О проблемах, связанных с Финляндией — современных и исторических – беседуем с Дмитрием Солонниковым, директором Института современного государственного развития, членом Общественной палаты Санкт-Петербурга и автором недавно вышедшего фильма «Фашизм по-фински».
Наталья ЕРЁМИНА. Дмитрий Владимирович, если обратиться к недавнему прошлому — межвоенному периоду после распада Российской империи, этапу взаимодействия в годы существования Советского Союза, — становится очевидно, что наши отношения с Финляндией всегда были непростыми. И первый вопрос, который хочется задать: почему именно сейчас возник интерес к теме финского фашизма? Почему она стала актуальной сегодня?
Дмитрий СОЛОННИКОВ. Работая над проектом, мы поставили перед собой задачу исследовать, почему в XXI веке фашистская идеология вновь начала активно возрождаться в Европе. Правые, неофашистские и неонацистские партии получают всё большую поддержку — и не только в тех странах и регионах, где эта идеология исторически имела корни, но и там, где, казалось бы, она должна была быть выкорчевана под самый корень, залита бетоном и похоронена навсегда. Однако, как оказалось, — прорастает.
Разумеется, в первую очередь мы обращаем внимание на те страны, которые находятся к нам ближе всего — и прежде всего на Украину. Там сегодня идут боевые действия, гибнут наши ребята. Кроме того, Украина — это, пожалуй, самое близкое нам государство в культурном, историческом, семейном смысле. У многих из нас там живут друзья, родственники, у кого-то — корни, у кого-то — память. И потому особенно остро встаёт вопрос: как так получилось, что люди, практически одинаковые — по менталитету, воспитанию, культурной памяти, — оказавшись по разные стороны границы, вдруг начали мыслить в противоположных направлениях? Почему фашистская идеология, которую здесь, в России, по-прежнему воспринимают как нечто дикое и враждебное, там за очень короткий срок была принята как нечто допустимое, а порой и как норма? Почему сознание удалось так быстро переформатировать?
Вторую часть исследования мы посвятили Финляндии — нашему ближайшему северо-западному соседу: Санкт-Петербург, Ленинградская область, Карелия, Мурманск — всё это регионы, исторически тесно связанные с финской культурой и экономикой. Ещё совсем недавно у нас с Финляндией были живые, дружеские, почти семейные отношения. Многие петербуржцы бывали в Хельсинки чаще, чем в Москве. Я и сам вспоминаю, как мои дети чаще ездили туда — это было проще: сел на поезд и через три часа уже в столице Финляндии. В те времена «Сапсана» ещё не было, и Хельсинки был ближе и доступнее, чем столица нашей собственной страны.
Это было естественно, привычно. Люди ездили туда отдыхать, гулять, делать покупки. У многих были любимые места. В нашей семье, например, был любимый бар «Аня», куда мы ходили пить пиво — так же, как кто-то любит бары в Новгороде, Пскове, Петрозаводске. Финляндия была частью привычной географии. Спорт тоже объединял: финские хоккейные команды приезжали к нам, а мы болели за «Йокерит». Казалось, ещё немного — и мы вновь станем частью одного большого пространства. Экономика только укрепляла эту связь: множество финских предприятий работало у нас, мы ездили к ним, они — к нам, и это воспринималось как совершенно нормальный, человеческий контакт.
Сегодня Россия — главный враг Финляндии.
Финны голосуют за партии, которые называют нас абсолютным злом. На мой взгляд, это не результат внешнего давления, не происки неких марсиан, которые заставили финнов стать русофобами. Нет, они сделали этот выбор сознательно, добровольно — вошли в новую идеологическую систему бодро, с песнями, с национальными хороводами, с готовностью принять ту самую позицию, за которую голосовали — искренне и убеждённо.
Они не просто голосовали за политиков, они голосовали за идеологию: за разрыв всех связей с Россией, за демонстративную ненависть к русским. Как так получилось? Почему общество, ещё недавно дружелюбное и открытое, сделало такой разворот? Именно этот парадокс показался нам важным и интересным — и мы попытались разобраться в нём в нашем фильме.
Наталья ЕРЁМИНА. Может быть, всё это было иллюзией. Потому что ситуация складывается весьма странно. После распада Советского Союза, в период формирования новой России, начиная с 1991 года, на самом высоком уровне в нашей стране заявлялось о тёплых, добрососедских отношениях с Финляндией. Подчёркивались крепкие экономические связи, активное культурное и политическое взаимодействие, развивались личные контакты между представителями элит. Финляндия рассматривалась как надёжный сосед, от которого не стоило ждать подвоха. Даже в 2023 году, когда Финляндия вместе со Швецией официально вступила в НАТО, президент России заявил, что не видит в этом шаге серьёзной угрозы, поскольку с Финляндией у нас исторически сложились стабильные и добрососедские отношения. Конечно, сегодня мы уже воспринимаем эту ситуацию иначе. Но тогда считалось, что Финляндия — не Украина, и от неё не исходит прямой угрозы.
