Авторский блог Денис Сухоруков 16:52 2 июля 2015

Она снова в небе

Пока Людмила Иванова лечилась в крестьянской избе, в марте 1942-го, в посёлке Долгопрудном происходили события значительные, которые наверняка бы её обрадовали, если бы она о них узнала. Сталинское дирижаблестроение, под которым во многом была подведена черта с началом войны (громоздкие, неповоротливые, не приспособлены к боевым действиям) получило второе рождение. Один из пионеров дирижаблестроения Сергей Попов написал рапорт, в котором убеждал высокое начальство, что «воздухоплавательные аппараты могут быть использованы для дела войны намного шире, чем это делается сейчас. Преступлением было бы оставить эти возможности нереализованными». Он предложил проводить массовую подготовку парашютно-десантных частей с привязных аэростатов. Это позволяло высвобождать столь нужные фронту самолёты и экономить большое количество горючего.

На углу улиц Чаянова и Фадеева стоит самый обыкновенный, невзрачный десятиэтажный дом хрущёвской постройки. Под самой его крышей, в маленькой однокомнатной квартирке с низкими потолками жила с виду самая обыкновенная московская пенсионерка – маленькая, сутуловатая, подслеповатая старушка в сером шерстяном платочке, от старости и болезней еле переставлявшая ноги, с обыкновенной серой кошкой. Впрочем, все знали, что кошка у старушки необыкновенная – как-то раз она соскользнула со старушкиного подоконника вниз и, пролетев все десять этажей, приземлилась на лапы. Нельзя, сказать, что это приключение прошло для кошки бесследно – она сломала себе несколько рёбер, однако осталась в живых. После этого случая старушка, любившая животных, стала относиться к кошке с ещё большей теплотой. «Она у меня тоже парашютистка», - с юмором говорила старушка. Говорить ей об этом приходилось соседям, потому что муж её умер, детей и родных не было, и никто её не навещал. По вечерам она мерила своими маленькими шажками единственную, пустую комнатку, всё богатство которой составляли чёрно-белые фотографии в рамочках, и улыбалась своим мыслям. Она вообще часто улыбалась. На фотографиях были видны какие-то совсем юные, красивые девушки и молодые люди в военной форме, в лётных шлемах.

Впрочем, она не всегда была одна: несколько раз в году стены её квартирки всё-таки наполнялись заразительно громким смехом и радостными голосами. К ней приезжали в основном такие же старенькие, как и она сама, бабки и старички. Самого молодого из них (но тоже уже с сединой в волосах) звали Гелий, и он объяснял своё имя очень просто: «Мои родители – дирижаблисты, и они назвали меня в честь газа, которым наполнялась оболочка аэростатов». Посетители старушки были ветеранами сталинского дирижаблестроения, это были бывшие инженеры, конструкторы, метеорологи, штурманы, радисты. Иногда они все вместе встречались в городе Долгопрудном Московской области, где в тридцатые годы производились сборка и ремонт дирижаблей в гигантских эллингах, иногда приезжали на дом к старушке. Кстати, её звали Людмила Васильевна, по фамилии Иванова.

Её имя когда-то печаталось во всех советских газетах. «Группа женщин-аэронавтов, - сообщала газета «Правда» в начале 1945 года, - во главе с известной рекордсменкой Людмилой Ивановой на субстратостате «СССР ВР-62» находилась в свободном полёте свыше 47 часов, покрыв за это время расстояние по прямой более 1000 километров. Этими показателями были значительно превышены существовавшие международные рекорды». Рекорды ставились не ради рекордов: по заданию Академии наук СССР Людмила Иванова с товарищами на высоте шести – семи тысяч метров, защищённая от холода только комбинезоном, производила метеорологические и аэрологические наблюдения. Например, они фотографировали «звёздный дождь» - поток мельчайших метеоритных частиц. Это сказочное, завораживающее зрелище, если смотреть на него с высоты: огоньки, беспрестанно вспыхивающие то с одной стороны неба, то с другой.

