Перестройка и катастрофа

С самого начала «перестройки», когда значительная часть населения Советского Союза испытывала состояние эйфории от захлестнувшего ее духа свободы, многим уже тогда казалось, что «что-то пошло не так». Первым звонком стала Чернобыльская катастрофа, прогремевшая 26 апреля 1986 года. Вслед за ней, всего лишь через четыре месяца, последовала крупнейшая авария на Чёрном море, которую по своим масштабам называют советским «Титаником». 31 августа в Цемесской бухте близ Новороссийска получил пробоину и затонул пассажирский пароход «Адмирал Нахимов». Из находившихся на его борту 1243 пассажиров и членов экипажа 423 человека погибли.
Следствие по этому делу возглавил старший следователь по особо важным делам при Прокуратуре РСФСР Борис Иванович Уваров – тот самый, который по заданию Юрия Владимировича Андропова крушил мафию «цеховиков» на просторах Советского Союза. Но и столь искушенному следователю стоило немалых усилий преодолеть ужас от увиденного, быстро разобраться в ситуации и направить корабль следствия в правильное русло. Сегодня генерал-майор юстиции Борис Иванович Уваров рассказывает по моей просьбе о тех событиях.

– Борис Иванович, как Вы узнали о случившемся?
– В третьем часу ночи с 31 августа на 1 сентября 1986 года у меня раздался звонок. Звонил мой начальник Сироткин Николай Николаевич – начальник Следственной части Прокуратуры РСФСР. «Ты знаешь, – говорит он мне, – тут у нас на Черном море один маленький кораблик затонул. Есть необходимость тебе туда выехать. В три часа туда едет Сергей Андреевич Емельянов, Прокурор РСФСР. Он тебя подхватит». Уже в машине от Емельянова я узнаю, что туда же вылетает и заместитель Генерального прокурора СССР Сорока Олег Васильевич – значит, происшествие не такое уж и маленькое. Как выяснилось, произошло страшное кораблекрушение: в результате столкновения с другим судном затонул наш крупнейший пароход «Адмирал Нахимов», погибло много людей.
– Этот пароход был ведь построен в Германии в 1925 году. Он назывался «Берлин» и первоначально был предназначен для круизов из Германии в Нью-Йорк на той же линии, что и «Титаник»…
– Совершенно верно. Мы приехали во Внуково, где нас уже ждал правительственный самолет. Кроме Сороки, Емельянова и меня летел начальник транспортного отдела Генпрокуратуры, еще два-три генерала, один полковник, а также ряд должностных лиц Министерства морского флота СССР. Рассвет 1-го сентября мы встретили на высоте 10 тыс. метров. Сорока объявил совещание, которое провели в имеющемся на борту небольшом зале заседаний. Было сказано, что вечером 31 августа «Адмирал Нахимов» вышел из Новороссийска курсом на Сочи. Вблизи мыса Дооб его протаранил сухогруз «Пётр Васёв». Все сошлись во мнении, что судя по всему имело место нарушение Правил предупреждения столкновения судов. В аэропорту Новороссийска нас ждали машины, которые доставили нас в горком партии, где должна была заседать правительственная комиссия. Руководителем комиссии был назначен Гейдар Алиев – первый заместитель Председателя Совета Министров СССР. Но мне это было неинтересно – я был полон желания попасть на место катастрофы. Что-то мне подсказывало, что нужно быстрее попасть на оставшийся на плаву сухогруз «Пётр Васёв», который шел из Канады с грузом ячменя. Необходимо было как