Родимый, лесной царь со мной говорит:
Он золото, перлы и радость сулит”. –
“О нет, мой младенец, ослышался ты:
То ветер, проснувшись, колыхнул листы
Иоганн Вольфганг Гете “Лесной царь”
Творчество немецкого философа, художника-постмодерниста, одного из основоположников художественного направления “флюксус”, занимавшегося шумами, конкретной музыкой, найденными предметами, мусором, акциями, хэппенингами, антитеатром, видео-артом как новыми формами существования искусства, – Йозефа Бойса, которого другой выдающийся художник-постмодернист Энди Уорхол включил наряду со Сталиным, Мао Цзэдуном и Мэрилин Монро в свой пантеон культуры XX в., представляет из себя своеобразный слоеный пирог, в котором слой за слоем открываются все новые и новые пласты его мироощущения и философии: это и социально-политический аспект, представленный критикой капиталистической модели существования европейской цивилизации, выразившийся как в критике общества потребления, социалистических идеях художника, с одной стороны и критике левой политической идеологии с другой, радикальных экологических проектах (“7000 дубов”), нередко принимавших форму неошаманизма, в представлении о политике, о преобразовании мира как об эстетической работе, в концепции “социальной скульптуры”, так и ощущение кризиса европейской культуры, из которого выросли обращение к мифологическим сюжетам, древним, глубинным пластам сознания и культуры, интерес к евразийскому пути развития цивилизации, геополитические мотивы творчества, выразившиеся в различных акциях и перформансах художника (“Стул с жиром”, “Сибирская симфония”, “Как объяснять картины мертвому зайцу”, “Койот: я люблю Америку и Америка любит меня”, “Медогонка на рабочем месте”, выставка “Внутренняя Монголия” в Государственном Русском Музее).
Художник родился и вырос в области Германии, непосредственно граничащей с Нидерландами, испытывая сильное влияние католицизма и искусства Северного Возрождения. Уже в детстве Бойс проявил себя как художник. Сбежав с бродячим цирком, он занимался тем, что кормил зверей и рисовал афиши, пока его не нашли родители, добропорядочные представители среднего класса. Позже Бойс проявил интерес к медицине и естественным наукам. У искусства Бойса не меньше и источников: немецкая мистическая традиция и теософия, выросшие среди прочего на почве искусства Северного Возрождения и немецкого романтизма, антропософия Р. Штейнера, немецкий экспрессионизм, отчасти дада, к которому он, тем не менее, относился критически. Но самым значимым основанием его художественных практик, бесспорно, является событие, произошедшее с ним во время Второй мировой войны (споры о том, было ли оно в действительности или является не более чем бойсовской мистификацией, ведутся до сих пор), когда 16 марта 1944 г. его самолет Ju-87 был сбит над Крымом. Ситуация пограничного состояния между жизнью и смертью, морозная “татарская степь”, жир и войлок, с помощью которых местные жители спасли его (типичный мифологический сюжет умирания и воскресения), превратили немецкого летчика в художника и послужили началом его “личной мифологии”, наполненной архетипическими образами зайцев, лосей, оленей, овец, топленым жиром, медом, воском, войлоком. Куратор выставки “Йозеф Бойс: призыв к альтернативе” в Московском Музее Современного Искусства О. Блуме указывает, что образ татар, с которыми Бойс действительно встречался, был в первую очередь выражением кочевой культуры, которая, как представляется, и есть наилучшее воплощение постмодернистского “пересечения границ”. Бойс, безусловно, один из ярчайших представителей послевоенного искусства, contemporary art, открывший и разрабатывавший (наряду с Д. Кейджем, представителями акционизма, абстрактного экспрессионизма, американского pop-art’а и minimal art’а) новые методы и течения в искусстве, получившие статус магистральных направлений его развития. Крайне сложно говорить о соратниках или последователях Бойса, несмотря на то, что: он был не единственным представителем искусства второй половины XX века, обращавшемся к его “магическим корням”; существовал достаточно обширный ряд художников использовавших сходные материалы или художественные образы, напоминающие бойсовские (например, венский акционизм, целый ряд элементов в фильмах режиссеров Я. Шванкмайера и Д. Джармуша); а с точки зрения влияния на российское актуальное искусство, Бойса, едва ли, вообще можно переоценить. Симптоматично, что во время акции “Койот: я люблю Америку и Америка любит меня” он приезжает в Америку, чтобы встретиться с койотом, а не с каким-либо современным художником, например, Энди Уорхолом или Йоко Оно. Слишком уж больших жертв требует путь последователя Бойса, слишком уж далека его эстетика от постмодернистской игры в неопределенность и беспечность, и слишком уж не похожи мертвые зайцы Бойса на Микки Мауса, а точнее на то, во что он со временем мутировал. Отличительной чертой, выделившей Бойса среди современников и одновременно вписавшей его в традицию, было обращение к магии природы, столь сильно укорененной в немецкой культуре (пантеистическая теософия, романтизм) и преданной забвению в современном мире поп-арта с его стерильностью и незамысловатостью, которым Бойс противопоставил совершенно особые, сложные материалы, имеющие множество пластов в их понимании и трактовке. Согласно мнению Блуме, Бойс – очень крупный и очень сложный художник, видевший универсальную картину мира. Творчество Бойса, как указывает Блуме, представляет собой попытку преодоления отчужденности (работа “Трамвайная остановка”), характерной для современного европейского общества. Творчество Бойса многогранно и имеет массу интерпретаций. Его эстетика это и обращение к древним формам религиозности, шаманизму, извечным проблемам жизни и смерти и переходу между ними. Топленый жир и мед – это и прямая отсылка к магии, и символическое выражение жизни и смерти, и особый мир, в котором жил Бойс, его “внутренняя Монголия”, “евразийская империя”, войлок как совершенно особый материал, требующий особенного отношения при работе с ним, как выражение сложности структуры во всех переплетениях ее волокон; и вместе с тем все эти материалы – выражение особого “гуманизма” призванного спасти человека от мороза или в случае, с глубоко не удовлетворенным положением дел в послевоенной европейской экономике, политике, искусстве и вообще всем спектре культурных процессов и явлений, Бойсом от своего рода “культурного мороза”, выжигающего Европу. Остается верным, пожалуй, лишь одно – своими ритуалами он подобно татарскому знахарю, используя те же самые материалы, которые однажды спасли жизнь ему, пытался залечить раны оставленные войной на теле европейской культуры. Отсюда, очевидно, и произрастают его концепции эстетического преобразования мира, которые несколько напоминает теории представителей советского авангарда, выступавших за вхождение искусства во все сферы человеческого бытия с целью их коренного переустройства.
В своей программной статье “Призыв к альтернативе” Бойс пишет: “Прежде чем задать вопрос “Что мы можем сделать?”, надо спросить себя “Как мы должны мыслить?”. Бойс выступал за всеобщую доступность образования, искусства, что, безусловно, роднит его с русской религиозно-философской традицией (Н.Ф. Федоров, Л.Н. Толстой), призывал к диалогу, к публичным дискуссиям, считая их ничуть не менее значимыми, чем какие-либо художественные акции.
Творчество и идеи Бойса – сложное, многогранное образование в котором переплелись как социальная критика, так и социально-философские идеи мыслителя, эстетические теории и личная мифология автора, новаторство вместе с обращением к наследию прошлого и мифологии народов его “Евразийской империи”.