Но даже товарищи по научным исследованиям не знали, что всего годом ранее, в 1944-м, Людмила Иванова была прикована к госпитальной койке с опасным диагнозом «остеомиелит». Восемь месяцев пролежала почти неподвижно после множества операций из-за открытого перелома ноги и неправильно сросшейся кости. Врачи сказали – неизлечимо, на всю жизнь. По их прогнозам, Людмила Иванова была обречена на состояние овоща, неподвижное лежание на койке до конца своих дней. Но они ошиблись. Встать Людмиле Васильевне помогли письма с фронта. Одно из них от будущего мужа, молодого лётчика Александра Иванова: «Дорогая моя Людмилочка! Я считал бы себя счастливым, если бы у тебя пострадали даже обе ноги, лишь бы ты осталась, моя дорогая! …Ходить будешь, я сам тебя научу». И она действительно училась ходить заново, как ребёнок, шаг за шагом. Больше года в госпитале, несколько месяцев дома, на костылях. Целый год осаждала неумолимые медицинские комиссии, добиваясь разрешения летать. Выбирала время, когда рану немного затягивало, и шла к ним. «Гвозди бы делать из этих людей», - это сказано про таких, как она. Пять медкомиссий отказали, шестая сдалась. В заключении, правда, написали: «Разрешается летать без физических нагрузок». С таким двусмысленным заключением её взяли только в Центральную аэрологическую обсерваторию командиром субстратостата, а в армию уже не брали, невзирая на все прошлые военные заслуги.

А заслуги были.

Она делала по два-три вылета за ночь. Их задача была перебросить парашютно-десантную бригаду на помощь конной армии генерала Белова, которая действовала в тылу у гитлеровцев.

После разгрома под Москвой немецкие дивизии откатились на запад, но под Вязьмой клином врезались в нашу оборону и крепко окопались там. Надо было перерезать железную дорогу западнее Вязьмы, тогда немецкий клин будет ликвидирован.

Взлетали тройками. Хорошо, что в январе чаще всего бывало облачно, ни луны, ни звёзд, темень. Летали с погашенными бортовыми огнями, почти невидимые для фрицев. Но, конечно, все были настороже: и командир, и стрелок. По возвращении, пока шла заправка горючим, пока принимали новую группу десантников, осматривали самолёт. На нём было полно маленьких дырочек, следов от на вид безобидных, даже красивых красных угольков, что неслись к ним с земли, когда они перелетали линию фронта.

Однажды прямо на её глазах чуть не погиб Саша, будущий муж. Он запрашивал на аэродроме посадку, а она выскочила из самолёта, ждала его. Мороз был крепкий, думала – сейчас подрулит, вместе побегут греться. Но вдруг видит, как к его самолёту понеслись пучки красных нитей. Это немец подкараулил, когда «дуглас» на миг зажёг бортовые огни. Охваченный пламенем самолёт пошёл вниз, но не к аэродрому, а дальше, к лесу. Завыли сирены: воздух. Она в ужасе смотрела на то место, где за деревьями исчез в темноте «дуглас» и ждала, что сейчас грохнет. Опомнилась только, когда увидела своего Сашку - живого, в обгоревшем комбинезоне, с опалённым лицом, без шлема, а мороз был такой, что и в шлеме голова мёрзла. Он бежал за розвальнями, на которых везли раненых. Лётчик сумел посадить горящий самолёт на заснеженное поле и остался жив.

Саму Людмилу Иванову сбили на взлёте, когда вывозила от партизан раненых. Она не видела, как налетел фриц. Только почувствовала боль, услышала грохот. Очнулась в стороне, втиснутая в сугроб. Самолёт горел, партизаны вытаскивали из огня людей. Она старалась разглядеть, кто уцелел? Своих, из экипажа, среди выживших не увидела. Что с ней произошло, ещё не знала, но подняться не могла. Её отнесли в ближайшую деревню Грядки, положили на солому в избе одиноко живущей колхозницы. Тётя Поля, женщина сердечная, заботливая, выходила и спасла лётчицу. К сломанной ноге приладила доску. Но перелом, чувствовала, плохой, срастётся не скоро. Равную рану на бедре и вовсе лечить было нечем.

