Лю́мпен-пролетариа́т (от нем. Lumpen — «лохмотья» ) — термин введён Карлом Марксом для обозначения низших слоев пролетариата. Позднее «люмпенами» стали называться все деклассированные слои населения (бродяги, нищие, уголовные элементы и другие) . В большинстве случаев Люмпен - это лицо, не имеющее никакой собственности и живущее случайными заработками.
Маргина́л, маргина́льный челове́к (от лат. margo — край) — человек, находящийся на границе различных социальных групп, систем, культур и испытывающий влияние их противоречащих друг другу норм, ценностей, и т. д.
Маргинальная группа людей — группа, отвергающая определённые ценности и традиции той культуры, в которой она возникает, и утверждающая свою собственную систему норм и ценностей.
Люмпенкриат: новый опасный класс
Люмпенкриат — бесправный класс, пришедший на смену пролетариату.
Левая идея — это такая вещь, на которой человеку совестливому и сколько-нибудь пристроенному трудно поставить крест. Она взывает к нашему идеализму и соблазняет: если вдруг где-то паче чаяния выработан способ добиться всеобщего благоденствия, грех было бы упустить такой шанс снять с себя бремя капиталистической вины.
Ключевую роль в нем играет Люмпенкриат, который в настоящем представляет собой главную жертву сложившихся рыночных отношений, а в будущем грозит стать монстром и погрузить мир в насилие и неонацизм, то есть привести к «политике ада», — если не принять срочных мер. Основная мера — введение Безусловного Основного Дохода, то есть обеспечение каждого человека прожиточным минимумом, который не зависел бы ни от воли благотворителей, ни от его собственной жизненной стратегии, а принадлежал ему просто на основании гражданства.
Люмпенкриат — новый класс, который образовался в результате крушения традиционных отношений между трудом и капиталом. На смену старому доброму коллективному договору между корпорацией и профсоюзом приходит гибкий рынок труда и срочный индивидуальный договор, который усиливает социальное неравенство. Проще говоря, сегодня работа очень часто выглядит совсем не так, как привыкли прежние поколения: производственный процесс распадается на отдельные задачи, многие из которых отдаются сторонним исполнителям или вовсе выводятся в страны третьего мира, людям все чаще приходится менять не только место работы, но и квалификацию, они все больше работают удаленно, теряют связь друг с другом и с корпоративной культурой, а это размывает их профессиональную самоидентификацию и порождает тревогу о завтрашнем дне. Работа становится проектной, а не постоянной, и это влечет за собой потерю социальных гарантий.
Эту проблему сформулировал еще герой Бернарда Шоу мусорщик Дулиттл — «самый оригинальный моралист во всей Англии» и прекарий по собственному выбору: «Я бедняк и человек недостойный, вот я кто. <…> Если я чего-нибудь захотел в этой жизни, мне твердят одно и то же — ты человек недостойный, тебе нельзя. А ведь нужды у меня такие же, как у самой предостойной вдовы, которая в одну неделю получает деньги с шести благотворительных обществ за смерть одного и того же мужа. Мне нужно не меньше, чем достойному, — мне нужно больше. У меня аппетит не хуже, чем у него, а пью я куда больше».
Мысль о том, что человек должен доказывать свое право на пропитание, лечение, крышу над головой и может этого права не получить, возмущает любую совесть. Беда в том, что безусловного дохода не бывает. Всякий, кто дает человеку деньги, хочет навязать ему собственные нормы поведения.
Люмпенкриатом оказывается — или рискует оказаться — практически каждый: покажите мне человека, который не тревожится о завтрашнем дне. Стэндинг полагает, что это побудит каждого к действию ввиду общей выгоды. Но классовая солидарность, распространяющаяся на все человечество, — это парадокс из области религии или утопии.
Классические демократии — Древние Афины и Римская республика — во все времена вдохновляли левых утопистов — с той оговоркой, что это были рабовладельческие общества. Однако рабский труд не отдельный изъян, а главное условие существования подобной системы: ведь кто-то должен делать «монотонную, бессмысленную, грязную и тяжелую работу», которую сейчас вынужден делать прекариат. Стремясь обойти эту закономерность, утописты всегда уповали, во-первых, на добрую волю людей, во-вторых, на технический прогресс, будь то «советская власть плюс электрификация всей страны» или «алюминий и хрусталь» в романе Чернышевского. Главным двигателем коллективизации должен стать трактор, но становится террор: выразительную иллюстрацию в этом смысле представляет собой, например, дневник крестьянина-единоличника за 1930 год, опубликованный недавно обществом «Мемориал».
Левая идея всегда воевала с христианством, поскольку претендует на ту же нишу. Но христианская картина мира парадоксальным образом куда реалистичнее, взять хотя бы базовый принцип любого бизнеса — «имущему приложится, а у неимущего отнимется»; она предполагает, что человек в силу самой своей амбивалентной природы будет в поте лица своего есть хлеб, отдавать кесарю кесарево, а десятину — бедным. И эта десятина — в виде пособий по безработице, благотворительных организаций, пенсий и так далее — шатко или валко функционирует по сей день, кажется правильным и разумным ее совершенствовать; но никто и никогда не видел работающей модели коммунизма.