можно быстрее изъять документацию, в которой содержалась судовая информация о курсе судна и отдаваемых капитаном командах. Мне повезло, что со мной поехал сотрудник центрального аппарата КГБ СССР, причем в прошлом штурман – а для меня это была первая морская катастрофа. В порту шли спасательные работы. Нас направили на нужный причал, где нас ждал катер. Когда мы отплыли, навстречу нам стали попадаться такие же небольшие суда, которые доставляли всплывшие на поверхность трупы – они лежали прямо на палубах. Всех спасшихся подобрали еще ночью. В районе места катастрофы было заметно масляное пятно, в котором плавали какие-то обломки. Здесь же стоял «Пётр Васёв», команда которого тоже участвовала в спасательной операции и доставала трупы. Попасть на палубу оказалось нелегко. На судне уже находились пограничники во главе с офицером, который поинтересовался, кто мы такие. Он связался с берегом и получил «добро». Но когда спустили трап, он оказался над нами примерно на метр. А волнение было три балла, то есть в качку нужно было прыгнуть и уцепиться за трап. Со второго раза мне это удалось, и мы поднялись на палубу. Прежде всего требовалось изъять ленту курсографа и ленту реверсографа (устройство регистрации манёвров) плюс судовой журнал – черновой и чистовой (я этого не знал, и мне подсказал товарищ из КГБ – как выяснилось впоследствии, это имело огромное значение). Я сразу пригласил капитана судна Виктора Ткаченко. Держался он очень уверенно и сразу заявил, что виновны судоводители «Нахимова». «Я двигался, не меняя курса», – заявил он. У него стоял солидный компьютер – «Пётр Васёв» был оснащен японской системой автоматической радиолокационной прокладки курса (САРП). Ткаченко стал демонстрировать, что двигался только по прямой. Я тут же записал его показания на диктофон и потребовал изъять курсограф, на что он возразил, что до захода в порт согласно правилам не может его отдать. Тогда я приказал поставить возле прибора часового с автоматом, чтобы никто не трогал ленту. Поскольку распоряжается на месте происшествия следователь. После этого мы занялись изъятием бортового журнала – чистового, чернового и копии в машинном отделении. Всё это я узнал от моего коллеги из КГБ – он оказал мне неоценимую помощь, указав, где и что изымать. Мы также осмотрели три или четыре трупа и зафотографировали носовые повреждения. Как выяснилось позднее, сухогруз имел бульб – каплевидный выступ носа ниже ватерлинии для улучшения ходовых качеств судна, которым он как тараном пронзил борт «Нахимова» по миделю (по центру), оставив пробоину размером 80 кв. м, после чего «Нахимов» лег на правый борт и пошел ко дну за считанные минуты. В конце дня сухогруз встал у пирса под разгрузку, а мы вместе с понятыми вскрыли приборы и изъяли ленты. Таким образом, мы спасли важнейшую с точки зрения следствия информацию.
– А она могла исчезнуть?
– Во всяком случае, когда мы сходили по трапу на берег, я услышал топот, как будто к нам приближается стадо бизонов. Оказалось, это бежали работники Министерства морского флота СССР за лентами самописцев и журналами, которые уже были у нас. Министр морского флота СССР также был здесь. Мы сели в машину и уехали в транспортную прокуратуру Новороссийска. На этом первый день закончился. Впереди было еще пять месяцев работы.