Пока Людмила лечилась в крестьянской избе, в марте 1942-го, в посёлке Долгопрудном происходили события значительные, которые наверняка бы её обрадовали, если бы она о них узнала. Сталинское дирижаблестроение, под которым во многом была подведена черта с началом войны (громоздкие, неповоротливые, не приспособлены к боевым действиям) получило второе рождение. Один из пионеров дирижаблестроения Сергей Попов написал рапорт, в котором убеждал высокое начальство, что «воздухоплавательные аппараты могут быть использованы для дела войны намного шире, чем это делается сейчас. Преступлением было бы оставить эти возможности нереализованными». Он предложил проводить массовую подготовку парашютно-десантных частей с привязных аэростатов. Это позволяло высвобождать столь нужные фронту самолёты и экономить большое количество горючего. Тренировочные прыжки с парашютом, как писал Попов, можно проводить непосредственно по месту нахождения парашютно-десантной части, на ближайшей поляне, так как никакого аэродрома для дирижаблей и аэростатов не требуется. Командующий воздушно-десантными войсками генерал-майор В.А.Глазунов откликнулся: «Это предложение достойно похвалы, - написал он, - нужно провести необходимые испытания». Испытания провели в подмосковном посёлке Долгопрудном, на базе Дирижаблестроя, глее были расконсервированы старые дирижабли. Испытания прошли весьма успешно, и вскоре пришла подписанная маршалом Б.М.Шапошниковым директива Генерального штаба Красной Армии о создании первого воздухоплавательного дивизиона воздушно-десантных войск. Командиром дивизиона был назначен сам капитан Попов, которого Людмила хорошо знала ещё с тридцатых годов.

Аэростаты активно использовались не только для обучения парашютистов, но и в целях прикрытия объектов от воздушных налётов противника. Всем известна фотография аэростата заграждения на фоне памятника Пушкину в Москве. С помощью «шаров-лилипутов» удалось набросить чехлы, закрасить и замаскировать таким образом самые высокие здания Ленинграда: купола Исаакиевского собора, шпили Петропавловской крепости и Адмиралтейства. Но аэростаты широко использовались и при обороне других городов. Вот письмо Людмиле из Севастополя, от героя-воздухоплавателя Владимира Шевченко:

«Здравствуй, наш славный покоритель воздушных пространств, гордость воздухоплавателей Долгопрудного и, более того, любимая всеми нами Людмилка Иванова!

Дошла к нам сюда, к Чёрному морю, недобрая весть, что в лютых боях фашисты частично поломали тебе крылышки, и ты находишься сейчас на излечении, доказывая врагу, что жива! Не сгинула! Не пропала!! Шлёт тебе категорическое пожелание успеха в этом зам.командира 1-го Отдельного воздухоплавательного дивизиона Черноморского флота, инженер-капитан, небезызвестный тебе Володька Шевченко».

Основная задача, которую выполняли в армии бывшие пилоты дирижаблей, - это была корректировка артиллерийского огня. Так, одному из опытнейших дирижаблистов Саиду Джилкишеву Главным штабом артиллерии было поручено формирование Отдельного воздухоплавательного отряда артиллерийского наблюдения Ленинградского фронта. Корректировщиков огня уважительно называли «глазами и ушами артиллерии». О результатах их работы пехота узнавала по тому, как стихали одна за другой вражеские батареи. Лучшая подруга Людмилы – Вера Дёмина стала как раз корректировщицей. Это была работа на грани возможного. По аэростатам била осколочными снарядами фашистская артиллерия. Осколочные снаряды рвались совсем рядом, взрывная волна швыряла аэростат во все стороны, а укрыться в небе негде – ведь нет ни траншеи, ни канавы. Парни внизу, на лебёдке, старались вывести девушку из-под обстрела, маневрируя по высоте, но это не всегда спасало. Не раз Вере Дёминой и её товарищам-воздухоплавателям приходилось прыгать с парашютом с горящего аэростата. При одном из таких прыжков был смертельно ранен очередью из пулемёта капитан-корректировщик.

Уже в конце войны и после её окончания аэростаты активно использовались для поиска затонувших военных кораблей и разминирования бухт в Чёрном море (отдельные мины можно было разглядеть только с небольшой высоты и только с дирижабля; после сообщения по радио точных координат туда направлялся тральщик).

Людмила Иванова жалела только об одном – что она не принимала участия в работе военных воздухоплавателей. Ведь она стояла у истоков дирижаблестроения в тридцатые годы!

Первый в мире полностью женский экипаж дирижабля (он назывался В-1) возглавляла командир Вера Дёмина, а Людмила Иванова была пилотом-штурвальным. Первого мая 1936 года они участвовали в параде, в кильватерном строе дирижаблей проплыли над Красной площадью. А потом весь вечер низко летали над праздничной Москвой.