Самая грандиозная мистерия последних лет — драма "Падение рубля" — собрала невиданное количество зрителей, актеров и критиков. В стороне не остались даже те, кому билета не досталось. Как водится, они переживали больше остальных. Как бы пошло это ни звучало, но информационная война сделала свое дело, и дело тут даже не в расколе общества, обострении социальных и национальных противоречий и прочего из газет и телевизора. Умелое манипулирование лозунгами, акцентами и картинкой на экране сделало главное — переключило внимание конкретно встревоженных россиян на абстрактные для большинства из них валютные интриги. В тени остался очень важный момент, о котором упорно молчат. Всё — как по Витгенштейну: о чем невозможно говорить, о том следует молчать.
Неприятно звучащее для чуткого русского слуха слово "Люмпенкриат" можно объяснить так — это люди, которые окружают нас со всех сторон, но чьих имен мы не знаем и знать не желаем, так как это совершенно неважно для нас.
Трудовые мигранты из бывших республик СССР, люди из дальних уголков страны, приехавшие в поисках лучшей жизни, не имеющие хорошего диплома, работающие в сомнительных конторах за символическую плату, но с грезами о премиальных, курьеры, оплачиваемые обещаниями стажеры, специалисты по клинингу и т. д. Не имея никаких социальных пакетов, не претендуя ни на что, миллионы таких людей пытаются выжить за счет "тут поработаю, там подработаю". Вот как раз на их головы и упал рубль, и последствия такого сотрясения могут быть куда более тревожными, чем рост цен на гречку.
Люмпенкриатизация подразумевает стиль жизни, который всецело подчинен работе, причем ее выполнение не ведет к профессиональному развитию… Рабочее место прекариата — везде и всюду. Оно расплывчато, непонятно, нестабильно… Создается общество лотерейного счастья, в котором у прекариата непропорционально большая доля риска.
Сейчас можно наблюдать, как интенсивно распространяются несколько идей: горизонтальный рост, честный капитализм, оптимизация всего и вся.
Под горизонтальным ростом понимают такие условия, в которых рабочий (или менеджер, неважно), чтобы выжить и сохранить свое место, должен быть мастером на все руки: и бухгалтерию вести (при сокращении бухгалтеров), и кофе умело варить (при сокращении секретарш). Люмпенкриат, по причине неполноценного трудоустройства, ненормированного рабочего дня, и попросту от безразличия со стороны работодателя, горизонтально расти не может — ведь для этого требуются полноценная интеграция в среду, рабочие процессы. Люмпенкриат неактуален.
Что понимают под честным капитализмом — понять сложно, но есть во всем этом неприятный привкус. Наверное, нужно ожидать появления атлантов, которые смогут удержать на своих плечах не только свою ношу, но и весь рынок в целом. Несгибаемые, железобетонные люди, которые умирают на своих рабочих местах. А что делать тем, кто не имеет пламенных амбиций и звериного чутья, в чьих жилах не течет кровь акулы капитализма, в относительно спокойное для страны время открыл свою контору, интернет-магазин или свечной заводик, нанял курьеров, работников склада? Все окажутся на улице. Люмпенкриат неуместен при частном капитализме.
Люмпенкриат живет в тревоге. Хроническая незащищенность связана не только с балансированием на краю, когда человек понимает, что одна-единственная ошибка или неудача могут нарушить баланс между достойной бедностью и уделом побирушки, но и со страхом потерять то, что он имеет, даже если чувствует, что его обманули, не дав большего. Люди не уверены в себе и подавлены, и в то же самое время "частично заняты" и "слишком заняты". Они отчуждены от своего труда и работы, растеряны и ведут себя порой безрассудно. Люди, боящиеся потерять, что имеют, постоянно раздражены. Иногда они сердятся, но, как правило, это гнев пассивный. Люмпенкриатизированное мышление питается страхом и мотивируется страхом".
Не имея социальной, профессиональной, корпоративной идентификации, эти "сами по себе" и "сами за себя" люди, зачастую находясь в чуждом для них социокультурном пространстве и не имея средств и времени на досуг, в моменты кризиса могут запросто превратиться в маргинальную массу, притом агрессивно настроенную.
Но имеет ли всё это значение, с учётом того, насколько глобализирован мир? Проблемы везде одни и те же, и вряд ли проблема прекариата — ключевая, скажем, для ЕС. В шуме медиа-поля их голосов не расслышать: слышны только советы потуже затянуть ремни. А о том, что ремень может быть затянут на чьей-нибудь шее, не важно: от безысходности или же от агрессии, — нам никто не сообщит.
Будет ли гнев люмпена направлен на полицию (как в мексиканских и бразильских пригородах) или же друг на друга (как в наших городах), зависит как от действий самого государства, так и от действий левых. Ведь в данной ситуации «потенциально возможны две формы конфликтов (и обе они имеют место): белые и цветные воюют между собой или обе группы воюют с полицией.... В этом драматически отражается классическая двойственность люмпен-пролетариата».
Без насилия как такового люмпен-пролетарат обойтись уже не может, оно применяется не только ради того, чтобы нанести кому-либо вред, но и ради ощущения собственной боли, подтверждающей собственное существование: «болит только живое».
«Каждый момент они способны двинуться по одному из путей: либо обратить свою ненависть на таких же жертв (империализма), на друг друга и на самих себя.
доктор психологии Валерий Розанов
