От Сокурова рудознатцам России

Предисловие к публикации

Запоздало, но, надеюсь, геологи России меня простят. А наш геолог - тем более. Вообще, кто понимает, апрель - день для поисковиков полезных ископаемых богат открытиями. К тому же, миновало ровно полвека, как литературный герой этого повествования вступил на "золотую тропу".

Пусть эта публикация, написанная Сергеем Сокуровым для последней его книги в советскую эпоху, станет нашим подарком автору.

Алексис Палеолог

Сергей Сокуров

Знак чистого солнца

1.

Закончив обследование предгорной части долины Быстрицы, Ильин возвращался на базу поисковой партии попутной хлебовозкой. Голосовать не пришлось. В глухих местах Прикарпатья, на пустынных просёлках, всякий водитель подберёт путника, тем более человека под поклажей, опирающегося на геологический молоток.

Ильина по окончании геофака определили к золотоискателям. Правда, назначили геоморфологом, в чьём ведении были не романтические недра, а земная поверхность. Утешало, что рассыпное золото, охота на которое началась недавно в Карпатах, выдаёт места своего скопления особенностями рельефа в гораздо большей степени, чем другие полезные ископаемые. Года три тому шлиховое опробование в ручьях, стекающих с Острого Верха, преподнесло сюрприз: в лотках заблестело золото. Поисковики не верили в промышленные запасы этого сатанинского мерила ценности. Никто из местных жителей и слыхом не слыхивал о золоте Покутских Карпат, омываемых водами Прута и Черемоша. Специалисты сначала не понимали, откуда поступает в речные отложения этот металл. Ведь в окружающих горах отсутствовали скопления кварца, побуждающего золотоискателя к поиску. А когда его всё-таки обнаружили в верховьях Лючки и Быстрицы, питающих Прут, оказалось, в этой части Карпат он чужак, пришелец из немыслимо далёких эпох, дар безымянной горной страны, исчезнувшей с лица планеты одновременно с динозаврами. Тогда скалистый кряж, сложенный кварцевыми валунами, опустился на дно океана, которому через десятки миллионов лет люди дадут имя эллинской богини моря – Тетис. Нескоро из водной пучины поднялись новые горы, среди них Карпаты. Но тот реликт пережил вечность и вновь оказался под солнцем в виде горной гряды. Аборигены назовут его Острый Верх. В его кварцевых валунах окажется невидимое простым глазом золото.

Ильин добрался до базы геолого-поисковой пар­тии, когда вечерняя тень от гор, полукольцом обло­живших Яблонов, уже покрыла и село, всё в садах, и окрестные поля на широких террасах Лючки. Светилось раскрытое окно лаборатории в доме с мансардой. Оттуда доносились голоса. Начальник партии, по фамилии Гусь, и Дмитраш, главный геолог, принимали гостя - внушительного, как памятник генералу, пожилого мужчину в добротном костюме. Катрич – вспомнил Ильин. Начальника экспедиции (хозяина, в просторечье) он видел раньше мельком. О таких в старинных рома­нах писали «лев». Это был красивый зверочеловек с облаком седых волос и хищным прищуром льдистых глаз. Дмитраш представил ему вошедшего. Хозяин протянул юноше руку: «Ну как, освоились? Место у вас перспективное: есть куда корни пускать и куда расти... Ну-с, поторопимся. С утра ни крошки».

В просторном зале ресторана на втором этаже торгового комплекса было пусто и неуютно. Катрич сразу дал понять, что глав­ное в поздней трапезе не еда: «Итак, друзья мои, к нам едет ревизор, точнее, комиссия из министерства. Быть или не быть вашей партии и нашему золоту за­висит от того, сможете ли вы произвести впечатле­ние на товарищей из министерства. Киевляне вряд ли будут читать ваши маршрутки, не станут они и мыть шлихи на Лючке. Им надо пре­поднести золото на блюдечке, показать ярко раскра­шенные карты, разрезы и... нашу уверенность. Непо­колебимую! Понятно? Никаких «возможно», никаких «мы предполагаем». Золото есть! Завтра будет еще больше. Да, запасы подсчитали?» - «Килограммов пятьсот по Лючке,— ответил Дмитраш, втягивая голову в плечи и не сводя с шефа настороженного взгляда. - С притоками не более семисот пятидесяти». Катрич резким движением отодвинул от себя тарелку: «Мало! Каковы перспективы Быстрицы?». Дмитраш коротко, словно бы опасаясь даже на миг выпустить Катрича из поля зрения, показал гла­зами на Ильина: «Наш геоморфолог только что закончил иссле­дование долины Быстрицы. Если окажется, что чет­вертая терраса, общая для Лючки и Быстрицы, не прослеживается юго-западнее...». – «Не прослеживается»,— неожиданно для самого себя брякнул Ильин, и тут же кровь ударила ему в голову. Как сквозь туман он увидел губы Дмитраша, расползающиеся в странной улыбке. Потом услышал зловещий полушепот: «Ты, Боря, хочешь сказать, на Быстрице надо поста­вить крест?».