– Я слышал, что когда «Адмирал Нахимов» в 22:00 был готов к отплытию, на причал подъехали автомобили с опоздавшими пассажирами – начальником Управления КГБ СССР по Одесской области, генерал-майором Анатолием Крикуновым, его женой и детьми.
– Да, мне потом один из матросов показал, что после столкновения этот матрос прибежал в каюту-люкс со словами: «Товарищ генерал, мы тонем, я выведу вас наверх», на что Крикунов ответил: «Вы что паникуете? Если бы мы тонули, мне бы уже с мостика позвонили». Через восемь минут все было кончено – генерал и его семья погибли.
– А как было организовано дальнейшее следствие?
– Вокруг места аварии стояло до 20 судов, откуда спускали водолазов, которые проникали на корабль и вынимали оставшиеся там трупы. Эти трупы осматривались, описывались, перегружались на катера и уходили на 15-й причал, где разгружались в рефрижераторные вагоны для подготовки к опознанию. Руководил этой группой член моей бригады, заместитель прокурора Краснодарского края – начальник следственного управления Краснодара Евгений Моисеевич Басацкий. У него было человек 15-20 следователей. Всего было обнаружено 359 трупов, а еще 64 так и остались внутри корабля. Поскольку корабельные карты и документы сохраняются в воде, я попросил Басацкого организовать их поиск и подъем. И к вечеру мне принесли большую карту с проложенным маршрутом, которую я приобщил к делу, и которая многое прояснила.
В 22:30 капитан «Адмирала Нахимова» Вадим Марков, который шел курсом 154,2°, получил информацию, что со стороны пролива Босфор идёт сухогруз «Пётр Васёв», который по предварительной договорённости пропустит пароход – хотя по правилам пропускать должен был корабль слева, т.е. «Адмирал Нахимов» (помеха справа). Однако Пост регулирования движения судов предложил «Петру Васёву» пропустить пассажирский пароход, на что Ткаченко согласился. Он связался по телефону с Марковым и подтвердил, что пропустит их, о чем Марков сообщил заступившему на вахту своему второму помощнику Александру Чудновскому. «Адмирал Нахимов» лёг на курс 160°, после чего Марков покинул мостик и отправился в свою каюту отдыхать. Вскоре между судами по связи состоялся диалог:
«Адмирал Нахимов»: Вы можете нас пропустить, у нас на борту 1000 туристов и наш курс 160 градусов?
«Пётр Васёв»: Идите!
«АН»: Мы можем идти тем же курсом и не сбавлять оборотов?
«ПВ»: Да, можете идти.
«АН»: Вы пропустите нас?
«ПВ»: Да, идите!
При этом пеленг на обоих судах указывал на их сближение. Ткаченко же смотрел только на экран компьютера, который не показывал никаких изменений. «Прибор показывает красивое расхождение», – заявил он третьему помощнику. Уже в ходе следствия члены экипажа рассказали о пристрастии Ткаченко к «красивым» расхождениям на дистанциях порядка 100-180 метров… При этом он начал сбавлять скорость – что оказалось непростой задачей, поскольку сухогруз был загружен. В свою очередь, Чудновский начал отворачивать влево от стремительно идущего на него «Петра Васёва» – сначала на 5°, затем на 10° и ещё на 5°, взяв курс 140°, продолжая идти с неизменной скоростью – 12 узлов. В 23:12, услышав три гудка, поданных сухогрузом, на мостик «Адмирала Нахимова» прибежал капитан Марков. В ту же минуту «Пётр Васёв» на скорости 5,4 узла (10 км/ч) врезался в правый борт пассажирского парохода. На борту началась паника, многие стали прыгать за борт. Шлюпки спустить было невозможно, команда сбрасывала самораскрывающиеся резиновые плоты. Из повреждённых баков «Адмирала Нахимова» начало выливаться топливо, образуя на воде толстую маслянистую плёнку, в которой барахтались люди, плавали обломки палуб, скамейки, шезлонги, плоты, жилеты. На одном из плотов сидел капитан Марков, а женщины находились в воде и держались за плавающие предметы. При этом многие мужчины отдавали доставшиеся им спасательные жилеты женщинам и детям. Часть пассажиров, особенно дети, оказалась заблокированными в каютах, коридорах и на трапах – все они погибли. Второй помощник Чудновский незадолго до этого отправился в свою каюту, заперся и утонул вместе с кораблем. В 23:20, спустя 8 минут после столкновения, «Адмирал Нахимов» с креном 60° на правый борт ушёл под воду в 3,5 км от берега и погрузился на дно на глубине 47 м.
– А как продвигалось следствие? Что в итоге удалось установить – обращаюсь я вновь к Борису Ивановичу Уварову.
– Как я уже сказал, нам удалось – во многом благодаря опытным сотрудникам КГБ – изъять ленту скорости и курсографа. Это позволило установить, что авария произошла из-за ошибок судоводителей. Главными из них являются капитаны. Марков зная, что навстречу идет крупнотоннажное судно, которое дало обязательство пропустить «Нахимов» на Сочи, покинул мостик и ушел в каюту отдыхать. Он не имел права этого делать, ибо ситуация с расхождением судов считается экстремальной. По международным правилам в такой ситуации капитан обязан находиться на мостике. За оставшиеся до столкновения 12 минут сменивший его второй помощник Чудновский «начудил» еще больше – он самостоятельно трижды сменил курс, как бы уклоняясь влево, чем только усугубил ситуацию. В свою очередь, капитан сухогруза Ткаченко, получивший с поста регулирования приказ пропустить теплоход, продолжал идти по приборам не снижая скорости, поскольку компьютер показывал, что они разойдутся. И только когда стало видено с мостика, что столкновение неизбежно – Ткаченко начал сбавлять ход вплоть до «полный назад» – но было уже поздно. При такой колоссальной массе сухогруза инерция была слишком велика.