И это при том, что мы прекрасно знали и помнили исторический контекст: финские войска участвовали в военных действиях против СССР, была Зимняя война, а затем — участие Финляндии на стороне Третьего рейха во Второй мировой войне. Имели место факты геноцида мирного населения и советских военнопленных, нарушались международные конвенции, права людей не соблюдались. Эти события унесли тысячи жизней. Сегодня, например, Верховный суд Карелии рассматривает эти эпизоды как акты геноцида. Финляндия в свою очередь отказывается признавать эти действия преступными.
Тем не менее мы пошли путём примирения: начали строить отношения с чистого листа, протянули руку помощи, проявили добрую волю. В 1950-х годах СССР добровольно отказался от аренды стратегически важной военно-морской базы Порккала, важнейшего пункта контроля над входом в Финский залив, — несмотря на то, что срок аренды ещё не истёк. Этот шаг должен был символизировать открытость, стремление к добрососедству. Но в ответ Финляндия интерпретировала это скорее как проявление слабости со стороны Советского Союза.
Уже с 1956 года финская элита начала активно выстраивать отношения со структурами НАТО, хотя внешне Финляндия сохраняла статус нейтральной страны. Одновременно Советский Союз начал политику разрядки, открытую и миролюбивую, и Никита Хрущёв в том числе заявлял: «Наши пушки пугают бедных финнов, давайте их уберём». Это был ещё один жест доброй воли. Нас никто не заставлял уходить — мы уходили по собственной инициативе, демонстрируя стремление к спокойному сосуществованию. Но финская сторона восприняла это как сигнал: можно действовать более свободно, можно идти своим путём.
Между тем в Финляндии в те годы ещё были живы люди, участвовавшие в военных действиях против СССР, люди, виновные в преступлениях против советских граждан. Некоторые из них писали мемуары, мечтая о реваншизме и возрождении идей «Великой Финляндии». После распада Советского Союза эти идеи вновь всплыли на поверхность. Быстро активизировались политические силы, ранее ассоциировавшиеся с фашистской и нацистской идеологией. Многие из них нашли новое выражение в современных крайне правых движениях, таких как партия «Истинные финны». Эта трансформация произошла почти незаметно: партии обновились, переименовались, но идеологическое ядро уцелело.
С 1991 года Финляндия, ощутив «развязанные руки», начала системное сближение с Западом. Уже в 1994 году она вступила в программу «Партнёрство ради мира», фактически начав сотрудничество с НАТО. А в 2023-м стала полноценным членом альянса.
И самое удивительное: в течение всего этого времени идеи антироссийские, антисоветские, антикоммунистические, столь характерные для периода Второй мировой войны и последующей холодной войны, вновь стали актуальными. Сегодня они подаются в новой упаковке, но с тем же содержанием. Россия снова «виновата во всём». Финны, как кажется, с лёгкостью пересмотрели всю историю наших отношений. Мы же в свою очередь сознательно не поднимали острые темы, не напоминали о военном прошлом, о геноциде, о преступлениях. Мы стремились к диалогу, выстраивали добрососедство. А в ответ услышали, что Финляндия якобы была вынуждена вступать в отношения с СССР, якобы её нейтралитет был навязан. При этом совершенно игнорируется тот факт, что именно благодаря этим отношениям Финляндия смогла достичь экономического роста и политической стабильности.
Поэтому сегодня возникает закономерный вопрос: действительно ли Финляндия когда-то отказалась от идеологии конфронтации или всё это время придерживалась той же линии, просто в более мягкой форме? И не вернулась ли она теперь к своим прежним установкам — уже в новом историческом контексте?
Дмитрий СОЛОННИКОВ. Мне кажется, ситуация гораздо сложнее, чем может показаться на первый взгляд. Если мы обратимся, например, к периоду правления Никиты Сергеевича Хрущёва, станет очевидно: именно тогда Советский Союз начал сознательно отказываться от ключевых точек геополитического влияния: мы ушли с базы Ханко, из Порт-Артура, сдали целый ряд стратегических объектов, которые обеспечивали глобальное присутствие и военное доминирование. Это касалось не только Финляндии — речь шла о масштабном демонтаже внешнеполитической архитектуры, созданной при Иосифе Виссарионовиче Сталине.