Ильин, ища поддержки, растерянно посмотрел на Гуся. Тот, казалось, к разговору относился безучастно. Начальник партии, ни на кого не глядя, с аппети­том опустошал свою тарелку. И вдруг мурашки побе­жали по спине Ильина: в прищуренных глазах Катрича, на которые наткнулся растерянный взгляд Бориса, мелькнул опасный хищник. Борис через силу выдавил: «Почему?.. Я так не считаю».

И тут в разговор золотоискателей вмешался начальник экспедиции — не го­ворил, а крался на мягких лапах: «Я нисколько не сомневаюсь в добросовест­ности Ильина. Думаю, исследование он провел гра­мотно, но у него еще слишком мало опыта, чтобы делать правильные выводы. Разве не так, Ильин? Вы согласны? Вот и чудесно! Берите, Юрий Влади­мирович, и ты, Александр Павлович, юношу под свою опеку. Со временем из него получится насто­ящий геолог. Но соли ему придется съесть не один пуд»,— сказал, отвернулся от Ильина и уже не за­мечал его до конца ужина.

Утром Дмитраш предупредил Бориса: «Провожу Катрича и приму у тебя материалы. Далеко не уходи». Чтобы не толкаться среди люда, собиравшегося в маршруты, Ильин вышел в сад за домом. Запущенная яблоневая аллея вывела к реке. Сняв сандалии, Борис спустился на галечную косу и примостился на камне, свесив ноги к прозрачным струям Лючки. За речкой, от уреза воды, начиналось карпатское низкогорье.

Скоро появился Гусь с новостью, что не сегодня-завтра прибудет киносъёмка. Объяснил: «Затея Катрича. У шефа личная золотая лихорадка. Чешется поведать миру о карпатском золоте, найденном при его скромном руководстве. И Дмитраш - за фильм. Вообще, у нас в экспедиции любят устраивать сатурналии по поводу успехов. Едва рассмотрели в лотках первое золотишко, ударили во все колокола. На звон повалил народ — понятное дело, слово-то какое — золото! Люди гибнут за-а металл, - фальшиво пропел Гусь. - Словом, закрутилось, завертелось, поехало...».

Ильин во все глаза смотрел на обычно немногословного начальника партии: «Так значит... вы не верите в золото Лючки?». Гусь ответил не сразу: «Почему же? Золото есть. Глазам своим я верю. Только проблема эта очень сложна. Много в ней «pro» и «соntrа». Одна Лючка не вытянет прииск. Но Дмитраш — фанатик. Золотоискатель не от мира сего. Таким часто улыбается удача. А Катричу вообще не важно, будут ли разрабатывать местонахождение или за­консервируют. Понимаешь, Борис, Катричу сейчас, как никогда, нужен громкий успех. Начальник экспе­диции прошел свою геологическую тропу под звон фанфар: в его активе несколько крупных полиме­таллических месторождений в Восточной Сибири, железо на Северном Урале, сера в Прикарпатье. А в последнее время заело — сорвались волынские алмазы, медистые песчаники в окрестностях Паляницы оказались бесперспективными. Сразу подняли головы недоброжелатели Катрича. Их у него нема­ло: он не в меру драчлив, к цели идет, не разбирая дороги; людей не видит, только безликую толпу. А тут и годы подперли — шестьдесят! Если карпат­ское золото не поможет ему удержаться в седле, поведут его под белы ручки на пенсию, чему он сопро­тивляется всеми силами своей, надо сказать, сильной, души, хотя и черствой. Вот и пошел Катрич ва-банк. Знаешь, умом я за него. Башковитый мужик, один их тех, кого называют незаменимыми. Жаль, дрогнул где-то, изменил самому себе, свою железную линию повел вкось».