– И кто в этой ситуации виноват?
– Ткаченко не остановился, когда ему был дан приказ пропустить. Чудновский же начал менять курс тремя небольшими доворотами, в результате чего оказался в точке столкновения под 140°. Ведь если бы он продолжал идти курсом 160°, то они бы разошлись. А раз уж он начал менять курс, то, как сказано в международных правилах, в случае опасности столкновения надо делать это резко. Но для этого на мостике должен был бы быть капитан Марков, который опять же в нарушение правил отсутствовал.
– А в каком психологическом состоянии находился после столкновения Ткаченко?
– Он считался одним из лучших капитанов Черноморского морского пароходства. Но он допустил главную ошибку – он не остановился, полностью доверяясь приборам и проявляя лихачество. Это водилось за ним и раньше – но чиновники Морфлота СССР не сделали тогда должных выводов. Более того, они в последующем пытались выгораживать его и себя.
– Но Вы нашли Ткаченко в подавленном состоянии?
– Нет, он держался на удивление уверенно и заявил, что не менял курса, а они сменили. Но дело в том, что он также не снижал скорость, а затем стал снижать медленно – что при полной загрузке судна оказалось недостаточным из-за большой инерции.
– А есть ли дополнительная вина Маркова в гибели людей – имея ввиду общее состояние безопасности на пароходе «Адмирал Нахимов»?
– Безусловно. На пароходе в нарушение правил не были закрыты клинкетные двери, установленные на водонепроницаемых поперечных и продольных переборках. В результате судно превратилось в большое корыто, которое быстро заполнилось водой. К тому же было душно, вентиляция работала плохо, и многие иллюминаторы были открыты. Если бы водонепроницаемые переборки были закрыты согласно Правил, тогда гибель судна не была бы столь стремительной. Поэтому капитану Маркову было вменено и то, что он не дал команду закрыть клинкетные двери. Всего Марков нарушил 25 пунктов Правил, а Ткаченко – 15.
– А как извлекали трупы, оставшиеся внутри корабля?
– Водолазы быстро установили, что внутри судна сплошные завалы. Тогда они стали производить взрывы обшивки судна и проникать внутрь через образующиеся полости с тем, чтобы осмотреть каюты и извлечь трупы на поверхность. Всего из корпуса и со дна было извлечено 129 трупов. Но вскоре погиб один из водолазов, затем – второй. После этого работы прекратили, и 64 тела так и остались на затонувшем судне. Всего же погибло 423 человека и два водолаза.
– Когда капитанов арестовали?
- Я принял решение об аресте капитана Ткаченко 1 сентября, а Маркова – 2 сентября. Мне очень помогал мой заместитель по бригаде, ленинградец Борис Хабаров – он незадолго до этого расследовал катастрофу такого же судна «Михаил Лермонтов», получившего огромную пробоину ниже ватерлинии и затонувшего 16 февраля 1986 года у берегов Новой Зеландии. Правда, там удалось спасти всех 408 пассажиров и 330 членов экипажа, один член экипажа погиб. Обвинение по ст. 85 УК РСФСР «Нарушение правил безопасности движения и эксплуатации транспорта» было предъявлено старшему помощнику капитана Сергею Степанищеву, который находился на мостике в момент столкновения. Он получил 4 года. Я сразу обратился к Олегу Васильевичу Сороке с просьбой включить Бориса Хабарова в мою бригаду. Телефонный звонок Генерального прокурора – и на второй день Хабаров уже был у меня. Он мне очень помог – умница, настоящий питерский интеллигент. Дело в том, что по закону мы должны были предъявить обвинения через 10 дней. А ведь нужно было допросить пострадавших, провести экспертизы – в том числе психиатрические, технические, графологические…
– Вот можно об этом поподробнее?
– Необходимость графологической экспертизы возникла после того, когда выяснилось, что капитан Ткаченко после столкновения пытался подделать записи в бортовом журнале. Он находился на мостике «Петра Васёва» вместе со своим третьим помощником Петром Зубюком. При этом Зубюк докладывал капитану, что пеленг не меняется – и сделал соответствующие записи в черновом журнале. А это означало, что суда идут на столкновение. Капитан обязан был дать команду «Стоп, машина!», а он продолжал смотреть на монитор и предвкушать «красивое расхождение». После столкновения он отправляет помощника участвовать в спасательной операции, а сам резинкой стирает его записи. Когда Зубюк вернулся, капитан предложил ему написать в журнале новый текст. Зубюк делать это отказался и в дальнейшем дал признательные показания на очной ставке с капитаном, а графологи полностью восстановили стертые капитаном записи. После этого бравый Ткаченко на одном из допросов в тюрьме прямо на моих глазах повредился рассудком – он сел в углу, озирается и стал испуганно бормотать: «Борис Иванович, отпустите меня! Я пойду водолазом, буду спасать. У меня есть навыки». Мы вызвали экспертов из Института Сербского, которые установили, что у него временное расстройство психики. По их просьбе Ткаченко этапировали в Москву, провели лечение и признали вменяемым. Второй капитан Марков признал свою вину с самого начала.