Отказавшись от влияния на Дальнем Востоке, Хрущёв последовательно сворачивал и западное направление. В дальнейшем, при Леониде Ильиче Брежневе, началась попытка восстановить утерянные позиции. Появились советские военные базы во Вьетнаме, на Кубе, в Сирии. Возвращалась сама идея СССР как сверхдержавы, претендующей на глобальное влияние. Но всё это стало возможным только после разрушительного, идеалистически-авантюрного курса Хрущёва.
Надо признать: у Хрущёва была своя логика. Он считал, что если у нас есть ядерное оружие, способное достигать любой точки планеты, то нет смысла тратить колоссальные ресурсы на поддержание флотилии и зарубежных баз — особенно в условиях, когда в сельской России люди ездят на лошадях, а миллионы живут без электричества и элементарных удобств. Возможно, в этом был свой рациональный смысл. Но факт остаётся фактом: влияние СССР тогда значительно ослабло.
1990-е же годы — период ещё более масштабной геополитической капитуляции. Постсоветская Россия стремилась стать частью Запада — вступить в НАТО и в Европейский союз. Даже в первые годы президентства Владимира Владимировича Путина звучали такие идеи.
Так что́ же мы теперь можем предъявить Финляндии? Мы сами тогда были абсолютно такими же. После распада Советского Союза мы первыми отказались от собственной истории и идентичности. Мы буквально вытирали ноги о своё коммунистическое прошлое. Делали это громко и демонстративно. Тогда это казалось нормой, даже политической добродетелью. Сегодня подобная риторика возвращается, но в 1990-е она была повседневной реальностью.
Парадоксально, но в Финляндии в это время к советскому наследию относились гораздо уважительнее. Там Ленин воспринимается как основатель государственности. Его памятники не только сохранялись, но и вызывали уважение. Наименования улиц, музеи — всё это поддерживалось. А у нас тогда Ленина называли преступником, стремились вычеркнуть его из памяти. И вот в этом диссонансе мы и потеряли Финляндию. Это был не их выбор — это был наш отказ от самих себя.
Кто в то время формировал внешнюю политику? Андрей Козырев*. Сейчас он живёт в США — что вполне символично. Мы не просто утратили влияние — мы сдали его добровольно, без боя.
Если вернуться к советскому периоду: тогда казалось, что ситуация находится под контролем. Мы активно интегрировали финскую политическую элиту — президентов, министров и высших чиновников – в орбиту советских спецслужб. Известно, что многие из них имели прямые или опосредованные связи с КГБ.
Это создавало ощущение надёжности: если элита «на крючке», то в стране всё будет стабильно и предсказуемо. Но это оказалось глубочайшим самообманом. Мы работали только с верхушкой, полностью игнорируя общество. Не было системной работы с финскими СМИ, университетами, общественными организациями. Мы полагали, что договорённости с элитой гарантируют нам всё остальное. Точно такая же ошибка была совершена и на Украине.
Вспомните: накануне первого Майдана наш посол Виктор Степанович Черномырдин в телеэфире с полной серьёзностью утверждал, что главная проблема — это высокие пошлины на украинские конфеты, имея в виду бизнес Порошенко. Решим вопрос с пошлинами — и всё наладится. Мы не видели, что под поверхностью растёт совершенно другая политическая культура. Мы не замечали, как радикальная националистическая идеология снова набирает силу, как в школах молодёжи преподносят абсолютно иные версии истории. Мы не хотели этого видеть, потому что сосредоточились исключительно на переговорах с элитами.
С Тимошенко договорились по газу — и решили, что всё под контролем. А тем временем украинское общество стремительно менялось.
С Финляндией — тот же сценарий. Мы исходили из того, что если президент или премьер — «наш человек», то и страна будет управляемой. Мы не занимались ни информационным, ни культурным, ни образовательным влиянием, а когда политический ландшафт в Финляндии начал меняться, было уже слишком поздно.
Сегодня мы видим, что даже традиционные партии — социал-демократы, консерваторы — всё чаще звучат так же, как праворадикалы. Партия «Истинные финны», изначально открыто националистическая, теперь почти не отличается по риторике от старых парламентских игроков. И это уже не про маргиналов — это про глобальный сдвиг в общественном настроении.
Таков результат отсутствия долгосрочной, системной, многослойной внешней политики. Это ошибка, которую мы допустили в прошлом, и продолжаем допускать сегодня.
Наталья ЕРЁМИНА. Да, они высказываются практически одинаково. И в итоге объединились на почве антироссийской, а в ряде случаев русофобской, риторики.