2.

Дмитраш возвратился на базу только к полудню, заторопил Ильина: «Давай, неси свои планшеты. Сейчас мы их!». Борис разложил на полу между окнами и столом Гуся четыре листа отсинькованной «пятидесятитысячки». Получился большой, раскрашенный цветными карандашами квадрат, в одном углу которого змеилась синяя Лючка, а в противоположном — такая же синяя, только более широкая Быстрица. Берега речек и всхолмленное междуречье были рас­крашены зелеными карандашами различных оттен­ков, но большую часть водораздельной гряды, при­мыкающую к Карпатам, Борис заштриховал ко­ричневой тушью. Дмитраш бегло оглядел три зеленых листа, где основными элементами рельефа были речные террасы, и надолго склонился над четвертым. Здесь преобладало коричневое. И чем дольше всматри­вался главный геолог в планшет, тем сильнее на­тягивалась кожа на его лысеющем лбу. Наконец он выпрямился и решительно изъял из четырехлист­ного квадрата явно не понравившийся ему планшет.

Ильин открыл было рот, но смолчал.

— Значит так,— медленно начал Дмитраш,— по этим трем у меня замечаний нет. Что до листа «Г», он вызывает большие сомнения.

— Я там по два-три раза ходил,— с обидой в голосе пробурчал Ильин.

— Охотно верю. И, возможно, ты прав... Кое в чем прав. Однако, коль возникли у меня сомнения, я обязан просмотреть весь фактический материал. Думаю дней через десять выкроить время.

—Через десять дней мы принимаем комиссию,— вмешался вошедший в комнату Гусь, как-то боком, по-птичьему посмотрев на Дмитраша, и сразу стал похож на свою фа­милию: длинношеий, носатый, вот-вот зашипит.

— Знаю,— ответил Дмитраш.— На всякий случай я по этому участку составил предварительную схемку. Ею мы и заполним изъян. Тем более, что она только в некоторых деталях расходится с геоморфологической картой Ильина,— добавил он.

—Некоторых, но существенных, — хмыкнул Гусь. — Кажется мне, Юрий, в твоих сомнениях наукой и не пахнет. Своей интерпретацией материала на листе «Г» Борис ставит под вопрос золото Быстрицы, а твои сомнения, ни на чем конкретном не основанные, Быстрицу реабилитируют.

– Вся геология состоит из вопросов,— нашелся Дмитраш,— а кроме того, из интуиции поисковика, и тем больше, чем больше у него опыта.

Злость закипала в этом коренастом полевике, словно пар под притертой крышкой. И вдруг вырвалась наружу:

— Да, я против «закрытия» Быстрицы по косвен­ным данным. Рекогносцировка показывает золото. Пусть только знаки! Лючка тоже начиналась со знаков. Кроме того, есть много других «за».

– Не спорю,— нехотя согласился Гусь.

Ободренный отступлением начальника партии, Дмитраш перевел взгляд на Ильина:

— Ты пойми, геоморфолог, мы сидим на голод­ном пайке. Если проект на Быстрицу не утвердят, нам хана с нашими семьюстами пятьюдесятью ки­лограммами. А промышленное золото на Быстрице есть!

Последнее слово главный геолог припечатал ла­донью к письменному столу начальника партии.

3.