– Какое обвинение было предъявлено?
– За два дня до предъявления обвинения у нас созывают совещание, где сообщают, что как минимум одному из капитанов нужно предъявить обвинение по ст. 102 «Умышленное убийство при отягчающих обстоятельствах», которая предусматривала расстрел. Я ответил, что умысла на убийство не усматриваю – была небрежность, преступная халатность, но не умысел. То есть это ст. 85 УК РСФСР. Я напомнил Емельянову, что эту ситуацию мы обсуждали еще в самолете, и тогда не было таких идей. Политическая подоплека возникла из-за того, что стали прибывать родственники погибших – их уже было около 1 тысячи. Эти люди осаждали правительственную комиссию и требовали самого сурового наказания виновникам трагедии. Кончилось тем, что Емельянов замахал на меня руками, затопал ногами и закричал: «С Вами невозможно работать, товарищ Уваров! Готовьте обвинение по 102-й». Такая вот фраза полетела в космос. И дал мне время подумать до утра. Я не спал ночь, поднял литературу и понял, что могу попасть в ситуацию, когда окажусь крайним, как в сталинские времена – следствие еще только начинается, не все пострадавшие и их родственники допрошены, а подозреваемого уже «приговорили». И концы в воду. Утром меня вызывает Емельянов – он один в кабинете. «Как Вы решили?» Я отвечаю, что решил, как уже докладывал. «Идите!» И вызывает моего заместителя Хабарова. Тот возвращается через полчаса ошарашенный и говорит, что Емельянов требует 102-ю и предлагает ему принять дело. «Я, – говорит Борис, – отказался». После этого Емельянов и Сорока снова идут к Алиеву в горком партии, а мы продолжаем готовить обвинение. Вот уже остается несколько часов до полуночи, когда истекает срок предъявления обвинения. В 23 час. я еду в тюрьму – и в этот момент мне туда звонит Емельянов. Я отвечаю ему, что предъявляю обвинения по ст. 85. «Утром доложите о результатах», – говорит он. Утром я приношу ему формулы обвинения, показания капитанов уже в качестве обвиняемых – он кладет это все в портфель и снова бежит в горком партии. Потом днем приходит и говорит: «Борис Иванович, я Вас поздравляю! Вы хорошо допросили капитанов, они признали себя виновными, все хорошо». Я понял, что заказ на 102-ю отпал…
– А не мог заказ на ст. 102 быть связан с Чернобылем? Не пытались ли увязать эти события и выдвинуть версию о наличии заговора?
– Шел 1986 год. Андропова не было. Горбачёв затеял «перестройку» вместе с Яковлевым, Алиевым, Шеварднадзе, менял кадры, вводил хозрасчет – то есть ломал страну через колено. Социальная напряженность возрастала, и показательные процессы, суровые приговоры были бы весьма кстати для того, чтобы удержать ситуацию. В ответ на это я написал статью «Катастрофа без тайн», которая появилась в 1987-1988 годах в журнале «Морской флот». В этой статье вина за катастрофу «Адмирала Нахимова» возлагается не только на капитанов, получивших в 1987 году по 15 лет лишения свободы, но и на морфлотовских чиновников, их бездарность, карьеризм, кумовство и коррумпированность – ведь эксплуатация давно отжившего свой век судна мотивировалась сугубо экономическими соображениями и шла вразрез с безопасностью плавания. То же самое, кстати, касается и Чернобыля.
– Тем более, что гибель «Адмирала Нахимова» произошла за считанные минуты до начала нового месяца – сентября 1986 года. То есть капитан мог торопиться встать в порт под разгрузку в текущем месяце.