Дмитрий СОЛОННИКОВ. Мы не наблюдаем появление новых политических сил, выросших из маргинального или, скажем, неофашистского подполья, ведь вся политическая элита была переформатирована.
Наталья ЕРЁМИНА. К сожалению, в общественной дискуссии обсуждаются в основном вопросы, связанные с обороной и безопасностью — например, допускается ли транзит ядерного оружия через территорию Финляндии или нет.
А вот в отношении антироссийских инициатив — полный консенсус.
Законы, направленные на ограничение прав российских граждан, принимаются без особых разногласий: речь идёт и об ограничениях на сделки с недвижимостью, о возможной конфискации собственности.
Закрываются пограничные переходы, ограничивается доступ в страну. России предъявляют обвинения в так называемой "гибридной миграции" — будто бы мы направляем на их территорию потоки мигрантов с целью дестабилизации, хотя Финляндия и до этих обвинений принимала беженцев, в том числе из Украины, по всей видимости, гораздо более активно.
Дмитрий СОЛОННИКОВ. Фактически — всех мигрантов, в рамках квот Евросоюза.
Я ещё до закрытия границы был в Турку — это не Хельсинки, но крупный, по-европейски благоустроенный город, где уже тогда на улицах было очень заметно этническое разнообразие: выходцы из Африки, Ближнего Востока, Азии. Мы ничего не имеем против, но внешне это были явно не финны, не шведы, не представители североевропейской культуры. Это следствие миграционной политики ЕС.
Наталья ЕРЁМИНА. В этом контексте удивительно, насколько быстро финны — нация с репутацией независимой и свободолюбивой — отказались от идеи собственного суверенитета.
Они могли бы сохранить статус моста между Востоком и Западом, но сознательно разрушили эту возможность. Сегодня у них — пятнадцать баз США и НАТО, при этом, насколько мы понимаем, доступ к этим объектам у финской стороны отсутствует. Военные объекты были переданы фактически без условий.
Американская сторона может перевозить туда и оттуда любые материалы — включая, возможно, и плутониевое оружие, — не ставя Хельсинки в известность.
Дмитрий СОЛОННИКОВ. Это вполне объяснимо с исторической точки зрения. У Финляндии, по сути, нет опыта полной и устойчивой государственности. Они всегда существовали в орбите более могущественных держав.
Так было при Российской империи, так было при Советском Союзе — да, они сохраняли парламент, политическую активность, но при этом зависели от центра.
Сегодня они просто сделали выбор в пользу нового внешнего патрона, рассчитывая, что он обеспечит им безопасность и экономическую поддержку.
Самостоятельность — в политическом смысле — у них, похоже, не в приоритете. Финская история — это череда попыток встроиться в системы более сильных игроков: Швеции, России, Германии, Великобритании, сейчас — США.
Они не столько выбирают путь развития, сколько решают, под чьим покровительством им будет комфортнее.
Наталья ЕРЁМИНА. Западный блок всегда им был ближе. А в 1922 году, ещё до вступления в НАТО, они так стремились к контакту, что подписали с британцами договор о военной помощи. Они от кого ожидали нападения? Вопрос на засыпку.
Дмитрий СОЛОННИКОВ. Это уже другой вопрос. Мне кажется, это не вопрос нападения, а их решение идти под НАТО. Так же, как и у нас тогда.
Наталья ЕРЁМИНА. В этом, собственно, и заключается их проблема. Государственность Финляндии в значительной степени была сформирована ещё в составе Российской империи. А собственную независимость они получили из рук Ленина в декабре 1917 года. И вместо того, чтобы выразить благодарность, Финляндия практически сразу начала выстраивать свою идентичность в противовес России.
Они всё время стремятся примкнуть к сообществу северных народов, как это делали, например, эстонцы. Это касается и политических деклараций, и военных альянсов. Так, ещё в 1920-х годах активно обсуждалась идея нордических оборонных союзов. Финны всё чаще начинают идентифицировать себя как часть Скандинавии, хотя географически и культурно Финляндия — это Фенноскандия, особый регион, отличный от собственно Скандинавии.
Но они упорно продвигают тезис «Мы — нордический народ», стремясь подчеркнуть свою близость к Швеции и Норвегии. Тем самым они дистанцируются от России, хотя исторически связаны с ней теснее, чем с любым другим соседом. Эта дистанция, эта антироссийская позиция — часть их политической самоидентификации. Особенно важным для них становится арктическое измерение: вместе со Швецией они составляют западный фланг в доступе к Кольскому полуострову и регионам Арктики, что создаёт для России стратегическое напряжение.
