Март. Симферополь. Аэропорт. Ветрено. Даль устилает дымка. Гласный гул набирающего высоту самолета и длинный зевок только что выключенных авиационных двигателей. Я спускаюсь по трапу, стараясь разглядеть «вежливых» в новом снаряжении, утыканных тепловизорами, коллиматорными прицелами и, конечно же, с новенькими с пылу с жара АК. Так ведь нам показали… Но - никого. Два одиноко стоящих аэробуса, скучающе поблескивают ободами покрышек и зеркалами на кузовах. Пассажиры, морщась от задувающих потоков воздуха, наспех натягивают на головы шапки, капюшоны. Техник в заляпанной маслом спецовке на манер гопака довольно расхаживает под фюзеляжем. «Ну что? Вот и Крым!» – перекладывая штатив из одной руки в другую заключает Петрович.
Сразу же едем на проспект Кирова. Там рядом с провинциального вида зданием Совета Министров, облокотившись на импровизированную колонну, стоит дедушка Ленин. В правой руке кипа бумаг, взгляд традиционно решительный. На постаменте из красного гранита тонким прозрачным скотчем приклеен лист бумаги: «Не трогайте нашего вождя!». Рядом, в двадцати с небольшим метров, сцена, возле нее - пикетчики нанизывают полотна с символикой Крыма на флагштоки. Маленькая девчушка в малиновом пуховике с загорелым лицом и голубыми глазами, глядя на маму, берет свой комплект атрибутики. «Нет, я сама!» – одергивает она приходящую на помощь женщину. Древко знамени неслышно падает на брусчатку. Его волочит по земле ветер, взрослые хором с подбадривающими улыбками раздают советы: «Анют, пускай брат поможет…» Мама: «Сережа, помоги сестренке!» Семилетний парнишка с шапкой носком на голове, в грубых серых штанах с карманами и подвязанной георгиевской лентой на куртке устремляется в погоню за непокорным прутом пластика. «Поймал!», - с геройским видом кричит малец.
«Здесь поснимал?», - киваю, – «Погнали, уже ждут». Идем в сторону бежево-голубого здания. По линии лицевого фасада ровным порядком стоят крепкие мужики в камуфляже с папахами и кубанками на головах. Неподалеку скучают три милиционера - засмотрелись на проходящего мимо ветерана с клюкой. Сверху над зданием высятся два флага: Российский триколор и флаг Автономной республики Крыма. «А вы куда, мужчины?», - оперативно нам на встречу выстраиваются с десяток тел. Видно, ребята уже повидали разных ситуаций, потому и без лишнего официоза.
- Нам к Ивану Васильевичу.
– Кто разрешил?
– Да вот же он!
За роем набежавших людей, с довольной по-отечески теплой улыбкой, в приветственном жесте подняв руку, Иван Васильевич пробирается к нам: «Петрович! Здорово! А ну-ка пропустите их, братцы!».
Толпа в срочном порядке расступается.
- Юрий Петрович, а это кто вообще? - спрашиваю я
- А это, брат мой, казаки!
До этого я казаками не сталкивался. В основном примечал их на шествиях патриотического толка и на страницах разного рода чтива от исторического до художественного. Потому воспринимал их больше как ряженых и, сказать честно, вряд ли мог представить, что где-то в России есть настоящие представители этого сословия. А тут дисциплинированные, с воинской иерархией, не в шароварах с лампасами, буркой и шашкой на перевес, но в горке и берцах бойцы со взводными, высшим офицерским составом. Кстати о начальстве.
Иван Васильевич оказался атаманом Таманского отдела Кубанского казачьего войска. Фамилия его Безуглый. Как позже выяснится, потомственный казак. На вид ему лет 60-65, высокий, сухой с черными длинными усами. Походка прижимистая с еле заметной хромотой на правую ногу.
- Тебя звать как? - спросил меня Безуглый.
- Виктор.
- А ты, Витя, скажи, казак?
- Откуда? – говорю - я из Подмосковья.
