лишены положенных им по обычаю прав.
Так вот — и Финляндия, и Польша, войдя в состав империи, уже так или иначе имели конституционное правление, отобрать которое считалось невозможным (Польша лишилась его только по результатам мятежа 1830 года, а мирная Финляндия сохранила навсегда). Поэтому образ правления этих двух областей империи вовсе не был каким-то особым подарком нерусским народам, которые император счёл более достойными. Это было всего лишь соблюдение неписанного общеевропейского закона.
Для сравнения упомяну Грузию, присоединённую к России незадолго до описываемых Акуниным событий. Эта страна не имела конституции и, соответственно, не получила никаких особых прав.
Акунин — империалист
Рассказывая про внешнюю политику Николая I, автор «Первой сверхдержавы» постоянно упрекает императора в пренебрежении восточными границами империи. Мол, вскоре Азия, Тихоокеанский регион и тем более американские владения России стали очень важными в мировой политике и экономике регионами, а глупый царь не обращал на них никакого внимания. Очень забавно видеть Акунина в роли этакого записного империалиста, желающего узреть русский флаг на всех океанах. Но тут его подводит незнание того, что представляли восточные окраины.
Даже при наличии живейшего интереса и державной воли к освоению Дальнего Востока и Русской Америки сделать это в те времена было невозможно никакими силами. У России не было огромного океанского флота, требуемого для удержания и эффективной эксплуатации отдалённых колоний, а путь по суше был столь далёк и невыгоден, что дальневосточные владения выполняли функцию запечатанного до лучших времён ларца с сокровищами. Американские же колонии являлись настоящим чемоданом без ручки, который проще бросить, чем нести.
Напомню, что до постройки великой сибирской магистрали оставалось ещё несколько десятилетий. Даже если предположить, что золото в Калифорнии и на Аляске нашли бы гораздо раньше, чем в реальной истории, Россия не смогла бы наладить эксплуатацию природных ресурсов в отдалённых землях, которые по этой причине очень быстро потеряла бы.
Царская дипломатия
С редким пренебрежением Акунин отзывается о дипломатических талантах русских императоров. Александра I, который умело водил вокруг пальца всех своих соперников от Наполеона до Меттерниха, он считает слабым дипломатом, сдавшимся на милость австрийцев. И это при том, что в переговорах с Бонапартом в Тильзите Александр, проиграв войну, выторговал у французов такие условия мира, что порой было непонятно, кто же остался победителем. А подводя итоги переговоров на Венском конгрессе, можно сказать лишь одно: Александр добился абсолютно всех целей, которые ставил пред собой.
Если это слабая дипломатия, то что же тогда сильная?
В описании политики Священного Союза Акунин следует давно отвергнутым историками обвинениям Александра I в бездумном следовании идеям легитимизма, вопреки интересам России. В реальности император был вполне прагматичен и, например, когда союзники попытались воспротивиться присоединению Великого герцогства Варшавского, смело отверг легитимизм и приказал отдать Пруссии саксонские земли ради давления на партнёров. Да и отказ поддержать греческое восстание 1821 года был связан с тем, что Россия мечтала получить Грецию в качестве вассальной державы, а в то время реализовать такой план не получалось.
Так что для русских было куда выгоднее (в этом заключается вечный цинизм международной политики) сохранять на Пелопоннесе ситуацию постоянной нестабильности, выжидая более удобного момента. Сам же император со свойственным ему актёрским мастерством издевался над Шатобрианом — французским посланником на Веронском конгрессе 1821 года, лицемерно рассказывая ему, как уже было вмешался в греческие дела, но заметил, что греки ведь богопротивные революционеры, и потому отказался от этой мысли.
Также Акунин недоумевает, зачем Николаю I понадобились Босфор и Дарданеллы, в то время как милый романисту Дальний Восток стоял без внимания. Но ведь именно к концу правления Николая I стало ясно, что активно заселяемая и динамично развивающаяся Новороссия шаг за шагом становится будущим экономическим центром империи, жизненно нуждающимся в свободном доступе к путям морской торговли. Одесса стремительно превращалась в важнейший торговый порт, выход из которого в Средиземноморье закрывали турки. Да и Черноморский флот не мог свободно действовать без гарантии контроля над проливами, а следовательно и обеспечить надёжную защиту южных границ империи.
В итоге вместо всегда первенствующей экономики, мотивы принятия решений сдвигаются в более понятную Акунину плоскость великодержавности и милитаризма.
Военные дела
Налицо и дилетантизм Акунина в военной области. То он уверяет, что после Наполеоновских войн все европейские страны перешли на призывную систему комплектации войска, позволяющую иметь большой резерв обученных солдат, хотя эта практика была далеко не повсеместной.
То пишет, что николаевская армия «уповала на рукопашный бой», хотя император уделял огромнейшее внимание развитию лёгкой пехоты и вооружению армии нарезным оружием — знаменитыми Литтихскими штуцерами.
Ну и как всегда повторяются древние мифы, что, дескать, русская армия была вооружена устаревшими, никуда не годившимися гладкоствольными ружьями, против высокоэффективного нарезного оружия у союзников. А ведь этот вопрос неплохо исследован и давно доказано, что существенной роли в результате Крымской войны штуцеры не сыграли. Некоторое преимущество имели только британцы. Да и те начали перевооружение незадолго до начала войны, так что новые нарезные ружья получили не все полки. У французов так и подавно две трети армии воевали с капсюльными ружьями, примерно соответствующими по характеристикам русскому оружию. Ну а бо́льшая дистанция выстрела из нарезного ствола в условиях господствовавшей тогда тактики не давала солдату почти никакого преимущества.
Больше всего поражает, что Акунин ухитрился «не заметить» огромных достижений России николаевской эпохи. Развитие системы образования, подъём промышленности, строительство железных дорог, строительство мостов, рост городов, появление многочисленного образованного слоя, который станет основой для грядущих реформ следующего царствования. Всё это достижения Николая I, во многом полученные благодаря его настойчивости и трудолюбию.
Так что совет будет прост: не тратьте время на чтение поверхностной и изобилующей ошибками «Истории Российского государства». Ведь кроме этого помпезно изданного многотомника в России немало гораздо более интересных и достоверных исторических работ.
Михаил Диунов
Публикация: Warhead