Вскоре приехал киевский киношник. И началось… «Кино». Съёмку вёл сам Калита, украинский поэт, более известный своими научно-популярными лентами. Дмитраш назначил себя главным режиссёром (как бы чего лишнего не наснимали без него). Ильина он определил «сопровождающим лицом». Выехали с базы погожим ранним утром. Возглавлял кавалька­ду по-ковбойски покачивающийся в седле Дмитраш. Он то пускал вскачь своего гнедого жеребца, то придерживал его, поджидая товарищей, в верховой езде не столь искусных. Сначала дорога тянулась плоским левобережьем Лючки, потом перебралась по деревянному мосту на бугристое правобережье, круто взяла вверх и зазмеилась по каменистому борту речной долины, поросшему лесным ореш­ником. Когда кустарник остался позади, путникам открылся крутой травянистый склон, уходящий вверх к причудливо изломанному гребню. Дмитраш показал нагайкой киевскому гостю на гребень хребта: «Острый Верх. С него начинается наше золото». Поэт схватился за кинокамеру. Дмитраш между тем спешился и, бросив поводья Ильину, вразвалку, как ходят моряки и кавалеристы, направился к шурфам, темнеющим на яркой зелени горного склона вывалами влажной породы. Выработки тянулись ровной цепочкой от подошвы гряды к каменистой ее гриве. Вернулся с лотком раздробленной горной породы: «Запоминай, писатель: порода эта — осадки прибрежной зоны древнего моря, так называемой литорали. За миллионы лет при горообразователь­ных процессах гравий, галечник и валуны различных твердых пород скалистого берега сцементировались в одну новую породу. Конгломерат называется. Видишь, мо­лочно-белый окатыш? Это кварц. Там, где кварц, ищи золото. В нашем оно есть. Только не старайся, самородка не выковыряешь. Вообще, глазом не увидишь, только в микроскоп. Золотая пыль. Чтобы добыть её, всю эту кварцевую, в целом, гряду в пудру надо перетереть. Труд, сам понимаешь, непосильный. Поэтому доверимся нашим речкам. Главный их инструмент – время, которого у нас, увы, нет. Их кормить, платить зарплату им не надо. За так стараются. Гутта кават ляпидем, говорили римляне. Долбит водичка камень, вымывает из него золотишко и сносит вниз, а там накапливает – в ловушках, как мы их называем в линзах песка и гравия. Тебе любопытно, как золото попало в долину Лючки? Пошли!».

Острый Верх оправдывал свое название. Из узкой спины хребта торчали, будто зубы гигантского ископаемого хищника, каменные останцы, изъеден­ные дождями, ветром и солнцем. Этот хмурый первозданный ландшафт резко контрасти­ровал с сочными синими и зелеными красками окрестных гор.

Отсюда просматривалась вся долина Лючки в садах, огородах и желтом разливе зреющего хлеба, а правее её, за лесистым водоразделом, угадыва­лась в дымке по блестящему пунктиру Быстрица. Верховья Лючки — пять потоков — глубоко вре­зались в склон Острого Верха. Казалось, пятипалая рука протянулась со стороны предгорья, чтобы выгрести из кладовых хребта его богатство. А чуть южнее другая рука только-только дотягивалась до подножия «золотой» гряды. Это Быстрица стре­милась взять свою долю.

Сочными красками живописал геолог картину, имеющую и четвертое измерение. Композиция ее была так продумана, все детали так тщательно выписаны, и общее впечатление от нее было так велико, что Борису стало стыдно за свой наскоро состряпанный лист «Г». Какое значение имеет фана­тизм Дмитраша или не совсем чистые расчеты Катрича, если золото региона — такая же реальность, как и Острый Верх, венчающий карпатское низкогорье? Вот как все просто получалось по словам Дмит­раша.

4.

В Яблонове Гусь встретил Ильина и Дмитраша ушатом холодной воды: «Пока вы, друзья, вояжировали по цветущим ландам, я позволил себе маленькое развлеченьеце, сиречь просмотрел весь фактический материал от покойного доктора Тейссейра до ныне здравствую­щего Ильина». Дмитраш, расседлывавший своего гнедого, на­сторожился: «Дел больше не было?». Гусь миролюбиво поднял руки: «Помню, помню наш договор: тебе — геология, мне — хозяйство. Только ведь комиссия не все к богу будет обращаться; могут и кесаря спросить». Дмитраш никак не мог справиться с подпругой: «А, черт!.. Ладно, кесарь, давай начистоту».