- Аааа… Москаль значит? Ну, ничего, - на губах атамана растянулась улыбка, - тебе папаху али кубанку, а то холодно тут. На, хлопец, возьми кубанку. Примерил. «Вот так любо!» – еще шире улыбнулся Безуглый - «Петрович, я вас на перекоп повезу, посмотрите, чем мои казачки живут».
Поехали на двух машинах. Атаман отдельно. Я с рослым рыжебородым казаком Женей, Юрием Петровичем и его товарищем еще по первой чеченской Борисом Анатольевичем. За рулем сидел словоохотливый осетин Володя. Дорога оказалась длинной, полотно часто разбитое. На открытых участках машину постоянно норовило снести на обочину боковым ветром. Кидало как парусник в шторм. Володя лихачил, и каждый раз на обгоне было страшновато, не влететь бы на встречке. Один раз даже остановили местные пэпээсники - машина у нас с киевскими номерами. На посту подошли спросить документы, разглядели кубанки, камуфляж и пожелали хорошего пути. «Менты тут ничего не решают сейчас – боятся бедные. Мы как только приехали, они чуть ли не плакали, говорили спасибо! А то нас тут скоро убивать начнут. Власти нет».
КПП Перекоп находится рядом с крохотным городом Армянск. 270 км от Симферополя. Весь путь выстилается из степи, ветхих заводов, заброшенных фабрик и ржавых агропромышленных комплексов. Выглядит удручающе. Нередко то справа, то слева вырисовываются деревянные лавки с солениями и копченой рыбой, церквушки, мечети. Иногда ближе к горизонту выступают в контражуре силуэты пасущихся лошадей, коров. Старая бетонная остановка с облупившейся эмалью словно древний манускрипт, несет в себе доходчивое послание, написанное черной краской из болончика: «Крым с Россией!». На самом въезде в Армянск краснокирпичная шиномонтажка. Над воротами бокса на деревянном черенке прикреплен жилто-блакитный прапор. «Вот же старый! Никак не снимет. Упертый. Ему весь Армянск говорит, а он: не сниму и все», - сказал Володя, опустив кубанку на лоб.
Подъезжаем к КПП. Впереди - колона из пяти машин, навстречу фуры. Справа стоит припаркованный тигр. Окапываются БТРы. «Грады видел? Вон там стоят», – говорит Володя, показывая рукой в сторону Армянска. Четверо ребят в синей форме с балаклавами на головах и автоматами производят досмотр машин. Где-то под разгрузкой виднеется нашивка «Беркут». Вот и наша очередь.
«Дружище, с камерой на территорию блокпоста въезд запрещен»,- сказал тогда извиняющимся тоном коренастый беркутовец. - Братцы, ну никак. Если начальник даст добро, то вперед, а так придется оставить». Вся процедура «одобрения» составила минут 15. Начальник «Беркута» выплыл откуда-то из-за техники: «Это ж свои. Пропускай». Все тот же беркутовец,светло-карие глаза, сморщенный лоб и южный русский говор: «Ты брат, меня извини, время военное. Сам понимаешь…».
И вот мы в расположении. Палатки, полевая кухня, ящики из-под боеприпасов, бетонные блоки. На столах, грубо сколоченных из видавших виды досок, стоят маринованные помидоры, пачки сигарет, сало и чай. На тенте у входа, словно в американском боевике, висит портупея, солнцезащитные очки и «калашников». Тут же казак штык-ножом открывает банку тушенки. Совсем молодые товарищи смеются над его кухонной брутальностью. «Ребят, а вам лет-то сколько?». В ответ: «По 23. Да ты не бойся, нам служба привычна».
Отец и сын, местные, разгружают коробки с провиантом напротив столов. Коробок много – целая газель, внутри еще одеяла носки и матрасы. «Хлопцы, вы все тащите и тащите. У нас и так все есть. Выбрасывать что ли?», - пробурчал ответственный по кухне.