И, надо сказать, это напряжение они не только осознают, но и культивируют. Их антироссийская повестка не случайна и исторически укоренена. Финляндия ещё в рамках Российской империи пыталась выстроить особый, отстранённый путь. А когда государственность буквально «упала им на голову», как яблоко Ньютону, они внезапно осознали себя самостоятельной нацией и выстроили эту самостоятельность на основе «анти-России».
Они никогда по-настоящему не предлагали конструктивную модель взаимодействия. Всё строилось на противопоставлении. И это противопоставление в межвоенный период вылилось в самые тяжёлые формы, которые тогда распространялись по всей Европе. Финляндия в этом смысле была не единственной страной, где возникла такая антироссийская, а порой и откровенно фашистская идеология.
Фашизм в Финляндии действительно существовал. Это был особый, финский вариант, основанный на крайне жёстком этническом национализме, с упором на чистоту нации, культ силы и антикоммунизм. Это мировоззрение не исчезло бесследно. Оно, образно говоря, как зелье — варится у них где-то в глубине сознания, хранится в запечатанной банке, которую время от времени открывают. И каждый раз, когда это зелье бурлит, – повестка возвращается.
Дмитрий СОЛОННИКОВ. Мы, в каком-то смысле, проиграли войну за Финляндию. Вспомним: в 1920-х годах существовала Финская социалистическая республика с правительством в Териоки, которую мы поддерживали. С другой стороны — Белая Финляндия, которую активно поддерживали немцы: они перебрались из Эстонии, из Ревеля, вошли в Финский залив на судах и высадили войска. Попытка социалистической революции в Финляндии тогда была вполне серьёзной. Конечно, история не имеет сослагательного наклонения, но существует теория мультиверса, где реализуются все возможные варианты. Может быть, в какой-то другой параллельной вселенной социалистическая революция в Финляндии победила, и страна стала полноценным социалистическим государством. Тогда и вопрос о «противостоянии» России, скорее всего, не возник бы — всё вернулось бы в тот же проект единой империи. Такой вариант был возможен, но мы его не реализовали.
Наталья ЕРЁМИНА. Они пострадали за свои коммунистические убеждения во время войны.
Дмитрий СОЛОННИКОВ. Фашизм в Финляндии начался с приходом немцев: они начали проводить там свою политику, выступая как белая нация по отношению к финнам, которых считали дикими аборигенами. Эту же идеологию продолжал и Маннергейм. Он создавал шюцкоры — буржуазные отряды, боровшиеся с рабочими. И если посмотреть на процентное соотношение, то количество людей, попавших в концлагеря и тюрьмы в Финляндии, было чудовищным.
Причём в разы выше, чем масштаб репрессий в Советском Союзе. В межвоенный период в Финляндии были арестованы и погибли тысячи её граждан — социал-демократов, коммунистов и активистов рабочего движения.
И вот эта Финляндия — проиграла, но, может быть, когда-нибудь она ещё сможет выиграть.
Наталья ЕРЁМИНА. А может быть, вопрос взаимодействия с Россией всегда был ключевым, ведь, если значительная часть финнов действительно пострадала за свои симпатии к левым идеям, это значит, что финское гражданское общество изначально было политически неоднородным. Как и сейчас, кстати. Мы видим это на примере Украины, на примере Молдовы — где большой процент граждан выступает за сохранение связей с Россией.
И именно там идёт наступление тоталитаризма и национализма — людям буквально запрещают деловые и культурные контакты с Россией. И Финляндия, скорее всего, не сможет преодолеть этот внутренний конфликт.
Дмитрий СОЛОННИКОВ. Вот сейчас мы подошли к самому главному. Да, на самом деле Финляндия — это пример глобального противостояния.
Наталья ЕРЁМИНА. Так же, как и Украина.
Дмитрий СОЛОННИКОВ. Да, всё вокруг нас. И в Азиатско-Тихоокеанском регионе в том числе. Вопрос — какой проект победит? Для Запада сегодня актуален проект уничтожения России. Это никто в Европарламенте и не скрывает: «Россия в её нынешнем виде должна быть ликвидирована». Они это называют «деколонизацией России» — разделение на множество малых государств, передача ядерного оружия под контроль НАТО, национализация российских госкомпаний в пользу западных корпораций.
Это проект, который Запад активно насаждает. Либо этот проект победит и будет реализован, либо он не победит — и тогда весь мир пойдёт по пути многополярности, что приведёт к краху западной монополии.