Геологи уединились в кабинете начальника. Гусь извлек из окованного сундука стопку полевых книжек, несколько отчетов за прошлые годы по поискам и разведке полезных ископаемых на различных площадях региона, папки с графическим материалом и свернутую в рулон геоморфологическую карту собственного изго­товления. Развернутые кальки заняли весь пол. «Так вот,— начал Гусь, вздохнув, словно перед тяжелой и неприятной работой,— я тут в одиночестве прикинул так и сяк, и получается у меня, что, начиная с плейстоцена, речная сеть региона в результате тектонических подвижек и эрозионной деятельности ледников перестраи­валась не два раза, а минимум три...». При этих словах Дмитраш весь подобрался и вперил немигаю­щий взгляд в начальника партии. Тот внимательно посмотрел на главного и сме­нил тон на более жесткий: «Вывод мой таков: если и существуют в регио­не промышленные запасы золота, искать его надо по всей территории в небольших ловушках, учитывая палеогеографию, а не надеяться только на Лючку и Быстрицу». Дмитраш сразу как-то сник и не просто спросил, а вопросил с горечью: «Вы мне товарищи по общему делу или враги?.. Нет, вы хуже врагов! — сам ответил на свой во­прос.— Один из вас закрывает Быстрицу, другой растаскивает из-под носа и прячет по углам все, что уже найдено... И это перед комиссией. Да они уже едут! И уже в поезде спорят, давать нам средства на расширение поисков или не давать. А у нас тут феодальная раздробленность! Нет, Александр Пав­лович, ты повремени со своими выводами,— голос Дмитраша креп, становился все уверенней.— Уедут товарищи из министерства, тогда излагай свои ори­гинальные идеи хоть с крыши церкви... А ты, Ильин... я просто приказываю тебе: сникни, затаись, исчезни! Не вспоминай о листе «Г». Получим деньги, тогда опробуем ваши чудесные варианты!».

До вечера Дмитраш и Гусь ползали на коленях по разложенным на полу камералки картам и схемам и спорили до потери голоса, а Ильин сидел, вытянув шею, на краешке стола, подобно участнику совещания без права голоса. Он был недоволен собой, чувствуя, как никогда, свою сла­бость. Не быть ему настоящим геологом! Несколько дней назад на Остром Верхе он добровольно отказался от своей схемы и принял взгляды Дмитраша, а те­перь все, что говорит Гусь, кажется ему неоспори­мым. Неужели у него, Ильина, нет своего мнения? Или просто нет знаний, чтобы выработать свою точку зрения на историю геологического развития района?

Борис незаметно выскользнул из камералки и направился на шум реки через темный сад. В окнах вагончиков горел свет. Слышались звон гитары и женский смех. Никому, казалось, не было дела до переживаний молодого геолога.

Сухая галечниковая коса белела между черной рекой и береговым обрывом. Гор уже не было видно. Ильин спустился с берега, отыскал свой валун. Только примостился на шершавом, нагретом за день камне, как послышался с берега голос:

— Борис, ты здесь?.

— Здесь,— неохотно отозвался Ильин.

— Крепись, геолог, держись, геолог,— фальшиво пропел Гусь, усаживаясь рядом с Ильиным.

Борис передернул плечами, сказал хмуро:

— Мне только реквием петь. Получается: и Дмитраш прав, и вы правы. Ума не приложу, чью сторону брать.

— Ничью не бери. У тебя своя есть.

– Но вы же слышали: «Сникни, затаись, исчез­ни!»? Что же мне — рыбу из себя изображать перед комиссией?

—Почему же... Если спросят, отвечай. Только не лезь поперед батька в пекло. Дмитраш - геолог знающий и опытный.

– Что отвечать? - не понял Ильин.

Гусь не сразу отозвался на вопрос младшего товарища:

— Что? Сам решай. Тут главное — не я, не Дмитраш и не Катрич. Главное — в тебе. Ты, Боря, в начале пути, когда надо выбирать собственную позицию на всю жизнь. Выбор не прост. Вот ты скис, зол на всех, но тебе, представь, повезло. Ты имеешь дело с «кумиром священным». Золото, как ни один другой металл, боится грязных рук, потому что эта грязь сразу прилипает к нему. Знаешь, когда-то алхимики обозначали золото тем же знаком, что и солнце. А солнце — символ чистоты.

Они еще посидели с полчаса молча, прислуши­ваясь к сонному дыханию гор, и так же молча, не сговариваясь, поднялись с валуна и пошли к дому через темный сад на свет в окошке.

Советские Карпаты, 80-е г.г.