Тем временем Безуглый обходил казаков. Одни сидели на брусте, грелись от костра в бочке, другие шли в окопы. С каждым казаком атаман считал долгом лично поздороваться. Интересовался самочувствием, рассказывал военные шутки. И за каждой ничего не значащей фразой следовал приказ, так мастерски завуалированный в гусарском юморе. «Шо хлопцы все нормально? В чем нуждаетесь?» в ответ получал «Та нет, батька, и так любо» - «Ну так значить время казаку душ принять».
По соседству лысый усатый полковник с автоматом за спиной смачно, но почти поэтически ругался матом. Что сказал конкретно - писать, думаю, не стоит. Суть: казакам раздали оружие, закрепили за каждым под подпись, а в штабе морской пехоты потеряли бумажку. Стали наговаривать, что казаки оружие себе воруют. «Сказал ему - потом будешь извиняться перед казаками за наговоры». Действительно, вскоре бумагу нашли, смету проверили, всё сошлось. Извинились.
Далее отправились на позиции. В окопах я ничего не смыслю, но особенно привлекала внимание неглубокая совсем ямка, где умиротворенно на белом полосатом матрасе казак сперва набивал патронами рожок, а затем чистил его зубной щеткой. Папаха свалена на бок. Из-под края, где овчина заканчивается, торчал оселедец. Зовут бойца Дмитрий Сидаш. Из другого окопа слышно: «Дима - прям звезда! Все у него интервью берут», - раздался громкий смех. Один казак схватил за рукав меня и тихо так полушепотом: «Ты не смотри, что смеются. Диму тут все любят. Он казак веселый и простой».
Оказалось, что воевал он действительно много. Прошел и Чечню, и Осетию, воевал в Сирии. «Знай, брат, я покров Божией Матери видал. И ни как люди на иконах видят, а из песка в буре. В Сирии было. Вот те крест даю. Целый день не утихала. И хотя бы одна песчинка в рот попала. Вот так. И не верь чуду. А я видел».
Стемнело. По позициям прошла информация, что в час ночи может пройти атака с противоположных укреплений. Еще в момент моего недолгого разговора с Сидашом казаки поймали лазутчика, который пытался обнаружить позиции на перекопе. От него все и стало известно. Начальство дало разрешение стрелять одиночными в подозрительные объекты. Один казак в афганке тогда сказал: «Только бы градами не поливали, а то под минами дохнуть казаку не любо».
Юрий Петрович, который все это время беседовал с личным составом и командирами, сказал мне тогда: «Вить, если что начнется, сразу падай, а там всё поймешь».
Атаман срочно собрал всех командиров, объяснил обстановку. Особенно мне запомнился один казак. Крепкий, с густой бородой. Позывной «дегтярь». Хмурые черные брови, всегда серьезное лицо, немногословен. За целый день я ни разу не увидел, как его лицо хотя бы намекает на улыбку.
Незадолго до часу ночи я успел подружиться с Сашкой из Абинска. Стоял у палатки и думал, чем бы заняться. Помогу, думаю, на кухне. Там тепло. Стоял на раздаче борща, наливал кофе. Ко мне подошел парень лет 30 со стаканом красненького. «На, братёчек, ты только не подумай, не пьянству ради, но для согрева. Считай боевые».
Так я и дождался часа предполагаемой атаки. В начале второго с тыла прилетели вертушки. И пошли на дальнюю от нас сторону Турецкого Вала. Ходили по кругу, туда и обратно к нам. «Ты не бойся, если вертушки прилетели сзади, значит можно курить себе спокойно», - прокричал мне кто-то. Несмотря на это, казаки побежали к укреплениям. Отстреливались осветительные ракеты. Послышались одиночные выстрелы. Сначала редко, потом чаще, затем и вовсе приняли форму системы. Раз в минуту раздавался треск. Все происходящее, что я слышал и видел, приняло в крайней мере мистический, я бы сказал божественный характер. Пробудилось нечто величественное во всем окружении. Совсем недавно воспринимаемые неуклюжей декорацией рвы, мешки с песком под оранжевыми огнями световых ракет превратились в крепости и бастионы…