В этом случае Запад, в том виде, в каком мы его знаем, перестанет существовать. У него не останется ни экономической базы, ни колониальной опоры для процветания. Начнётся распад Запада. Таким образом, либо они, либо мы.
Западные элиты сегодня борются за своё физическое выживание и будут бороться до конца, любыми средствами. Будут убивать, насиловать, запрещать. Им плевать на свободу слова, на выборы, на свободу вероисповедания. Их задача — выжить. Поэтому да, не будет ни свободы слова, ни партий, ни всего остального. Сейчас, например, в Финляндии посадили бывшего главу православной церкви. Вся ближайшая Прибалтика идёт по украинскому сценарию. Казалось бы, столпы западного либерализма, свободы, прав человека. Свободы слова и свободы вероисповедания больше нет.
Наталья ЕРЁМИНА. Они снова опустили «железный занавес».
Дмитрий СОЛОННИКОВ. Это настоящая война — внутри самих этих государств.
Наталья ЕРЁМИНА. Экономическая блокада — это форма войны.
Дмитрий СОЛОННИКОВ. Именно. А мы реагируем как-то вяло. Хотя ситуация требует решительности. Стесняться не надо. Если победят они — нас не будет. Их логика проста: победим мы — не будет их. Значит, бороться будут до конца, жёстко. А идея «подождать» — бесполезна. Мы это уже видели, и не раз, в той же Эстонии.
Наталья ЕРЁМИНА. Удивительные вещи происходят. Недавно была на Невском форуме, здесь, в Петербурге. На одном из заседаний в Мариинском дворце ведущий спросил: хотите ли вы помириться с Западом? И предложил проголосовать. Мне показалась странной сама постановка вопроса. Мы ведь с ними не ссорились — это они объявили нам войну. Почему мы должны демонстрировать добрую волю, если инициатива разрыва была не с нашей стороны?
Запад сегодня не готов признавать свои исторические преступления. Исключение, пожалуй, сделали только для Black Lives Matter. А если кто-то напомнит, как Черчилль применял химическое оружие и предлагал использовать его в Африке, — на это полное молчание. Хотя именно он спровоцировал подобные действия и у нас — в годы Гражданской войны и интервенции.
Дмитрий СОЛОННИКОВ. В Архангельской области применяли химическое оружие.
Наталья ЕРЁМИНА. При этом англичане, например, даже не подозревают о многих фактах своей истории. Что пишет в комментариях обычный английский обыватель? «Такого никогда не было. А Черчилль — самый демократичный демократ, и мы все равняемся на него». Они действительно не знают об Англо-бурской войне, о том, что именно британцы первыми создали концентрационные лагеря. Они не связывают эти события с истоками нацизма и расизма. Для них всё это происходило исключительно ради демократии. Это были, по их мнению, допустимые методы воздействия на «неправильные» страны — ради того, чтобы те, наконец, встали на путь демократии и уверовали в светлое будущее человечества. Они искренне считают, что должны учить всех, как надо жить. И в этом смысле ни фашизм, ни нацизм для них не представляют никакой реальной проблемы.
А мы, в отличие от них, понимаем, что это абсолютно неприемлемо и не имеет никакого отношения к демократии. Но они либо не способны это осознать, либо отказываются признать. Средний обыватель просто не хочет воспринимать иную точку зрения: он либо не имеет доступа к информации, либо сознательно отказывается от неё. Он не может переступить через идею собственной исключительности — мол, «я англичанин, значит, уже сам по себе замечателен».
Это ощущение собственной «сверхчеловечности» в них культивировали годами. А раз так — значит, они могут нести свою демократию в любую точку мира: с бомбами, с колониализмом, с расизмом. Всё это, по их мнению, делается во благо других. Это же — «бремя белого человека».
И в этой ситуации особенно поражает выбор, который делают, казалось бы, близкие нам народы. Финны, например, знают нашу доброжелательность, наше реальное участие в формировании их государственности. Они прекрасно видят и то, как их использует Запад, но всё равно делают выбор в его пользу: подписываются под очередным русофобским проектом, вступают в НАТО, жертвуя собственным населением, становясь страной прифронтовой зоны. Такое поведение, конечно, требует отдельного психологического исследования.
Дмитрий СОЛОННИКОВ. Да, это замечательно — когда любое исследование заканчивается тем, что требуется новое. Фильм заканчивается словами, что нужно снять следующий. И, кстати, мы действительно собираемся снимать новый — вероятно, он будет посвящён прибалтийскому фашизму.
Но здесь важно чётко различать: одно дело — то, что говорит обыватель, и совсем другое — то, что думают элиты. Элиты прекрасно понимают, что происходит. Элит, которые на самом деле ведут политику, мы не видим.
