«По телевизору показывали «Гамлета» Козинцева. До чего же это ничтожно! Бедный Григорий Михайлович! Неужели он действительно верил, что сделал нечто стоящее?» - писал в дневнике Тарковский.
Потаенные мысли мастера не предназначались для посторонних ушей, но посмертные публикаторы умеют развязывать языки покойникам.
То-то и оно, что «по телевизору», а не в кинотеатре. Желающих смотреть такое за свой счёт в Союзе было мало.
В забытой картине «Хоккеисты» два спортсмена просят отпустить их на «Гамлета», но тренер (Н. Рыбников) отвечает отказом.
Странный выбор, но благодаря этому нюансу, мы сразу попадаем в параллельную реальность сценария, написанного Юрием Трифоновым, умелым создателем «сумеречных зон».
«Гамлета»? – Маловероятно, почти невозможно. Точнее, пойти-то они пойдут, но дольше первой серии не высидят.
Да и вообще, отпрашиваются они явно с другой целью.
Примечательно, что режиссер «Хоккеистов» Рафаил Гольдин, незаметно покинув Союз, обосновался на родине Фортинбраса – в Норвегии, где вскоре к нему присоединился Александр Галич, о котором Гольдин снял странноватый и совсем никому не нужный фильм «Когда я вернусь».
В детстве образ Принца Датского мозолил глаза без передышки, всемирная фабрика грез клепала суррогатных гамлетов, как серии «Ну, погоди»: Смоктуновский, чтение «Гамлета» Рецептором, Гамлет в джинсах Высоцкого, ворона Гамлет в «Кавказской пленнице», чуть позже – одноименный мюзикл Джонни Холлидея и пьеса Тома Стоппарда «Розенкранц и Гильденстерн мертвы» в полуподпольных постановках.
На этой бренной половине мира истинный Гамлет прячется в кадрах картин, с которых уходят хоккеисты, в рукописных переводах дилетантов, упорно не желающих приправлять пресные остроты Шекспира современным слэнгом.
В неаккуратном пересказе тех мест, где якобы необходима точность и престижный диплом (без этой бумажки собаки и домработницы – никто).
Настоящих Гамлетов играли пожилые, полуграмотные и пьющие трагики.
Одного из них упоминает горьковский Актер в пьесе «На дне»:
«Образование — чепуха, главное — талант. Я знал артиста... он читал роли по складам, но мог играть героев так, что... театр трещал и шатался от восторга публики...
Хотя сам Сверчков-Заволжский довольствовался ролью Могильщика».
С точки зрения современности Гамлет – убийца и псих, нуждающийся в хорошем аналитике, неудачник.
Гамлет беседовал с призраком и сомневался в самых очевидных вещах.
Порою он напоминает немощного Гамсуна, в самый неподходящий момент пишущего некролог Гитлеру: я один, всё тонет в фарисействе…
Гамлет «мыслящий пугливыми шагами», робкий, но последовательный ревизионист, уверенно дрейфующий навстречу роковой развязке. Его не просто не удовлетворяют якобы незыблемые версии трактовки новейшей истории, он их откровенно высмеивает и презирает: как пошло, плоско, пусто и ничтожно в глазах моих жилье на этом свете…
И это говорит тридцатилетний, обеспеченный мужчина, даже на встречу с привидением не идущий без борсетки. «Где мой бумажник? Запишу, что можно…»!
Советский зритель понятия не имел, что в фильме «Начало» актриса Чурикова лишь пародирует шедевр Дрейера, и великую актрису Фальконетти, финалом жизни которой стал суицид в Бразилии. Люди вообще не знают, а ещё чаще, знать не хотят очень много чего.
По нынешним меркам Гамлет-политик тянет если не на Нюрнбергский, то, как минимум, на Гаагский трибунал, а оттуда, в отличие от театральной сцены, живыми не уходят. Поэтому, невыявленным гамлетам лучше себя не афишировать.
Чего бы ни требовали от них Тени отцов.
Вторая половина двадцатого века – период пижонских и смачных переводов. Сомнения в точности влекут сомнения в их необходимости, а те, в свою очередь, ставят нас перед вопросом: а нужны ли вообще они – компрадоры, посредники, толмачи, интерпретаторы чужого безумия и чужой мудрости, как правило, одинаково неприятных затравленным массам в их первозданном, некорректированном виде?
Чем дальше от современных методов истолкования, тем яснее смысл старых слов.
Текст создает атмосферу: это для профанов она – «Циклон Б», а посвященному дышится легко и свободно.
Гамлет переключает канал, моментально унося нас в мир условного сновидческого «средневековья», не требующего от созерцателя точных познаний и подробных представлений о конкретном историческом периоде.
В свою очередь и пьесы Шекспира часто представляют собой облегченный пересказ более солидных предшественников, таких, как Марлоу или Форд.
Шедевры средних веков создавали люди по нынешним меркам невежественные и наглые. В наши дни таких принято увещевать словами «чтобы печататься у нас, вам, голубчик, не хватает ни эрудиции, ни таланта».
Юмор шекспировских шутов и Полония, бурлескный образ Тени Отца, плоские каламбуры типа «пить или не пить», все то, чем так возмущался Л.Н. Толстой, все эти признаки безошибочно подсказывают свободному уму: товарищ Принц – наш человек.
Профессиональный киллер в детективе «Фотограф и гробовщик», почуяв опасность для жизни, констатирует: «Прогнило что-то в Датском королевстве».
На дворе атомный век, но он – щеголеватый американец, говорит словами средневекового коллеги. И, что характерно, мыслит точно так же.
В трагедиях Шекспира, как во всех величайших битвах истории, нет побежденных и победителей, в них есть только живые и мертвые.
Остальное – бессмертие.