А ещё раньше, в 1930 году, Люду Эйхенвальд (будущую Иванову) – студентку дирижабельного факультета Воздухоплавательной школы, направили на практику в Осоавиахим. Дирижабли ещё только предстояло построить. В то время на всю страну был один единственный слабенький дирижаблик «Московский химик-резинщик», да и тот больше стоял в ремонте, чем летал. А молодой Советской стране очень нужны были воздушные корабли, не требующие посадочных площадок и способные перевозить грузы и пассажиров к самым отдалённым, труднодоступным местам за тысячи километров. Все очень хорошо это понимали и с жаром взялись за дело. Газета «Комсомольская правда» бросила призыв: «Даёшь эскадру советских дирижаблей!» Деньги на эскадру – народные пожертвования собирались по копеечке пионерами и комсомольцами. Было собрано двадцать восемь миллионов рублей. И началось строительство. Будущие дирижаблисты прежде всего стали рабочими.

На заводе «Каучук» они прорезинивали специальный материал – перкаль, складывали втрое, пропускали через валки. Перкаль получался необычайно прочный, не пропускающий ни воду, ни воздух. Рулоны этого перкаля перевозили на полуторках на Садово-Черногрязскую улицу, там, вблизи Курского вокзала, в полуподвальном помещении бывшего трактира разместилась специальная пошивочная мастерская. Туда же отнесли и старые газгольдеры (переносные хранилища для газа), сохранившиеся ещё с Первой мировой войны на каком-то военном складе. Девушки-курсантки Воздухоплавательной школы кроили, клеили, строчили на машинках из всего этого материала оболочку дирижабля – огромный мешок, в который должно были войти две с половиной тысячи кубометров газа. Края перкаля промазывали жидкой резиной, сострачивали, прокатывали шов тяжёлым валиком, чтобы накрепко всё склеилось. И снова проклеивали, и снова прокатывали. Гондолу для дирижабля изготовили в ЦАГИ. Мотор им дали списанный с самолёта. Собирали дирижабль в подмосковном пригороде Кунцево, в глубоком овраге. История сохранила имена девушек-энтузиасток в чёрных бушлатах с золотыми пуговицами, которые сделали невозможное возможным: Вера Митягина (Дёмина), Люда Эйхенвальд (Иванова), Женя Ховрина, Катя Чаадаева (Коняшина). Они были первыми рабочими, они же стали и первыми пилотами.

29 августа 1930 года впервые прозвучала команда: «Отдать корабль в воздух!» И дирижабль «Комсомольская правда», чуть вздрогнув, неслышно пошёл вверх легко и невесомо. Осоавиахим продолжал строить новые дирижабли: В-2 («Смольный»), В-3 («Ударник»). Собирали эти корабли уже не к Кунцевском овраге, а под Ленинградом, где находился построенный ещё до Первой мировой войны эллинг (специальный гигантский ангар для дирижаблей). Оттуда их перегоняли в Москву. Оболочки этих кораблей вмещали уже по пять-шесть тысяч кубометров газа, на них стояло уже не по одному, а по два мотора. Когда немного позже была построена дирижабельная верфь в посёлке Долгопрудный, на ней были заложены первый более крупные корабли полужёсткой конструкции В-6, В-7, В-8. Три мотора самого большого из них – В-6- могли придать кораблю скорость больше 100 километров в час. В Дирижабльстрое было создано специальное конструкторское бюро, консультантом которого стал Константин Эдуардович Циолковский. Согласно его проектам, корабль мог поднять в воздух до 1300 тонн груза. Ему было тяжело ездить в Долгопрудный, и дирижаблисты сами приезжали консультироваться в Калугу к великому учёному, намного обогнавшему своё время.

Самолёты и вертолёты уже давно и бесповоротно вытеснили из нашей жизни дирижабли. Давно и основательно забыта сама история дирижаблестроения в нашей стране. Циолковский интересен только любителям космонавтики, а о его вкладе в теорию дирижаблестроения мало кто помнит.

Людмилы Ивановой, неприметной московской пенсионерки с очень добрым сердцем, жившей на углу улиц Чаянова и Фадеева, тоже давно нет в живых. Она ушла в середине девяностых, как и многие из её легендарного, бесстрашного поколения, которое не знало слова «невозможно». Она ушла тихо и кротко, без стонов, без жалоб, без упрёков. Она ушла в небо, потому что такой светлый человек, каким она была, мог уйти только в небо. Она снова там, где был смысл её жизни, на недосягаемой для нас высоте, среди прекрасных звёздных дождей и солнечного ветра.

1.0x