Наша особенность — и одновременно наша проблема — в том, что у нас очень развита рефлексия. Даже среди так называемых обывателей встречается глубокое знание истории. Это часть нашей культурной традиции: мы всегда стремимся взглянуть на ситуацию с разных сторон, попытаться понять и себя, и противника.
Мы говорим себе: давайте попробуем разобраться, а может фашисты были не такими уж негодяями? Может, и у финнов были свои мотивы? Мы постоянно ищем сложность там, где другие обходятся простыми ответами. И в этом — наша слабость. Мы говорим: мы правы, но, возможно, они заслуживают понимания. В этой попытке быть объективными мы сами себя обезоруживаем. На той стороне никакой рефлексии нет, и всё устроено просто: мы — хорошие, а они — плохие. Сегодня практически отсутствует аналитический подход — ни стремления к пониманию, ни попытки увидеть сложность происходящего. В публичном поле царит чёрно-белая картина. Это касается и обывателей, и так называемых публичных фигур. Если взглянуть шире, ещё 15-20 лет назад казалось, что мир движется к многополярности. Казалось, что доминирование Запада будет ослабевать естественным путём, что доллар утратит монополию, а глобальный ландшафт выровняется без срывов и потрясений.
Но те элиты на Западе, которые по-прежнему управляют процессами, осознали: если всё продолжит развиваться в таком направлении, они утратят контроль. Чтобы не допустить этого, они начали разжигать конфликты, локальные и региональные, усиливая глобальную турбулентность.
В условиях растущего хаоса, неопределённости и конфронтации у прежней западной системы появляется шанс продлить своё существование. В мутной воде проще удерживать власть. Поэтому и срываются любые попытки сформировать новый порядок, любые признаки реальной многополярности. Всё это делается ради сохранения централизованного управления из одного узла влияния.
Наталья ЕРЁМИНА. Остановить происходящее уже невозможно, потому что Запад как система суверенных национальных государств в прежнем виде больше не существует. Национальные элиты формально есть, но реальную силу приобрели транснациональные корпорации, которые всё ещё имеют юридическую привязку к США или Европе, но давно вышли за пределы наций и государств.
Эти структуры рассматривают государства как инструменты, а политиков — как актёров. Управление ведётся сквозь бизнес-цепочки, технологические монополии, финансовые механизмы.
Дмитрий СОЛОННИКОВ. Но чьё это управление? Это американский капитал? Или всё-таки Белый дом? Или всё вместе? Какая, в сущности, разница, если результат один и тот же?..
Наталья ЕРЁМИНА. Ситуация действительно изменилась, но инструменты остались прежними. Они используют старые схемы: национализм, фашизм, силовое подавление, создание образа врага. Сегодня на наших глазах строится империя анти-России. Два западных блока — евроатлантический и англосаксонский — объединяются, потому что грабить больше некого. Слишком много уже выкачано.
Китай ещё стоит особняком, но вести экспансию сразу против России и Китая — сложно. Даже Африка начала выскальзывать из-под контроля: всё больше стран заявляют, что не хотят больше быть «сырьевым придатком» и «кормовой базой» для западных держав.
Дмитрий СОЛОННИКОВ. В этом главная проблема Запада.
Наталья ЕРЁМИНА. Они столкнулись с множеством вызовов. Чтобы сохранить рычаги влияния, они прибегают к агрессивной внешней политике. Франция, например, потеряла доступ к урановым залежам в одной из африканских стран, и её программа атомной энергетики после этого серьёзно ослабла.
Дмитрий СОЛОННИКОВ. Теперь они идут в Казахстан, где сосредоточены крупнейшие урановые месторождения. В Монголии у них тоже были проекты, но там произошёл откат — ситуацию переиграли и снова взяли под контроль.
Наталья ЕРЁМИНА. И опять — те же инструменты. Только теперь они пытаются выстроить компромисс с остальным миром на антироссийской основе. Что для этого нужно? Снова поднять тему нацизма — но теперь обвинить в нём уже нас. Это и есть парадокс международной политики: они используют фашистские и нацистские приёмы, но заявляют, что с Россией нужно бороться именно потому, что мы якобы фашисты.
Параллельно утверждается, что мы агрессивны по своей природе, что у нас изначально враждебное отношение ко всем. Это удивительная двойственность. С одной стороны — риторика «деколонизации», с другой — под этим флагом продвигается новая форма колониализма. Потому что их «деколонизация» — это на самом деле перезахват: «освобождённую» территорию тут же колонизируют.
