Знакомство с живописью художника Никиты Макарова извлекает из памяти подзабытое слово – пассеизм. Термин, что был введен в литературный обиход едва ли не Александром Бенуа, - обозначает даже не культ прошлого и не любовь к старине, а попытку жить в прошлом, страстное предпочтение прошлого настоящему, стремлением его воскресить. Друзья Никиты Макарова говорят: он с пассеизмом родился. В детстве засыпал под строки: «влечься к чужому не лучшее в человеке, своего взыскуй…» древнегреческого поэта Пиндара, в отрочестве раскапывал средневековые городища Русского Севера, свою комнату превращал в арену войны «алой и белой розы». Из пластилина выстраивались готические города: замки, башни, мосты, крепости, форты, заселенные рыцарями. При этом фигурки рыцарей высотой в сантиметр отличались друг от друга мастерски вылепленными доспехами, шлемами и прочим, прочим, что существовало в воображении. В 2009 году Никита Макаров с отличием закончил художественный институт имени Сурикова. Он продолжил семейную династию живописцев: Андрей Макаров, Елена Леонова, на чьих пейзажах русской провинции взрастал.
26 марта Центр эстетического воспитания «Мусейон» ГМИИ имени Пушкина открыл свои двери для выставки Никиты Макарова под названием «История не одного путешествия». Выставка - своего рода итог работы художника за последние годы. Происходит своего рода художественная перекличка исторической экспозиции Музея - западноевропейского искусства - с залом «Мусейон» - взглядом русского художника на западноевпропейское искусство.
Художественный мир Никиты Макарова – особенный. Этот мир, где как в замке Нойшванштайн, искусство говорит с искусством и об искусстве. Дело в том, что в XXI век художник вступил как в век ХХ. И вся эта эстетика «закатов над Петербургом», «китайских фонарей», ломкая как цветок лилии, и прекрасная, как прощальный вздох романовской Империи, стала воздухом для Никиты Макарова. Вспомним набоковские строки:
Но как я сяду в поезд дачный
В таком пальто, в таких очках
И, в сущности, совсем прозрачный,
С романом Сирина в руках.
Заменим «роман Сирина» на «Ночные дороги» Газданова, и вот он - образ Никиты Макарова. Надо ли говорить, что «дороги» привели художника к древним камням Европы, куда «серебряный век» перелетел из Петербурга пером Эола. Балет «Клеопатра» с Идой Рубинштейн, сомовские стилизации Пьеро и Арлекина, «Образы Италии» Муратова – фейеричность и печаль русского искусства в изгнании незримо, но чувственно витают поверх каждого мазка краски по холсту. Живопись Никиты Макарова буквально пропитана флером русской belle époque. Утраченное время воссоздает он в декорациях застывшей меланхолии. Скверы, парки, дома, набережные, туманы – в этом безлюдном пространстве художника и пребывают его излюбленные персонажи: Георгий Иванов, Анна Павлова, Иван Бунин, Ирина Одоевцева, etc, etc, «я список кораблей прочел до половины». Попытки постижения тайны и сумасшедшего обаяния художественной атмосферы той поры гонят художника из уюта московской мастерской в кочевания из Пизы в Париж, из Парижа в Венецию… «Яхты», «Осенние прогулки», «Летний вечер», «Понте Векьио»… – мимолетность, шум дождя и - одиночество художника. Спасение от забвения еще тлеющих огоньков былой культуры в мире - где вещи, деньги и пустота.
Камерны впечатления и переживания Никиты Макарова, камерен формат его работ. Года два-три назад художник решительно отказался от больших полотен, каллиграфическая изысканность узоров живописи укладывается в миниатюры. «Культура небольших вещей, небольших художественных произведений в России ушла, - говорит художник. - И весь советский и постсоветский период у нас нет живописи малого формата, то есть мы работаем все в крупном жанре, мы привыкли к большим произведениям, особенно если говорить об актуальном искусстве».
Кстати, об актуальном искусстве. Однажды я показала альбом живописи Никиты Макарова коллекционеру, влиятельному «игроку» на поле современного искусства. «Красиво писать сегодня - не искусство», - ответил он, закрыв последнюю страницу. «Объекты», инсталляции, перформансы, видео-арт с агрессией Третьего Рейха продолжают пробивать сегодня брешь между искусством и жизнью. «Не ужасно ли и не обидно ли думать, что Моисей всходил на Синай, что эллины строили свои акрополи, римляне вели пунические войны, что гениальный Александр в пернатом каком-нибудь шлеме переходил Граник, что апостолы проповедовали, поэты пели, живописцы писали и рыцари блистали на турнирах для того только, чтобы французский, немецкий или русский буржуа в безобразной и комической своей одежде благодушествовал индивидуально или коллективного на развалинах всего этого прошлого величия». Вот эту мощь и тоску философа Константина Леонтьева, предтечи «Серебряного века», как будто услышал и подхватил Никита Макаров еще в одном, необъявленном, путешествии: в Преображенский собор при Храме Христа Спасителя, где принимал участие в росписи подпружной арки под руководством учителя, профессора института имени Сурикова Евгения Николаевича Максимова.