– Как я полагаю, Борис Иванович, в этом проявляется действие «хозрасчета», экономического стимула. А уж в наш век наживы, безопасность сплошь и рядом приносится в жертву экономическим интересам собственников, которым нужна конкретная прибыль здесь и сейчас. Именно поэтому взрываются шахты, падают самолеты и тонут корабли.
– Вот именно в связи с этим я написал такие стихи, которые опубликованы в моей книге стихов «…Инакомыслящего глас…» (2015). Стихотворение называется «Нуворишам России»:

Кто будет защищать Отечество моё
Теперь, когда уже забыты ветераны,
Теперь, когда лишь смерть их лечит боль и раны,
А торжествуют вновь распутство и жульё?

Участники войны с протянутой рукою,
(А кто не протянул, тот умер уж давно),
Ждут милостыни тех, кто сыт и лишь в кино
Со жвачкою в зубах знакомился с войною.

Рокфеллеры и форды смутных лет,
Грабители старух и инвалидов,
Ответьте мне: за что, детей обидев,
Вы тешитесь среди народных бед?

Не вы ль, России истощая силы,
Уносите на Запад капитал,
Не потому ль народ беднее стал,
А колыбели реже, чем могилы?

Плодите нищих вы и проституток,
Обман предпринимательством назвав,
Тем щедро клички грязные раздав,
Кто предан Родине и к бедам её чуток…

О Господи, прости мне злобные нападки,
Все – детища Твои, и мне ли их судить?
Но, позабыв Тебя, не научась любить,
Они, Ты видишь Сам, так немощны и гадки…

В 1992 году Ельцин помиловал Ткаченко, который сидел в Ростове, а Кравчук освободил Маркова, отбывавшего такой же 15-летний срок во Львове. Но на этом трагическая цепь событий не закончилась. Ткаченко, взяв фамилию жены Тальор, уехал в Израиль. Там он каким-то образом вновь стал капитаном судна. В 2003 году яхта, которой управлял Виктор Тальор, потерпела крушение у берегов Ньюфаундленда. Обломки яхты и останки людей нашли на побережье Канады...
Так может быть, стоило в свое время дать Ткаченко 102-ю статью – спасли бы еще не одну жизнь. Или уж не пускать к власти Ельцина…