Агрессия в адрес России в последние годы резко усилилась, но нужно понимать: Запад не монолитен. Антироссийская повестка — это не универсальный инструмент. Он не работает одинаково во всех странах.
Ненависть как инструмент всегда оборачивается против тех, кто её использует. И мы это уже видим: те, кто рыл нам яму, сами в неё и падают. Проект остаётся тем же: ослабить, изолировать, а желательно и победить Россию. Расчёт простой: ресурсов хватит ещё на 30-50 лет. А что будет потом — уже неважно. Главное, чтобы этого времени хватило нынешнему поколению западных политиков.
Дмитрий СОЛОННИКОВ. Да, 30-50 лет — это как раз горизонт жизни того политического поколения, которое сейчас у власти на Западе. Они живут идеей удержания текущего положения. А после них – хоть потоп. Тем более что сейчас даже футурология на такие сроки не работает: никто не может всерьёз сказать, каким будет человечество через полвека. Им важно удержаться здесь и сейчас.
Наталья ЕРЁМИНА. К тому времени всех уже, возможно, оцифруют.
Дмитрий СОЛОННИКОВ. Кстати, это интересный вопрос — насколько быстро можно переформатировать массовое сознание. Вот взять Украину: всего за несколько лет там полностью изменили отношение к собственной истории.
У меня есть друзья, которые были в Киеве осенью 2013 года на праздновании освобождения города от фашистской оккупации. Тогда проводился слёт городов-героев, украинское руководство принимало делегации, дети с красными знамёнами вспоминали Победу. Это была официальная, государственная позиция.
А уже в феврале 2014-го — Майдан, радикальные силы, лозунги УНА-УНСО**, а Красная Армия стала «оккупантом» буквально за считанные месяцы. Поменяли всё: символику, трактовку, отношение.
Наталья ЕРЁМИНА. Меньше чем за десять лет сознание полностью перекроили.
Дмитрий СОЛОННИКОВ. Фактически, за 5 лет. Это стало рабочей технологией – почему бы не применить её, скажем, в Казахстане? А сейчас, возможно, её уже пытаются применять в Армении. Методология понятна.
Наталья ЕРЁМИНА. Но при этом остаются люди, которые мыслят иначе. Даже в Финляндии. Есть финны, которые выступают против вступления в НАТО, за нейтралитет, за добрососедство с Россией.
Дмитрий СОЛОННИКОВ. Такие настроения есть по всей Европе. Но сейчас они не являются доминирующими. Возьмём, к примеру, Германию: да, там есть «Альтернатива для Германии», но она не может сформировать правительство. В Австрии, Нидерландах — правые партии получают наибольшие фракции, но остаются в оппозиции.
Наталья ЕРЁМИНА. В ряде случаев они приходят к успеху на волне антииммиграционных настроений, а не иной внешнеполитической повестки.
Дмитрий СОЛОННИКОВ. Согласен. Но если говорить о реальных настроениях, то в Европе отношение к России далеко не однородное. Многих это всё уже утомило. Люди говорят: «Хватит. У нас своих проблем хватает. Надо прекращать воевать, надо снимать санкции».
Это не значит, что они нас любят. Но и врагом уже не считают. Мы для них скорее чужие, а они не готовы страдать ради чужих геополитических игр. В разных странах появляются партии и движения, которые иначе смотрят на отношения с Востоком, на санкционную политику, на влияние Брюсселя.
Возьмём Испанию: на последних парламентских выборах правые набрали относительное большинство, но социалисты смогли сформировать правительство, собрав коалицию с малыми фракциями. Такая конфигурация — по всей Европе: старые силы держатся только за счёт союзов и компромиссов. Альтернативные силы растут, но ещё не побеждают.
Наталья ЕРЁМИНА. А в России всё уже перестроилось. Мы, как говорится, закусили удила. Теперь остаётся наблюдать, как дальше будет развиваться европейская повестка. И важно понимать: в отношении России сегодня используются фашистские и нацистские проекты не только посредством Украины, но и через страны Балтии — режимы апартеида в Латвии и Эстонии, запрет русского языка в Молдавии, процессы, которые мы наблюдаем в Финляндии. Всё это — звенья одной цепи.
По сути, это наступление, направленное против России, а потому мы должны всерьёз обратиться к исторической памяти: к тому, что на самом деле значили фашизм и нацизм в XX веке, к опыту межвоенного периода и Великой Отечественной войны. Забывать об этом — недопустимо. Наверное, это главный вывод, который мы можем сделать.
Фото: современная финская армия
*лицо, признанное иностранным агентом в РФ
**запрещённая в РФ экстремистская организация
